Предыдущая   На главную   Содержание   Следующая   Елена Асланова   ПОДАРОК СУДЬБЫ Когда Минас, шофёр отца, ставший за годы совместной работы и его правой рукой, и его левой рукой, и членом семьи сказал Наргиз, что отец хочет с ней поговорить, когда у него высвободится в течении дня время, она уже знала о чём пойдёт разговор. Тяжелобольной друг отца, зная о близкой кончине, специально вызвал сына Давида из-за границы, куда тот благополучно сбежал от войны, для того чтобы женить его. Женить на Наргиз. Видеть Наргиз своей невесткой друг отца мечтал уже давно, везде и всюду говоря об этом, как о деле, уже решённом. Но, сначала, Наргиз должна была поступить в университет, затем блокада и война, которую нужно было отсидеть Давиду в безопасном далеке, не давали претвориться этим мечтам в явь. Но вот военные действия закончились, и Давид должен быть вернуться со дня на день. Давид никогда не нравился Наргиз, особенно после его отъезда, который она про себя считала дезертирством. Она считала себя вправе судить именно так, потому что вся её семья не покинула родину в час тяжёлых испытаний. Правда, лично её эти испытания как бы обошли за крепкими стенами отчего дома, где всегда был свет от движка во время могонедельных отключений элекроэнергии, всегда было тепло, всегда был горячий обед. Она цепенела, видя из окна отцовской машины километровые очереди за гуманитарным керосином в серые морозные январские дни, женщин, волокущих 20-литровые канистры с этим бесценным грузом, свежие могилы вчерашних школьников во дворе своей школы - последняя дань уважения народа своим погибшим на войне сыновьям. Она цепенела, когда при ней ругали воров, греющих руки на обнищании народа, на разграблении всего того малого, что осталось после развала Союза. У неё были молчаливые вопросы и к себе – смогла бы она сделать хоть что-то сама, просто купить хлеба, например, в это время. Был вопрос и к отцу, который так и остался незаданным – а откуда это всё у нас? Наргиз хорошо помнила то время, когда заканчивала школу - многотысячные митинги с пламенными речами о демократии, исторической справедливости, леденящая душу правда о погромах армян в Сумгаите, трагедия Спитака и Ленинакана. Именно в это время отец, тогда обыкновенный начальник обыкновенного СУ – строительного управления купил участок земли под собственный дом. Состояния теряются и наживаются во время крушения империй. Рушилась империя, страна, миллионы оставались ни с чем, теряя всё, которое умело подбирали и использовали сотни. Развал Союза Наргиз встретила 20-летней студенкой, уже в выросшем как по мановению волшебной палочки собственном двухэтажном доме с камином, зимним садом, биллиардом и баром в подвале, двумя гаражами с двумя машинами. Тогда же отец открыл банк, президентом которого стал старший брат Наргиз Левон. Когда Наргиз закончила университет, в самый страшный 1993 год, год самых кровопролитных боёв и перехода на национальную валюту, в пересчёте на которую проданная за рубли автомашина оказывалась равной ячейке яиц - отец подарил ей валютный счёт с круглой суммой. Но делать деньги она не умела и не любила думать о них. От цепенящих душу вопросов она убегала в книги, в свою любимую химию. Другого ничего своего у неё не было. Не было личной жизни. Кто из простых смертных мужчин решился бы приударить за ней, поухаживать, пошутить. От неё шарахались, как от прокажённой. И поэтому мысль о замужестве казалась ей единственным выходом. Пусть за нелюбимого, пусть за «дезертира», зато у неё будет уже что-то своё. Наконец, она услышала приглушённый шум въезжающей в гараж машины, выглянула в окно из своей собственной комнаты на втором этаже – приехал отец. Скоро к ней в комнату постучал Минас: - Наргиз-джан, папа ждёт тебя. Когда Наргиз вошла к отцу в кабинет, тот говорил по телефону. Вернее говорил по телефону переводчик, молодой парень, только окончивший институт. В отличии от всех остальных нуворишей её отец вёл очень строгий образ жизни, близко к себе не подпускал перекрашенных «переводчиц» и «референток», а секретаршей у него работала солидная женщина с многолетним опытом работы, уже бабушка. Наргиз смотрела на отца и понимала, что несмотря ни на какие вопросы восхищается им, который когда-то простым деревенским парнем приехал в столицу из глухого ахалкалакского села и достиг всего сам. - Акоп Левонович, они все бумаги уже получили и сейчас рассматривают вопрос о командировке своего представителя к нам, - парень вежливо попрощался и вышел. - Наргиз, дочка, мой друг Гриша очень плох и хочет перед смертью видеть сына женатым. Он попросил твоей руки в отсутствии Давида, но тот приезжает послезавтра и, если ты не возражаешь, они на следующий же день после приезда Давида придут с обручением. Наргиз опустила голову. - Наргиз, если ты не хочешь выходить замуж за Давида, скажи сейчас. Может, у тебя есть кто-то, кто тебе нравится? Наргиз молча покачала головой, и потом добавила: - Я согласна. Ко дню предполагаемого обручения готовились основательно. Наргиз же не покидало ощущение, что она, согласившись, совершила ошибку. Это ощущение усилилось, когда она увидела Давида, растолтевшего, с круглым лицом и наметившимися залысинами – да, прошло много лет с тех пор, как она видела его в последний раз. Его приход всех очень удивил, где это видано, чтобы жених в день обручения пришёл раньше всех остальных и пожелал говорить с невестой наедине. Но на это была причина. - Наргиз, я должен сказать тебе ... Это очень неприятно, но если не сейчас – потом будет поздно. Я пробовал по телефону отца отговорить от этой затеи с женитьбой. На ком надо жениться - всё же решает мужчина, а не родители. Но он и слушать меня не хотел, кричал и ругался в трубку. А вчера, я не успел зайти в дом, как мне заявили, что завтра у меня обручение. Что за азиатчина! Давид брезгливо повёл плечами и продолжил: - Если бы он был здоров, я нашёл бы силы сказать, что я уже женат и есть ребёнок. Но это был такой шок для меня – видеть его таким больным, - я не смог. Если сможешь - скажи это сама сейчас перед всеми. Или ответь отказом. Или, если хочешь, обручимся, а потом разорвём обручение – повод всегда можно найти. Наверное, умнее всего было бы обручиться сейчас... Господи, страна азиатов – была, есть и будет. Его спесь, снобизм, который возникает у всех немного поживших в США, а главное «азиатчина» вырвали Наргиз из состояния многолетнего оцепенения, в котором она пребывала. Перед её глазами встали свежие могилы в школьном дворе, женщины с канистрами и вёдрами на санках, бородатые парни, танцующие на крыле поверженного ими штурмовика, - и она ответила: - Sorry, American boy. Здесь, конечно, тебе – не место. Хорошо, что моя страна избавилась от всех крыс, которые хлынули куда посытней. Думали, мы здесь все умрём? А мы – победили! Без вас. И возрождаем страну - без вас. Обручиться с тобой, даже фиктивно, - это замарать своё имя рядом с именем труса и дезертира. Пусть я – азиатка! И я тебя, американца, сейчас с треском выгоню. И все узнают, что я тебе отказала. И не потому, что ты – женат, а потому, что ты – ничтожество. Давид с выступившим на верхней губе потом, слушал её не сводя глаз с её побледневшего лица, на котором, как сполохи, сверкали огнём глаза, большие миндалевидные чёрные глаза Наргиз, - и постепенно выражение его лица менялось и он стал похож на прежнего «доамериканского» Давида. - Наргиз, а ты стала настоящей красавицей, - тихо произнёс он, - Мне ... очень ... жаль... - А мне нет. Во дворе уже шумели гости, которые с громким смехом проходили в дом и рассаживались за накрытые столы. Наргиз быстро поднялась к себе в комнату, её позовут к гостям, когда она должна будет сказать формальное «да» и протянуть руку для кольца. Вот и для неё пришёл момент истины, который даст ответ на вопрос – кто она и что она из себя представляет. Будет ли она и дальше прятаться за паутиной оцепенения в безопасной сытости или поступит честно и выйдет наружу навстречу болезненным ударам. Её позвали, она вышла к гостям, стараясь сдержать слёзы волнения и дрожь от холодного пота, разъедающего её всю. Она посмотрела на смеющееся счастливое лицо отца и у неё потемнело в глазах. Как из – под земли до неё дошли слова: - Ну что скажешь, дочка? Она нашла глазами лицо Давида, и глядя в его круглое лицо с убегающим взглядом сказала: - Я не люблю Давида. И никогда не смогу полюбить человека, который способен бросить страну, мать, отца в трудный час. Завтра он точно также бросит жену и детей. И найдётся тысяча объяснений для обыкновенного малодушия и трусости. Она закрыла глаза, задохнувшись от окатившей её с головой волны от внезапно наступившей тишины. Она услышала вежливый скрип стула. Это был Давид. Он молча ушёл. За ним также тихо стали подниматься остальные. Через 10 минут в зале не осталось никого, кроме неё и её близких. Отец сделал всем знак уйти, но Левон остался. Отец молча встал из-за стола и направился к Наргиз. - Папа, я всё объясню, - срывающимся голосом начала Наргиз и не закончила. Пощёчина согнула её пополам. - Убери руки с лица. Быстро, - заорал Акоп Левонович. Наргиз убрала руки с лица и попыталась выдавить из себя членораздельно: - Он... мне сказал... Другая сильная пощёчина свалила её наземь. Наргиз вскрикнула от боли. Левон бросился к отцу и схватил его за руки. Тот вдруг, обмякнув, со стоном приник к сыну: - Какой позор. Дегенератка... Вот что наука делает с женщинами... Книги, аспирантура... Они их превращают в гадюк. Я же спросил её, хочет она замуж или нет. И эта змея сказала: «Я согласна». Последовали трёхэтажные ругательства в адрес Наргиз, жены, тёщи и родни по женской линии. Наргиз вдруг стошнило. И отец тут же встал и быстро ушёл. Левон, бросив на сестру злой взгляд пошёл за ним, потом вдруг остановился и раздражённо спросил: - Что тебе сказал Давид? Наргиз опять стошнило и она зашлась в кашле. Левон вышел, хлопнув дверью. Наргиз, шатаясь, встала и поднялась к себе в комнату. В доме как будто только что кто-то умер. Раздавался приглушённый плач матери. Вот уж кого Наргиз сейчас хотела видеть меньше всего. Ограниченная и истеричная, с замашками «княгини», вышедшей из «грязи», мать никогда не понимала свою дочь, изводя её придирками и упрёками, будто мстя дочери за её отличную учёбу, свободный английский и безукоризненный русский, самобытность, тонкую натуру и странную чужеземную красоту. Наргиз ополоснула лицо в ванной, примыкающей к её комнате, и хотела поменять испачканное платье, как в комнату постучали. Это был Минас. - Наргиз, девочка моя, собирай вещи. Отец уже по телефону заказал билет. А я сейчас поеду за ним. Ты полетишь сегодня в Москву вечерним рейсом. Там тебя встретит Каро, ты должна будешь жить с его семьёй и работать в нашем магазине. Я сам тебя отвезу. Через три часа надо уже трогаться. Минас вышел, а Наргиз прижала руки к сердцу, выпрыгивающим из груди. Если она всё поняла правильно, значит завтра утром она будет в Москве. Наргиз улыбнулась. Нет, иногда за честность не только бьют. Иногда и вознаграждают. Она не раз была в Москве, и ребёнком, ещё в советские времена, и по студенческому обмену, и на Олимпиадах, и на конференциях. Но поехать именно сейчас, это – подарок судьбы. Потому что именно сейчас там находился Арсен. Арсен... Эти пять звуков казались ей самой прекрасной в мире музыкой. Она вздрагивала, когда слышала это имя, просто имя, и каждый, которого так звали казался ей особенным, необыкновенным. Таким же, каким был Арсен, - её робкая тайная девичья любовь. Ей не нравились, даже просто как типажи, никакие Шварценеггеры, Ван Даммы, Шоны и Бандерасы, потому что был Арсен – лучший из мужчин. Он учился вместе с её братом и в школе, и в институте, и на каратэ. Но они никогда не были близкими друзьями, так, парни с одного квартала. Арсен всегда был лучший. В школе педагоги обожали умного и работоспособного ученика, тренер гордился его успехами в спорте, у ребят во дворе он был лидером, в институте он был кумиром девушек и преподавателей. А когда начались «события», он оказался в гуще событий. Диплом он защитил блестяще, уже в военной форме полевого командира, на ещё «социалистических» границах уже тогда было неспокойно, мирным жителям требовалась защита. До Наргиз доходили вести об Арсене, его отряде, дерзких операциях, в которых благодаря природной смекалке командира почти не было потерь. Нет, она не ждала его. Ведь он об этом её не попросил, она была ему никто, он её никогда не замечал. Правда, один раз... Она с подружками пришли в кафе поесть мороженного в честь окончания университета, - большего себе в то время мало кто мог себе позволить. Да и кафе в городе остались всего раз-два и обчёлся. На другом конце кафе за столиком сидела группа небритых мужчин. Ну, девушкам не пристало пялиться на них. И Наргиз не сразу разглядела среди сидевших Арсена, да и только потому, что подружки зашушукались, что один из них не сводит с Наргиз взгляда. Это был Арсен. Он даже пересел так, чтобы лучше её видеть. А когда девушки засобирались, вдруг подошёл к их столику. У Наргиз забилось сердце, ей почему-то показалось, что он позовёт её с собой – и она пошла бы. Но Арсен поздоровался, спросил как Левон, как отец, поздравил с окончанием университета. И вежливо попрощался. Да, и слегка погладил по щеке. Наргиз пронзило током от его прикосновения. И захотелось закричать ему в спину : « Возьми меня с собой». Но крепко держало её оцепенение, и она пошла домой. А Арсен - на войну. Месяц назад Левон, возвратясь из бывшей боевой, а теперь зоны перемирия, - он регулярно отвозил туда сам лично, несмотря на истерики матери, караваны с продовольствием, одеждой - принёс печальную весть. Арсен, попавший со своей группой в засаду, тяжело ранен. Потери в конце войны особенно тяжелы. Но надежда оставалась. И она окрепла, когда при содействии Левона, Арсена из полевого госпиталя перевезли в столицу, а затем в Москву. Дороги, которые, казалось, никогда не пересекутся – вдруг неожиданно соединились. Она завтра утром будет в Москве и найдёт его. Казалось бы, что мешало ей сделать это неделю назад, например. Но как сказать отцу, что она любит Арсена, если он её не звал замуж. Как самой взять и поехать к кому-то, когда ты – чужая. Ну а теперь совсем другое дело. Это не она едет. Её выгоняют. И она зайдёт в Москве проведать соотечественника – святое дело. Наргиз собирала вещи, стараясь не запеть от радости - и молясь, чтобы отец не передумал в последний момент. Но нет. Всё обошлось. Минас зашёл за ней и они поехали в аэропорт. С Наргиз никто не вышел попрощаться – ни мать, ни брат, ни отец. Это к лучшему. Пусть думают, что она жестоко страдает. А она была счастлива, как никогда до сих пор. Ведь она получила бесценный подарок. От самой судьбы. *** Анекдот от Наргес Ну, что, герой, выкарабкался? – довольно улыбаясь сказал профессор. – С таким ранением в голову плюс три неумелые операции в полевых условиях, шансов было очень мало, даже с нашими возможностями. - Не везёт мне в смерти, - мрачно проронил Арсен. - Не везёт в смерти – повезёт в любви, - отпарировал профессор и многозначительно посмотрел на стоявшую рядом Наргес. И сразу же все вслед за ним, улыбаясь, посмотрели на неё. Её щёки порозовели. В белой косыночке, подчёркивающей чёрные, вразлёт, не знавшие пинцета брови и большие миндалевидные чёрные глаза, в белом халате, опоясанным на тонкой талии, - она удивительно гармонировала со своим именем, и была очень похожа на этот весенний нежный цветок, нарцисс. От волнения у неё заложило в ушах, она не могла дождаться, когда же, наконец, все уйдут. - Наргес, - позвал её Арсен, когда палата опустела. Она села рядом. Он молча смотрел на неё и вдруг сказал: - Спасибо. Ты спасла меня. И в этот полный нервного напряжения момент вдруг в мозгу у Наргес промелькнула фраза про спасение из анекдота, который она слышала в школе, и она засмеялась. Она смеялась так, как будто хотела отсмеяться за всю эту чёрную полосу, конца края у которой не было видно. - Извини, у меня в памяти всплыл один анекдот. - Расскажи. - Нет, что ты. Я не умею рассказывать анекдоты, и вообще он такой глупый и старый. Я его слышала, наверное, в пятом классе. Девочки рассказывали в раздевалке на уроке физкультуры. - Наргес, - послышался слабый голос с соседней кровати. – Расскажи анекдот. - Ой, Алёша, какой ещё анекдот. Да я, если бы и захотела, то просто постеснялась бы его рассказать. - Так он хулиганский! Ну конечно, какие ещё анекдоты могут рассказывать друг другу девочки в пятом классе. - Ничего не хулиганский. Просто глупый. И всё на этом. - Нет не всё. Давай девчачий анекдот, а не то я..., - И Алексей вдруг с силой дёрнул повязку на голове. Наргес кинулась к нему. - Ты что, с ума сошёл! Алёшенька, нельзя же так, милый! – Чуть не плача она поправила повязку. - Анекдот! Это – шантаж. Наргес в растерянности встала посреди палаты. - Ну, и что, вот так, шантажом можно ВСЕГО добиться? - Нет, конечно, нет. Насчёт ВСЕГО – тут надо быть крепче железа. ВСЕГО допускать, конечно, нельзя. - Умираешь там, ну и умирай себе на здоровье, а ВСЕГО - ни за что не получишь,– поддержал его Арсен. - Но из-за анекдота человека жизни лишать – это не по людски. - Да, из-за анекдота, конечно, не стоит. – задумчиво сказала Наргес, в обороне у которой под их натиском появилась брешь. - Ну, хорошо. Она немного ещё поколебалась, кашлянула пару раз и неуверенно начала: - Супруги празднуют золотую свадьбу и отправляются в спальню. И жена говорит: «Помнишь, дорогой, ты порезал палец в нашу первую брачную ночь и этим спас мою честь. А сейчас я спасу твою.» И после этих слов она сморкается в простыню. Арсен и Алексей рассмеялись. - Ничего себе анекдотики рассказывали скромные, забитые, угнетённые кавказские девочки в пятом классе. В жизни бы не подумал. Арсен, а ты знал, какие анекдоты твои девчонки тайком от вас друг другу рассказывали? - Даже представить себе не мог. - Так мы ничего не поняли. – Наргес попыталась отстоять честь кавказских девочек. – Ну, про палец – ещё кое-как дошло, а вот про нос, ну, то,что высморкалось – ничего не поняли. Честно говоря, я только здесь поняла весь смысл. Арсен и Алексей разом прекратили смеяться. Они в изумлении переглянулись и уставились на абсолютно серьёзную Наргес. Вдруг Алексей издал резкий поросячий визг, который перешёл в мучительные стоны в унисон с душераздирающими криками Арсена. Наргес удивлённо посмотрела на них. - Это что, вы надо мной смеётесь? Вдруг до неё дошёл смысл сказанного ею и она вся похолодела от ужаса. «Только бы сейчас Хмырь не припёрся», - в отчаянии подумала она. Хмырь, ходячий больной, всегда непостижимым образом оказывался в нужном месте в нужный момент, всегда знал что, где, кто и с кем, а потом разносил сплетни по палатам. И в этот момент дверь приоткрылась и в щель просунулась голова с бегающими глазками и вынюхивающим носом Хмыря. -Чё вы тут делаете? Алексей сделал слабый мах рукой, который можно было истолковать и как приглашение и как выпроваживание. Хмырь истолковал это как приглашение, подсел к Алексею уже с раскрытым до ушей ртом, из которого тут же послышался слабый заискивающий смешок и умильным выражением лица, на котором была написана просьба принять его в компанию. Наргес выбежала из палаты как ошпаренная. Она спустилась на первый этаж, в холл с телевизором, перед которым с унылыми усталыми лицами сидели несколько человек и с отсутствующим видом не слушали политические новости. «Через полчаса они все зашевелятся и будут обсуждать, какую я глупость сморозила», - почти с ненавистью подумала Наргес. На глазах у неё выступили слёзы обиды, которые тут же покрыла другая волна слёз, - слёз сострадания. Ведь здесь, в этой обители горя, боли и страданий так редко звучал смех. Хоть на секунду подарить всем этим людям радость - ведь она всегда так этого хотела. Она прокрутила мысленно состоявшийся пять минут назад разговор и прыснула от смеха. Сидевшие рядом люди оглянулись на неё. Безучастность на лицах сменилась удивлением. Наргес сказала сквозь смех: - Я сейчас и вам всем расскажу. На бескровных синих губах начали как по мановению волшебной палочки появляться слабые улыбки. А у Наргес на глазах появилась третья волна слёз – слёз смеха. *** Это - надо сделать. inana -------------------------------------------------------------------------------- Это было самое счастливое время. Её не просто любили - обожали. Что бы она не сделала - в ней не разочаруются, она это знала. Но был вопрос, который встаёт перед всеми влюблёнными - когда? Она знала как ответил уже самому себе на этот вопрос Арсен - после свадьбы. Она читала этот ответ в его долгом чистом взгляде. Но у неё было другое мнение на этот счёт. Она хотела сейчас, до того как они уедут из Москвы домой. И не потому, что не могла совладать с желанием. Потому что, во-первых, свадьба будет не скоро. У него не было ни дома, ни работы, ни богатой родни. Очень много всего могло произойти во время этого «не скоро». Наргиз боялась думать о реакции родителей. Боялась, что её сломают. Боялась, что Арсен уйдёт к проститутке. Нет, она была уверена в их любви. Но ведь вся литература, так ею любимая, от античных времён до современных говорила о тяге, сильнее жизни, а значит сильнее даже такой любви Арсена к ней. Она должна это сделать, чтобы скрепить себя и своего любимого навсегда, и, чтобы не произошло потом дома - этого у них уже никто и никогда не отнимет. Во-вторых, - достаточно и во-первых. Первым делом она критически осмотрела своё нижнее бельё - неплохо для раздевалки в бассейне, но не для любовника. Она пошла в магазин. - Могу ли я помочь, - любезно спросила продавщица, видя как беспомощно остановилась у прилавка Наргиз. - Мне нужны кружевные трусики, - храбро произнесла Наргиз. Продавщица оценивающе посмотрела на неё и выложила перед ней атласные квадраты с кружевами, напоминающие мужские семейные трусы. - Нет, нет, не такие, - обиженно заморгала Наргиз. - О, пардон, - кашлянула продавщица, - Вам надо секси? - Да, - твёрдо ответила Наргиз. - Нет, это не пойдёт, - она решительно отложила в сторону прозрачные треугольники с ниточками, - а это - вообще, порно, ... Вот - то что мне нужно. А какие ещё цвета есть, кроме белого. - Чёрный, самый сексуальный цвет. - Да, вообще-то, но не для девушек. Нет, с голубым у мужчин нездоровые ассоциации, красный, - она немного задумалась и также решительно вернула товар, - это цвет проституток, розовый - это пошло. Вот, сиреневого цвета, пожалуйста. - А как насчёт верха? - спросила подошедшая к ним другая продавщица. - Можно, в комплекте, - заколебалась поначалу Наргиз и не заметила как начала размышлять вслух, - но, нет. Не для первого раза. В первый раз должно быть всё целомудренно. - Ну, дай бог, будет второй, третий раз. - Загадывать наперёд - плохая примета, - как-можно естественней ответила Наргиз, скрывая своё смущение. - А вот не хотели бы чулки с подвязками? - Нет. Это - порно. - Ну, может и трусиков не надо? Чтоб совсем целомудренно было. - Ты, мать, слушай, слушай , - одёрнула продавщицу её подруга, - знаешь, как они своих мужиков держат. - Потому что воспитание у их мужиков такое, а вовсе не потому, что держат чем-то таким уж, особенным. - Ну, на одном воспитании далеко не уедешь. Умеют, значит. - Я, пожалуй, возьму топы в комплекте, - деликатно перебила продавщиц Наргиз, - и ещё вон ту прозрачную двойку, тоже белого и сиреневого цвета. - Удачи Вам, - сложив аккуратно бельё в пакет сказала одна. - Ты заходи, если что, - добавила другая, доброжелательно улыбаясь, - Подберём на все случаи жизни. - Спасибо, - Наргиз была тронута. В прекрасном настроении она вернулась домой. В каждом деле главное - начало. И если это начало омрачено чем-то даже совсем пустяшным, лучше дело не начинать. Она вытащила из пакета бельё, и тут же примерила. « Молодцы дизайнеры, в таком белье я могу посоревноваться с Афродитой. И без белья тоже»,- вдруг уверенно сказала сама себе Наргиз. С 10 лет она как в ледяном корсете была скована своей стеснительностью, перешедшей в комплекс. Этот комплекс, усиливаемый патриархальным укладом их богатого и такого унылого дома, заставлял её прятать красивые ноги за дорогими и нейтральными платьями, отталкивающими мужской взгляд, горбить плечи, скрывая упругую грудь, опускал уголки рта, делая блёклыми губы. Но лёд растаял навсегда. Навсегда осталась в прошлом неприкаянная, неуклюжая, неуверенная, никем нелюбимая и нецелованная девушка. Когда Арсен позвонил, она сказала, что очень хочет пойти посмотреть нашумевший фильм и попросила зайти за ней домой. Она одела специально купленные туфли на высоких каблуках и короткое чёрное под-кожу платье, которое она купила только из-за сплошной застёжки-молнии спереди. Очень удобно для моментального растёгивания от «нечаянного» движения. Она очень надеялась спровоцировать своим обликом Арсена, ведь как бы парень не любил, самой предлагать интим нельзя ни в коем случае. Реакция Арсена её ошарашила. Он ледяным взглядом окинул её с ног до головы, сел на диван и закурил. - Тебе не понравилось моё платье?, - как можно миролюбиво спросила Наргиз, стараясь не показать дрожи в голосе. - Нет, - очень резко сказал Арсен, - Это - стиль дешёвки. Сними сейчас же. Сейчас или никогда. От этой минуты зависело, как сложатся их отношения дальше. Наргиз резко дёрнула молнию, платье упало к её ногам. У Арсена отвисла челюсть. Он судорожно глотнул слюну и как заворожённый уставился на её обнажённую грудь, пульсирующую от учащённого дыхания. Вдруг она резко опустилась на корточки, спрятав голову в колени. Длинные распущенные волосы как покрывало окутали её всю, ещё больше подчеркнув наготу. Арсен бросился к ней. Он убрал волосы с лица, целуя её в губы, шею, и прошептал: - Ты - прекрасна, Наргиз. Ты - абсолютно красива. И ты всю эту красоту покажешь мне потом, когда мы поженимся. Не заставляй меня делать это сейчас. - Я тебя не заставляю, - она выпрямилась, убирая волосы за спину и посмотрела невинным взглядом в его начавшие мутнеть глаза, - ты сам сказал: «Сними сейчас же». Она заметила лёгкое покраснение у него на скулах и потянулась к ним губами. Он порывисто обнял её. - Я чувствую как стучит твоё сердце. Мне бы хотелось поцеловать его, сними рубашку. - Наргиз, я не хочу терять чистую девочку с лучистым взглядом. Если мы сейчас не остановимся - всё изменится. И ты станешь совсем другой. Она в ответ расмеялась. - Хорошо, я всё понял, - он начал раздеваться, - я сделаю как ты хочешь. И чувствую, что очень пожалею об этом. - Ты так говоришь, как будто не уверен во мне. Или в себе? Он наклонился и уткнулся лицом ей под левую грудь, целуя место, где билось её сердце: - Я не уверен во Времени. *** СПРЕССОВАННЫЕ В БРИЛЛИАНТ inana -------------------------------------------------------------------------------- Наргиз и Арсен были в восторге, когда Алексей сообщил им, что попросил направить его служить на российскую военную базу в Гюмри. Встреча друзей в Ереване была необыкновенно тёплой. « Только про мой анекдот ни слова - а то больше меня не увидите» - сразу предупредила Наргиз, как только услышала - а помнишь... Но Алексея неприятно удивили бесконечные словесные перепалки между Наргиз и Арсеном. Этой ночью он должен был переночевать у Арсена в его комнатёнке, чтобы на следующее утро поехать на место службы. Вечером вдруг неожиданно позвонила Наргиз и сказала, что сейчас приедет за ними и чтобы они были готовы. На все вопросы Арсена, зачем и почему, сказала - сюрприз. И Алексей всё же решился начать разговор, молчать он больше не мог. - Слушай, Арсен, а когда свадьба-то? Знаешь, так тянуть, можно и рассориться, потерять друг друга. - У Наргиз дела, ей не до свадьбы и семейных дел. Не успели мы обручиться, как она укатила в Японию на научную конференцию. Потом «представилась уникальная возможность» стажироваться в Германии. Провела там 2 месяца. Потом за обменом опытом поехала во Францию. Оттуда в Италию. Когда я начинаю говорить о свадьбе, у неё сразу появляется брезгливое выражение лица. - Она тебя любит. - Не уверен. Я ей нужен для форсу, мол, есть жених, может и выйду замуж, если не найду получше. - Ты это о ком? О Наргиз? О ней так нельзя. - Она изменилась. Эта уже не та наивная девочка с чистым взглядом. Она и одеваться стала по-другому- обтянутые юбки, открытые коленки. На шейпинг ходит. « Для тебя всё это, чтобы красивая была, чтобы любил больше». А я люблю ту Наргиз, в белом халате и в белой косыночке. Так, как я хотел её тогда, так уже не хочу сейчас, когда она в этих шнурках. Она выглядит, как стерва. - Девочки вырастают и превращаются в стерв нашими молитвами. - Очень холодно сказал Алексей. Арсену послышался упрёк в его интонации. -Что ты этим хочешь сказать? - Что мы сами делаем из девочек женщин и превращаем их в стерв. - Ах вот ты о чём! Это я виноват! Я виноват только в том, что всегда делал то, что хочет она. Я попросил её руки у её родителей сразу же как мы вернулись из Москвы. Они согласились, - а мы до сих пор не поженились, потому что Наргиз каждый раз под надуманными предлогами откладывает свадьбу. -Научная конференция и стажировка не надуманный предлог. Она - талантливый специалист, это - её работа. - Ну а что остаётся для меня? Скорые поцелуи в такси до аэропорта между очередными конференциями? - Работа, конечно, не должна мешать личной жизни. - Тяжело вздохнул Алексей. - А она не мешает тем, кто не хочет, чтобы она мешала. Талантливее неё есть, -создают семью, растят детей. Их что, насильно запирают дома, насильно заставляют иметь детей? Вон сокурсницы Наргиз, - они сами хотят создавать семейный уют и не променяют его ни какую стажировку. Вот одна, забыл как зовут, - отказалась же поехать в Японию, Наргиз вместо неё поехала, кстати. Он вытащил сигарету, зажечь её удалось не сразу. Несколько горящих спичек упали на пол. - Я знаю только одно. - Тихо сказал Алексей.- Что вы созданы друг для друга, что такая романтичная любовь, как ваша, греет всех остальных, кто смотрит на вас, и мы начинаем верить, что есть что-то светлое на этом свете. - Честное слово, я не из-за мужского эгоизма злюсь на неё. Я от души был рад вначале за неё, рад её успехам. Но чем больше успехи, тем дальше она уходит от меня. Её совсем не интересуют мои дела, она категорическм отказывается идти со мной в гости к моим родственникам, к моим друзьям. Никто уже не спрашивает, почему я пришёл один. Все понимают, что Наргиз их брезгует. Ведь они не читали Фолкнера в оригинале. Конечно, она бы простила бы это им, если бы они были бы богаты. Но они к тому же ещё и бедные, еле сводят концы с концами. Мы целый год обручены - она ни разу не спросила, что я ем, ни разу рубашки не постирала. - Все они в этом плане похожи друг на друга. Но Наргиз отличается от всех тем, что несёт в себе свет. Про таких говорят - одна на миллион. Это просто воля господня привела её к тебе в госпиталь. Перестань её ревновать, и заводиться. Тебе очень повезло, не упусти своё счастье. И с моей точки зрения, ты с ней очень грубый. Но, не знаю, у вас тут принято на людях быть грубыми со своими женщинами, может наедине ты и нормальный. Арсен очень внимательно посмотрел на Алексея. - Чего смотришь? - спросил тот. -Так, одна мысль промелькнула. Пожалуй мне надо быть повнимательнее. Алексея прошиб холодный пот, и в этот момент раздался спасительный звонок в дверь. Арсен пошёл открывать, послышался радостный смех Наргиз и когда она вошла, убогая обстановка комнаты словно окрасилась всеми цветами радуги. - А у меня такой сюрприз для вас! Три билета в «Аркадию» на ночное шоу. Повеселимся! Папа заказал места для себя с мамой и партнёров по бизнесу из США, хотели отпраздновать сделку. Но те неожиданно улетели утром. Мы с братом поделили билеты. Четыре ему, а три - мне! Наргиз залилась счастливым смехом. - Давайте собирайтесь. Там внизу и машина ждёт. - Ко мне должны сейчас придти мои друзья. - Сухо сказал Арсен. Глаза Наргиз потускнели. - Как всегда. Твои боевые товарищи. Будете вспоминать за водкой про свои боевые подвиги ... - Наргиз, замолчи!!! - Заорал Арсен. - Молчу.- Наргиз закрыла лицо руками.- Прости, любимый. Но ведь это происходит каждый день... Мы совсем не видим друг друга... Мы никуда не ходим вместе. Война давно закончилась, погибших не вернуть, траур закончился, а жизнь должна продолжаться. Ты заживо хоронишь и себя и меня. - Тебя здесь никто не держит! Садись в папочкину машину и поезжай на карнавал с такими же ряжеными как и ты! Как она вырядилась - смотреть противно. Арсен вышел из комнаты. Громко хлопнула входная дверь. Наргиз расплакалась. Алексей подошёл к ней и погладил по склонённой голове. Наргиз вытащила из сумочки красочные пригласительные билеты и порвала их, потом встала и прошла в ванную, ополоснула лицо. Когда она вновь вошла в комнату, от наполненной радостью девушки, какой она была ещё 5 минут назад не осталось и следа. Однако, лицо, ставшее таким беззащитным без смытой косметики напомнило Алексею ту Наргиз в белой косыночке и белом халате, и он скрепя сердце признал правоту Арсена. - Арсен сейчас вернётся, и вы помиритесь. Другого быть не может. - Я устала, Алёша. Между нами всегда куча народу. Его товарищи, родственники, соседи, одноклассники. И ведь никого не было, когда он лежал неподвижно в госпитале. Даже матери он тогда не был нужен. Ну, хорошо, Москва - далеко, деньги большие нужны. Но когда приехал из Москвы, когда оставался без работы 2 месяца, и тогда близко за километр никого не было. Тогда была только я. И меня одной было достаточно. А как только дали Героя, так тут же все как тараканы повылазили. У одного зятя в милиции задержали, у другого сына в армии бьют, у третьего дочка сбежала, у четвёртого сын сбежал. И он всегда оставляет меня, чтобы уйти с ними. - Наргиз, немного терпения. Он не может закрыть дверь перед товарищами, знакомыми. И рано или поздно, все это наладится. Но никто, никакая работа и слава ему тебя не заменят. - А эти его боевые товарищи. Они каждый день здесь. Вот так за столом и заснут, положив голову между стаканами. А у многих семьи. О работе нужно думать, о будущем детей, а они всё ещё там, в горах, с оружием. Все там смерти смотрели в лицо, а здесь надо теперь смотреть в лица начальников и чинуш, просить помощи, искать работу. Трудно им. Сердце разрывается, но ведь невозможно же разделить с каждым его боль, входить в его жизнь. - Господи, и у вас - так. Я думал, только у нас. - Он постоянно ко мне придирается - не так одеваюсь, не так разговариваю, не так думаю. А моих друзей, близких он просто ненавидит. Я не могу пойти ни на дни рождения, ни на свадьбы, он категорически отказывается идти со мной и требует, чтобы я ходила с ним к его друзьям. У него постоянно нет денег. Все кому не лень берут у него в долг и не возвращают. Одну гвоздику он купить для меня не может. И он стал такой грубый. - Наргиз, всё это это мне очень не нравится. Так недолго и потерять друг друга. Сожми зубы, уступи. Арсен - тупой мужик. Все мы, мужики - тупые бизоны. Ну немного хитрости, ну сделай вид, что будет, как он хочет, немного потрафь мужскому самолюбию. Не ради него, ради себя. Конечно, без мужа ты не останешься, но вряд ли посмотришь на кого- то так, как смотришь на него. Ты даже когда плачешь, - говоря о нём - вся светишься. Наргиз уловила в необыкновенно тёплой интонации Алексея какую-то горечь и с удивлением посмотрела в его карие глаза, заглянув в оставшуюся по недосмотру открытой глубину, - на доли секунды. Алексей тут же опустил взгляд: - Пойду, посмотрю, что делает наш герой. Не успел он подойти ко входной двери, как она настежь распахнулась и вошла шумная группа мужчин. Они вошли в комнату, вежливо поздоровались с Наргиз и деловито начали расставлять на столе бутылки с водкой, колбасу, хлеб, не обращая никакого внимания ни на заплаканное лицо Наргиз, ни на бледность Арсена, отрешённо стоявшего у стены и не сводящего с неё глаз. Кое-кто уже приступил к делу. А Артак, уже успевший принять где-то стаканчик-другой, с рюмкой водки подошёл к Наргиз. С невероятной вежливостью, свойственной только подвыпившим людям, стремящимися выглядеть «интеллигентно», он сел на стул рядом: - Нарочка, сестрёнка, я давно хотел с тобой поговорить. Рассказать про один случай, только тебе. Около стола произошло лёгкое замешательство, все вопросительно посмотрели на Арсена, жестами выражая лёгкую тревогу. Но Арсен кивком дал понять, чтобы не вмешивались. - Это было как раз в самый разгар войны, 31 декабря, я был на блокпосту, не один, конечно, но это неважно, - мрачно глядя в пол абсолютно трезвым голосом начал Артак. - И за 5 минут до Нового года, смотрим к нам подходят трое с той стороны с белым флагом и кружками. Сказали, что хотят по-человечески отметить Новый Год, как всю жизнь отмечали со своими соседями. Ну, мы тоже трое вышли им навстречу, а остальные держали нас всех под прицелом, так на всякий случай. Как говорится, доверяй, но проверяй. И один из них говорит, -«послушайте, а у вас есть хотя бы один из богатых, ну просто из благополучных. Я тут уже год, ни одного такого не встретил. У меня у самого нет отца. Мать-калека, сёстры малолетние остались без средств к существованию. И все без исключения, - дети из бедных семей, многих забирали прямо с улицы, облавы делали, один шёл гроб матери покупать, так и до дома не дошёл, не дали даже мать похоронить.» Мы переглянулись, и я сказал, что нет, не знаю ни одного из богатых здесь на блокпостах, в окопах. Кое-кто, правда, протирал штаны в штабе, командном пункте. Формально, они тоже были на войне. Артак залпом опрокинул в себя рюмку. Подошёл к столу и наполнил рюмку снова. Все молчали, такого ещё никогда от Артака не слышали. - Потом через несколько дней мы заняли ту деревню, я не знаю почему, ходил и всматривался в лица убитых врагов, и очень хотел не встретить среди них того парня, а когда встретил, то заплакал над ним. Наргиз, как загипнотизированная, с мгновенно ставшими сухими глазами, смотрела на Артака. - Потом, когда вернулся, я часто вспоминал его, когда видел, как губастые шлюшки с наглым взглядом со свистом пролетают мимо на «Мерседесах», и на улицы города повылезали из своих нор щеголеватые хлыщи - хозяева жизни, по их мнению, - с неестественным спокойствием продолжал Артак. - И я подумал, что за одну секунду, я снайпер, могу лишить их всего этого, и они, как жалкие черви, будут лежать у моих ног, уродливые, с выпученными глазами - у меня бы не дрогнула рука. Это было очень серьёзно, и я не знаю, что было бы, если бы я не услышал о тебе. О том, как дочь олигарха, поехала в Москву за одним из нас, выходила его, стала его невестой. Голос его стал проникновенно- тёплым, Наргиз слушала его со смешанным чувством ужаса, жалости, усталости и какой-то вины. - Спасибо тебе Наргиз, за то что ты есть. Всё сразу встало на свои места. И смерть того парня, и то, что мой брат стал калекой в плену - всё обрело смысл, потому это было нужно, чтобы даже одна такая девушка, как ты, спокойно жила в своём дворце, и чтобы над этим дворцом не летали штурмовики, и чтобы враг, или просто чужой - никогда не открыл своим сапогом дверь в этот дворец. Так же неожиданно как начал говорить, Артак встал, сел за стол, невозмутимо сооружил себе бутерброд с колбасой и начал есть. Другие последовали его примеру. У Наргиз поплыло перед глазами, она с трудом узнала во вновь вошедшем шофёра отцовской машины, и с облегчением встала. - Вам всем всего хорошего. Мне пора идти. До свидания. Арсен вышел за ней в коридор и крепко обнял её: - Ты не хочешь поцеловать меня на прощание? Наргиз со вздохом сомкнула руки на широких плечах, от любимого и родного запаха пришло успокоение, и сразу всё исчезло - и обида, и досада и напряжение. - В следующий раз выставлю всех вон, - устало сказал Арсен, - Так и скажу, - идите вы все куда хотите, меня ждёт моя невеста. - Скорее земной шар остановится, - грустно засмеялась Наргиз. - А ты сейчас куда поедешь? - Как куда? Домой, конечно. - А как же карнавал? - Какой карнавал? - удивлённо спросила Наргиз. - В «Аркадии». - Ой, я и забыла зачем приехала. Я сгоряча порвала билеты. - Правда? Значит я могу спокойно спать. - Пить - ты хотел сказать. - Нет, любимая. Я с ребятами поговорю. Пора уже завязывать с этим делом. А я на твоём месте поехал бы в «Аркадию». - Я знаю, что я - дура. - Дурам такие слова, какие только что тебе сказал Артак, - не говорят. И дур так не любят, как я люблю тебя. - Между прочим, за нами подглядывают. - громко сказала Наргиз. - Взрослые мужики по 30-40 лет, а как дети. Из-за дверного проёма послышался смех. - Пойдём, посажу тебя в машину, - со вздохом сказал Арсен. Вокруг машины собралась компания детей. - Ну почему между нами всегда куча народу? - жалобно спросила Арсена из машины Наргиз. - Потому что ты у меня - красавица. Наргиз счастливо засмеялась, какая девушка не попадалась на этот старый как мир крючок. *** Любовь и женская дружба inana -------------------------------------------------------------------------------- I. ЛЮБОВЬ Наргиз проклинала свою везучесть. Четыре месяца назад она подала заявление для участия в программе обучения и проживания в США. Ни Арсену, ни дома она об этом не рассказала. Она пошла просто за компанию с пятью сотрудниками. Поход организовал их руководитель, которому позарез нужно было найти коллабораторов для научных проектов, наладить новые научные связи. И, разумеется такой шанс поехать в американский университет и поработать там, познакомиться с коллегами и познакомить их со своими разработками, - был бы целым прорывом. Теперь, когда каждый сам ищет себе спонсоров и партнёров, - это была не только возможность для выживания целого коллектива, на кон была поставлена сама возможность заниматься научной деятельностью. Она прошла собеседование и тут же забыла о нём. Ходили разные слухи, что «за просто так» конкурсный отбор не пройти, что надо для этого «найти канал». Наргиз прошла единственная из всех пятерых. Для неё это был шок. Она должна была ехать, она хотела ехать, она мечтала об этом. Но Арсен? Как ему об этом сказать? Ах, как хорошо было бы, если бы не повезло, - не надо было бы делать выбор. Воистину, бойтесь исполнения своих мечтаний. В полном смятении она прибежала к своим подружкам Гоар и Сюзи. С Гоар они были знакомы по университету, но близкими подружками стали после обручения Наргиз. А Сюзи - была давней подружкой Гоар по переписке. Сюзи, этническая армянка, родившаяся и выросшая в США, в Калифорнии, приехала погостить к Гоар полгода назад, и была настолько очарована исторической родиной, что решила пока не уезжать. Она нашла работу в американской фирме, а её родители даже были рады такому повороту событий. Наргиз и Гоар тяжело вздыхали и охали над свалившимся с неба счастьем, а Сюзи, которая решительно не понимала - в чём, собственно проблема, благоразумно помалкивала, надеясь уловить тайну местного менталитета из их последующих разговоров. - А может не надо ничего говорить. Забудь про приглашение как сладкий сон. - Грустно вздохнула Гоар. - Я должна ехать, - тихо, но как будто уже смирившаяся с неизбежным, ответила Наргиз. - Арсен еле-еле отошёл после твоей последней стажировки. Его тоже можно понять. Ему нужна жена, дом, уют. Честно говоря, уже неприлично затягивать, и твои родители недоумевают. Уже готово твоё белое платье, я просто не представляю, как ты им всем объявишь об очередной поездке. - Родители промолчат, если Арсен поддержит меня. - Если поддержит. - Всего два месяца, и это на самом деле необходимость, от моей поездки, может быть, зависит всё будущее нашего института. - Не знаю, Наргиз. Не знаю, что бы сделала сама на твоём месте. Ничего в голову не приходит. Разговор c Арсеном должен быть состояться на следующий день, в пятницу. В понедельник нужно было идти в посольство, ставить визу и брать билет. У Арсена как раз был выходной после дежурства. Они встречались на квартире Гоар, родители которой «временно» переехали в Россию, аж в далёкий Иркутск, оставив Гоар на попечении старой родственницы. Но после приезда Сюзи родственница с облегчением ушла к себе, наведываясь, однако, время от времени. Гоар как-то просто пригласила Наргиз с Арсеном на день рождения, потом они пригласили Гоар на дискотеку, потом, когда Наргиз пожаловалась, что их нигде с Арсеном не оставляют в покое, Гоар предложила ей ключ от своей квартиры. В принципе это и было причиной перерастания простого дружеского общения между Наргиз и Гоар в тесную дружбу. Девушки пришли к общему заключению, что новость нужно сказать сразу же, прямо с порога, - «дорогой, у меня такая прекрасная новость, нам так повезло, всего на месяц-полтора работа в американском университете....» - ну и в том же духе. С порога сказать не получилось. Арсен, даже не захлопнув нормально дверь, сгрёб её в охапку и не дал вымолвить ни слова, пока всё не закончилось постелью. Однако, всё-же он заметил её расстроенный вид : - Что с тобой, я что-то сделал не так? - Ты даже не поздоровался со мной, чуть не порвал моё новое платье, а у меня есть такая.... -Что ты называешь платьем? - грубо перебил он её.- Этот пеньюарчик? - Это - шифон, последняя новинка от фирмы «Барух», - почти закричала Наргиз, приведённая в бешенство и тем, что он увёл разговор в сторону, и тем, как он отозвался о её последней гордости, купленной даже не в бутике, а выписанной из самой Голландии. - Ты хочешь сказать, что ходила в ЭТОМ по городу? -Нет, я привезла ЭТО в пакете и надела за пять минут до твоего прихода. - Чтобы я тебя в этом платье не видел на улице, можешь одевать только передо мной в четырёх стенах. Наргиз застонала про себя, но промолчала - сейчас не время было отстаивать свои права. Он привлёк её к себе и сладким-сладким голосом сказал в ушко: - А у меня такая хорошая новость для тебя, дорогая. Нам так повезло, мне предложили с повышением место на границе. Там такая природа, ты знаешь, там есть уникальные пещеры со сталактитовыми залами, и это так далеко, так что никаких родственников, друзей, соседей - только ты и я... -Что-о-о?! - заорала Наргиз, оправившись от шока. - Ну ты подумай, любимая, как будет хорошо. Но это же не навсегда. Через год я поеду в Академию в Москву - с тобой. Я же Политех кончал, всё-таки не профессиональный военный, а потом уже будет новая должность в Ереване. - Какая Академия, какая должность? Ты что, хочешь остаться в армии? Ты же знаешь, что я категорически против этого! Ты же мне обещал, что это временно, просто пока ты не подыщешь себе что-нибудь в бизнесе! Ты меня обманул! Она попыталась вырваться из железных объятий, безуспешно. Арсен, подождав, пока она утихнет, спокойно сказал: - Я прямо в понедельник подам прошение об отставке, если ты настаиваешь. По состоянию здоровья, с моим ранением никаких проблем не будет. И пойду туда, куда скажешь. Например, шофёром к твоему отцу или брату. Или секьюрити у дверей банка твоего крёстного. -У нас в семье не принято, чтобы женщины совали нос в мужские дела. Да ещё на чём-то настаивали. - Наргиз пропустила мимо ушей его язвительный тон, не желая обострять ситуацию из чистой корысти, надеясь своей уступчивостью смягчить собственную «прекрасную новость». - Если считаешь нужным остаться в армии - оставайся. Просто меня это твоё решение очень удивило. Мы это обсуждали, ты сам говорил, что одно дело пойти воевать добровольно, когда Родина в опасности, и совсем другое - быть профи. Военный - всегда несвободный. Ты же не поступил в военное училище, пошёл же в Политех. Что же изменилось? - Я изменился. Я безнадёжно отстал в своей профессии, там для меня нет никаких перспектив. А что касается бизнеса, для этого нужен опыт, связи, время. Кстати, для полковника или генерала больше шансов устроиться в бизнесе. Арсен помолчал и перешёл к самому главному: - И твой отец одобрил мой план. Знаешь, благодаря ему, у меня изменилось представление о бизнесменах. Он у тебя настоящий мужик, не лезет со своими советами, не подавляет. Говорит, как вы решите с Наргиз - так и будет. И знаешь, он мне говорит - сынок. Я всю жизнь мечтал о таком отце, я ведь своего никогда не видел, он бросил нас с матерью, когда мне был год... - Какой план одобрил мой отец? И когда ты его видел? - Наргиз начала понимать, что ей расставляют силки. - Наргиз, твоё белое платье готово, всё и все уже давно готовы. Я встретился с твоим отцом сегодня, я прямо с дежурства пошёл к нему и он всё одобрил. В понедельник мы подадим заявление в ЗАГС, когда распишемся через два-три дня - твои родители устроят небольшой приём у вас дома, и сразу после этого мы поедем на вашу дачу в Цахкадзоре, а оттуда прямо к месту моей службы. У меня же нет своего дома, мне некуда тебя привести - не в эту же комнатёнку в общаге. А так нам дадут квартиру, уже есть эта квартира, кстати. У меня и адрес и телефон. Этот вариант решает все проблемы. - А как же моя работа? Ты что, хочешь, чтобы я всё бросила?- Наргиз окатил холодный пот от ужаса перед надвигающейся катастрофой. - Ты возьмёшь с собой свой компьютер, будешь писать статьи, свою диссертацию тихо-тихо. Будет Интернет, будет у тебя связь со всем миром. Время от времени будешь приезжать в Ереван, ходить в институт. Ведь всё равно тебе нужен будет отпуск сначала для одного сыночка, - он погладил её по животу, - потом для второго, потом для дочечки. Дочка обязательно должна быть похожей на тебя. - Нет! Нет! - Наргиз тяжело задышала, у неё потемнело в глазах. - То есть, да, конечно, и дети, и отпуск ... да, конечно...Но только не сейчас! Нет, сейчас это невозможно! Мне нужно 2 месяца, чтобы всё привести в порядок, всё устроить. - Что устроить, Наргиз? - Арсена не на шутку был озадачен её реакцией. Он, конечно, знал, что Наргиз не так-то легко будет уговорить надеть семейные вериги. Статус обручённой невесты высвобождал её от жёсткой отцовской опеки, и в то же время не давал жениху тех прав над ней, которые имеет муж. Наргиз упивалась и наслаждалась своей свободой, и тянула бы волынку, если ей позволить - до конца жизни. Арсен шёл ей навстречу, сколько мог, но ведь есть предел даже для Наргиз. - Что устроить? - Наргиз стало лихорадить, голос её дрожал и срывался. - Ну, например, что там за квартира. Может там канализации нет, а может там какие-то бомжи живут, а может быть какая-нибудь многодетная мать незаконно ютится. Надо тебе сначала поехать, всё выяснить, сделать ремонт, а потом уже говорить о свадьбе. Как не крути - раньше двух месяцев не получится. - Я уже там был. Там никто не живёт, канализация в порядке, вода, свет - всё есть. Евроремонт делать не имеет смысла - мы там проживём от силы год, а если будет ребёнок, или будут какие-то проблемы с беременностью, я тебя сразу же привезу к родителям. Ну а пока, ты, слава богу, здорова мы поедем вместе и просто там всё уберём. Ну, обои наклеим. - Всё равно, я раньше двух месяцев не смогу. - Она побледнела как сама смерть. - Почему? Она молчала, дыхание её стало неровным и хриплым. - Почему, Наргиз? - Я... должна... поехать в Штаты... на месяц-полтора... Я...получила приглашение в американский университет... Её прервал его крик. Он схватился за голову и рухнул в подушку. - Любимый, ну зачем ты так... - голос её больше был похож на стон, слова перемежались со всхлипами, - от этой поездки зависит всё наше будущее, будущее всего иститута. Арсен в полном молчании начал одеваться. - Люди месяцами не получают даже нищенскую зарплату, нужны гранты. - Наргиз продолжала, надеясь быть услышанной. - Мы подготовили несколько прекрасных проектов, но от того, что не можем найти зарубежных коллабораторов - уже полгода не можем представить их для финансирования. А ведь люди работали на голом энтузиазме, подрабатывая кто где может, ради будущего, у многих семьи, дети. Эта поездка даёт всем нам шанс выжить. Я прошла совершенно случайно, я ничего для этого не предпринимала. Это шанс рассказать о нашей работе, найти партнёров... - Да-а, у тебя для привлечения партнёров и гардеробчик соответствующий есть. Кто сможет пройти мимо такого платьица. Он взял в руки её шифоновое платье и с треском его разорвал. Теперь закричала Наргиз. Он бросил остатки платья ей в лицо. - Так больше продолжаться не может. И не будет. - Заорал Арсен. - Слышишь, не будет! Он сел рядом с ней, схватил за плечи, не соизмерив силы, что заставило Наргиз вскрикнуть уже от физической боли. - Посмотри на меня, Наргиз. И вдруг он увидел в её глазал страх, тот страх, которого он добивался у врагов в рукопашной и который ужаснул сейчас в глазах любимой девушки. -Что, что ты смотришь на меня как на зверя?! - Он застонал. - Наргиз, что ты со мной делаешь. Он уткнулся ей в шею, чувствуя дрожь её тела, чувствуя отрицание и отторжение. Он повернул к себе её лицо, надеясь увидеть прежнее тепло и любовь, но в глазах была пустота. Он стал чужой, его просто терпели от бессилия, не имея возможность противопоставить что-либо грубой мужской силе. - Неужели ничего не осталось от той Наргиз? Я помню, помню тот чистый лучистый взгляд, каким ты встретила меня из небытия. Ты помнишь, Наргиз, помнишь, когда я первый раз после операции открыл глаза и увидел тебя. Где, где та девочка? Тот взгляд! Наргиз была безучастна. Единственное её желание было, чтобы он ушёл, чем скорее, тем лучше. -Это я, я виноват! - ударяя себя по голове, продолжал Арсен. - Я не должен был касаться тебя, портить тебя, быть твоим любовником, даже если ты сама меня об этом попросила. И вот получил, то что получил. Наргиз молчала, обдавая его холодом. -Наргиз, ты слышишь меня, у нас есть шанс ещё спасти нашу любовь. Да, знаю, давно уже не любишь, но ведь любила же когда-то! Выбрось из головы все мысли, кроме мысли быть моей женой. Я сейчас пойду на работу и пробуду там до понедельника 9.00 и буду ждать твоего звонка. Если до этого часа не позвонишь и не скажешь, что едешь со мной, я прямо в понедельник женюсь на первой попавшейся, кто этого захочет. Я сделаю это, ты меня знаешь. Наргиз была неподвижна и, казалось, ничего не слышала. Арсен смотрел на неё и ждал, что она кинется ему на шею со словами - «мне незачем думать так долго, ты - моя жизнь, я поеду за тобой куда угодно». Потом встал и быстро вышел. II. ЖЕНСКАЯ ДРУЖБА Наргиз облегчённо вздохнула - она снова свободна. Это сладкое слово - свобода! Свобода принимать решения, свобода осуществлять свои мечты, купить билет и уехать в другой чудный волшебный мир. И оказаться как Алиса в стране чудес, и обнаружить, что эта страна чудес - всего лишь карточный домик с Мартовским Зайцем и Сумасшедшим Болванщиком, абсурдным судом, где всех персонажей заставляют выступать в качестве свидетелей какого-то песенного преступления? А ведь у такой свободы есть цена - ведь всё имеет цену. А цена - вечная молодость; «университетские степени, собранные не от хорошей жизни годам к 35 невостребованной феминисткой ; на дискотеках или конференциях , или где там ещё не клеят , дома кошка и йога...» - вдруг всплыла фраза из недавно прочитанного рассказа. Мысли её начали путаться ... Очнулась она, услышав голоса Гоар и Сюзи. - Господи, Наргиз, что тут произошло? Кто тут был? Что с тобой сделали? ... Сюзи, немедленно позвони к Наргиз домой... - Не надо никуда звонить, - к Наргиз сразу вернулся голос, - кроме Арсена тут никого не было. - Он тебя избил? - Нет. - Ты себя со стороны не видишь,... о-о-о, а что это за синяки, порванное платье. Ты так не сможешь пойти домой. Наргиз уткнулась в подушку, ей было стыдно. Гоар принесла ей свою одежду. - Давай одевайся, вставай, ополоснись. Сейчас обедать будем. Немного отойдёшь - расскажешь. Впрочем, и так всё ясно. После горячего кофе Наргиз почувствовала себя нормальным человеком. А после того как она всё рассказала, её боль была разделена на троих и в три раза полегчала. - Ну и что ты решила делать? - Гоар решила, что пришло время для этого вопроса. - Я поеду в Штаты. Я знала это, когда подавала документы, знала, что поеду, когда получила приглашение, знала, что поеду до разговора с Арсеном и знаю твёрдо это сейчас. И ничто, никто, никакой ультиматум меня не остановит. Гоар с Сюзи молча смотрели на неё. Было понятно, что её решение - не результат сиюминутного всплеска эмоций, что за этим решением стоит сознательный выбор личности. - Ты совершаешь ошибку, - тихо вдруг сказала Сюзи. - Не в моём характере давать советы, но тебе надо ещё раз всё обдумать. Наргиз открыла рот от удивления, от кого- от кого, но от Сюзи она этого не ожидала. - Всё это конечно правильно, работа, карьера, самоутверждение, свобода личности и права человека - нечего возразить. Всё правильно. Но, когда видишь этих свободных, вечно свежих, как спринцованное консервантом яблоко, и никому не нужных дамочек, в 45 лет рожающих от случайно зашедшего электрика худосочного ребёночка - чуть ли не Дауна, понимаешь, что все эти правильные вещи - яд. Я поэтому сбежала оттуда, куда ты сейчас стремишься, плюя на свою может быть единственную любовь. - Но я вовсе не против замужества. Я ни в коем случае не хочу быть похожей на американок. Я просила Арсена подождать всего лишь 2 месяца. И это не каприз, не прихоть. Я просто хочу, чтобы со мной считались, уважали, доверяли мне. - Считаться, уважать, доверять - никогда не заменят ту тоску, который утолит только глагол любить, - произнесла Гоар. - Причём, когда любит мужчина одной с тобой крови, - добавила Сюзи. - Ты это очём - о кровосмешении? - ахнула Наргиз. - О, нет. Я имела в виду национальность. Он может быть умный, благородный, очень симпатичный, но когда он другой крови - это не так хорошо. - По-моему, это - расизм, - от удивления Наргиз забыла обо всём. - Оh, no. Я же не говорю, они - хуже, и с ними нельзя этого делать. Я говорю, что от своего эффект усиливается. Да-а. Намного сильнее эффект, особенно когда он кричит в этот момент, и это - язык твоих и его предков, да - да. Я, когда сюда приехала, я всех их хотела, ну молодых и красивых, конечно. О-о, и когда я от них слышала, когда они кончали... Гоар выронила изо рта пирожное, Наргиз поперхнулась соком, её кашель прервал Сюзи, которая была потрясена произведённым эффектом. - Я что, что-то не то сказала? - Искренне удивилась Сюзи, глядя на их раскрасневшиеся лица. - А вы что, об этом не знали?! А что тогда вы делаете со своими парнями наедине? А-а-х, они что, с вами не кончают?! - Да кончают, мать твою, - сквозь зубы процедила Гоар и быстро подбежала к окну. Она выглянула из него, и быстро захлопнула. - Что об этом орать на всю улицу! Здесь тебе не Америка, поняла! Гоар перешла на американский акцент: - Это - мой первый парень, я с ним трахалась в начальной школе, это - мой десятый парень - он меня имел в коледже, это мой 50-й, он был мой босс, а это 78-й, мы с ним вместе остались в лифте. - Здесь - Кокасес рийджен!- продолжила она без акцента. - Здесь у нас все - первые, и мы ничего об ЭТОМ не знаем! - А что, когда много - это плохо? - Конечно, туфта американская! Много - это значит пошла по рукам. Сюзи задумалась. - А выражение «пойти по рукам» имеет отрицательный смысл? Гоар с Наргиз переглянулись. - Тебе кто-то так сказал? - Сурен. Ну, я начала ему рассказывать про своих парней и показывала фотографии. А он собрал фотографии вместе, вздохнул и сказал - «скажи просто, что пошла по рукам». И больше я его не видела. Наргиз и Гоар изо всех сил постарались изобразить сочуствие, но обе прыснули со смеху. В этот момент в них полетели тапочки. - Вы должны были меня предупредить! Сюзи расплакалась. Смех сразу же прекратился, Гоар обняла Сюзи: - Извини, просто в голову не пришло. Ну всё, теперь ты всё знаешь, встретишь другого - ты ведь у нас такая красавица, и больше ничего рассказывать не будешь. - И что, - неуверенно сказала Сюзи, - мне говорить, что он у меня - первый? - Ну, дорогая, врать тоже надо правдоподобно, - поморщилась Гоар, - скажешь, что второй. Была замужем - разведена, после развода так разочаровалась в мужчинах, что ни с кем не встречалась. И вот только теперь, с ним, со вторым - ну, и так далее... Гоар посмотрела на Наргиз и вдруг неожиданно сказала: - Наргиз, иди позвони Арсену и скажи, что поедешь с ним. Если не хочешь плакать как плачет сейчас Сюзи. - Нет. Такая жизнь, какая будет у меня с Арсеном - не для меня. - Думаешь, найдёшь другого. Такого красивого как Арсен, такого настоящего, мужественного. И чтобы любил так сильно, как любит Арсен. И разрешал тебе делать, что тебе вздумается - одеваться, как хочешь, ездить, куда хочешь и безропотно провожал с чемоданами в руках из дома в аэропорт. - Если бы любил - понял, как и почему важна эта поездка для меня, не заставлял бы выбросить из головы все мысли, кроме мысли быть его женой. А жена по его понятиям - это бессловесная тварь. - Так как он любит тебя, так даже поэты не описывали. Выбор он её заставляет делать! А если бы не заставил. Сказал бы, - да иди себе на все четыре стороны. Или вмазал бы в буквальном смысле этого слова - куда бы после делась. Что, под ножом своего первенца раскрошила бы? Вы целый год близки - у тебя ни разу ни одной проблемы не было. Никогда он не делал того, что хочет, всегда только то, что хочешь ты. Ты думаешь, что кто-то с тобой будет вести себя так же? Ты ещё не знаешь, какими скотами могут быть мужики! На Наргиз как-будто вылили холодный душ, об этом аспекте их отношений она никогда не задумывалась, принимая как должное трепетную и нежную осторожность Арсена по отношению к ней. - Я знаю много интеллегентных парней, моих коллег, которые талантливы, интересны, остроумны, для которых моя работа была бы не досадной помехой, с которой из великодушия мирится муж, чтобы жена не плакала без любимой игрушки. А которые разделяли ли бы мои профессиональные интересы, уважали бы их и не подавляли бы меня. - Эти сутулые очкарики с вечной перхотью на унылых чёрных пиджаках и вечно-масляными волосами. - Я по горло сыта настоящими мужчинами. Пусть муж будет не совсем настоящий мужчина, так намного лучше. - Ах вот оно что, наигралась. Поиграла с Арсеном, выжала всё, что могла, - и теперь всё, он больше тебе не нужен! - Я не играла!!! - Наргиз вскочила с места. - Я любила!!! Я отдала ему, всё, что могла! - Надо отдавать всё! - Гоар тоже вскочила с места. Её голубые глаза горели лихорадочным огнём. -Нет! - скорее по инерции сказала Наргиз, загипнотизированная совершенно новым выражением глаз Гоар. - Он тебе больше не нужен? - это был вопрос не только о Наргиз. Сюзи почувствовала, что что-то происходит и схватилась за голову. - Наргиз, тебе Арсен больше не нужен? Наргиз молчала. - Ты едешь в Америку, бросаешь Арсена, - значит рядом с ним будет другая. Ты сможешь жить, зная это? - Не знаю, - прошептала Наргиз, - не знаю, но ведь живут же люди, как-то. - Как живут такие люди - ты даже представить себе не можешь, Наргиз. Я хочу сейчас тебе рассказать об этом, и после этого хочу услышать твой последний ответ. Я хочу, чтобы ты сейчас представила себе, как такие люди смотрят на тех, кому дано любить их предмет обожания не во сне, а потом кутаться в эти простыни и вдыхать его запах, потому что тебе достаётся только запах, а всё остальное - другой. - Наргиз, не слушай её, - пролепетала Сюзи, - она сама не знает, что говорит. - Я хочу, чтобы ты сейчас представила себе, Наргиз, - продолжала Гоар, - как тебя наотмашь бьют по лицу, и обзывают последними словами, потому, что ты спутала имена. Наргиз вскрикнула, закрыла лицо руками и рухнула в кресло. - Я знаю, после этого разговора нашей дружбе конец. Но я не предавала тебя, я была честна с тобой до конца, хотя могла бы просто промолчать, и воспользоваться твоей ошибкой. Я хочу, чтобы знала всё, что знаю я, прежде чем приняла окончательное решение. И чтобы ты знала, что если ты не позвонишь, то первой, кого Арсен увидит в понедельник в 9.00 - буду я. Время остановилось в этой уютной комнате. Три неподвижные фигуры напоминали манекены. Вдруг Наргиз встала с кресла, подошла к телефону: - Алло, я хочу оставить срочное сообщение для Арсена Шахбазяна. Да, записывайте. Я поеду с тобой. Наргиз. Сюзи встала и подошла к Гоар, села рядом и обняла. Наргиз подошла к ним. - Гоар, я прошу тебя быть моей свидетельницей на регистрации. -Нет, - как из-под земли раздался голос. - Прости. И я постараюсь не попадаться тебе на глаза. - Гоар, что за глупости. - Наргиз подсела к ней с другой стороны, и обняла. - Мы его целый год делим, оказывается. Так что, днём больше, днём меньше - какая разница. - А знаешь, Гоар, она права, - сказала Сюзи. Девушки рассмеялись. - Гоар, теперь, когда ты всё рассказала, - твоё наваждение пройдёт, - Наргиз стала вытирать её залитые слезами щёки. - Ты только ему ничего не рассказывай. - Да ты что, пусть думает, что я одна - такая умная. *** Тишина! 19 июля 2004, Ереван Джон, тренер семинара по конфликтологии и миротворчеству, организованного для беженцев, по-русски знал только одно слово - "тишина". Это был молодой задорный парень с волосами цвета спелой пшеницы и добрыми голубыми глазами. Однако слово "тишина" он умел произнести громко и строго, призывая участников, иногда не в меру говорливых, к молчанию. -Нина, тишина! - и это останавливало даже Нину, которую не смогла бы остановить и разорвавшаяся перед ней бомба. Перед началом координатор предупредила всех участников, чтобы ни одного слова не прозвучало о политике и войне: - Мы будем обсуждать только теорию конфликтов, никаких примеров и рассказов про Сумгаит, Баку, Карабах! Но люди забывались и тогда координатор жёстко произносила по-армянски: - Тишина! Этого переводчик не переводил, но Джон всегда чувствовал этот момент недосказанности из скомканных, проглоченных слов. Он подходил к допустившему оплошность участнику и ласково спрашивал: - Вонцес? Произнесённые Джоном по-армянски слова "Как ты?" всегда вызывали искренний смех, разряжавший напряжение. И семинар шёл своим теоретическим путём. На кофе-брейке Оксана, прихорашиваясь перед зеркальцем, как и полагается двойнику Джины Лолобриджиды, - сходство было в самом деле потрясающим, -вдруг заметила, как Лена, деловито вытащив какие-то напечатанные листы, встала с места. - Ленуль, это твой новый рассказ? Дай почитать. - Нет, это распечатка с Интернета. Про события в Баку в январе 90-го. Хочу кое-кому показать. Лицо Оксаны покрыла мертвенная бледность. Она протянула руку: - Дай на секунду. Оксана взяла листы: - Интересно, Алексей - его настоящее имя? - Ты имеешь в виду автора? Я думаю, да. Всё по-настоящему, и должность его в то время - офицер спецназа, и фото. Правда, красавчик? Оксана закрыла лицо руками. До Лены донеслось как из могилы: - Меня ведь тоже русский спас. Меня и маму. Меня тогда ... с третьего этажа выкинули... Ну, я-то ничего не помню после того, как нашу дверь взломали... Мама рассказывала. Он ворвался, когда эти говнюки хотели маму выкинуть - и раскидал их всех. Они ведь трусы такие, половина сразу сбежала, а других он просто уложил на месте. Потом спустил маму, укутал меня в одеало и понёс на руках до машины и доставил в госпиталь. Я там провела несколько месяцев. Он и документы потом принёс с нашей квартиры и некоторые вещи, которые соседи сохранили. Мы с мамой до Еревана добрались только в мае - представляешь. И из Баку он помог нам выбраться. Оксана убрала руки с лица. Оно было абсолютно сухое, только в больших чёрных глазах поблёскивала влага. - У меня что-то с головой. Такие провалы в памяти. Я имя его забыла, Лена, представляешь. Не помню. И мама не помнит. То на А начинается, говорит, то на В, - Оксана застонала - но точно помню, что он был заместителем начальника 8 отделения милиции. Я и лицо его забыла. Но узнаю, если будет рядом, знаешь. Почувствую сразу. Влагу в глазах Оксаны сменил лихорадочный блеск: - Знаешь, я однажды проснулась ночью, - плохой сон увидела про Него, и сразу почувствовала, что Ему очень плохо. И со мной такая истерика случилась, головой билась об пол, молила бога, чтобы всё, что отпустил мне - здоровье, жизнь, всё взял и отдал Ему - без остатка. Меня потом мама из транса утром выводила, но, зато, знаешь, у Него сейчас всё хорошо. Я чувствую. Ты веришь? - Да, - проговорила Лена. - Ты что это, плачешь, - Оксана вдруг улыбнулась своей уверенной улыбкой, - давай сюда сумочку, найдём платок - сопли вытирать. И уже без тени шутливости добавила: - Пусть Они плачут по своему "харам"-ному городу, который Они сами осквернили. А за нас наши мужчины отомстили. Как надо отомстили! - Да! Это так! - Глаза у Лены заблестели уже не от слёз. - Тебе какой кофе сделать - сладкий или горький? - спросила Оксана, встряхнув чёрными кудрями. - Не очень сладкий. - Ну ты тогда иди по своим делам, а я пойду кофе приготовлю. Оксана вышла, прямая, длинноногая, в обтянутых белых брючках - по последней ереванской моде. Лена, собрав листы, уже выходила из зала, когда ей дорогу перегодил Джон: - Лена, вонцес? *- I am fine, - она слабо улыбнулась. - Tear, - Джон вытер слезу, оствшуюся у неё в уголке глаза, - Why? - Тишина! - Лена в точности повторила интонацию Джона. - Тишина, Джон! - ОК! - Джон рассмеялся. - Тишина! И прикрыл рот ладонью. Однако полные грусти его глаза говорили, что он всё прекрасно понимает без слов. Теперь рассмеялась и Лена. И словно эхо им вторил из коридора серебристый смех Оксаны. *- У меня всё отлично. - Слёза. Почему? *** НАРГИЗ И АРСЕН ДОРОГА, ВЕДУЩАЯ К ДОМУ inana -------------------------------------------------------------------------------- Ни один ещё Новый Год Наташа не встречала с таким нетерпением и душевным волнением как 1990. Казалось, всё самое страшное и тяжёлое позади. Родители, наконец, приехали. После мытарств с тремя переездами и перевозкой вещей, они всей семьёй собрались вместе, и уже договорились о покупке небольшого собственного дома. Осталось только дождаться, когда бывшие хозяева съедут и переехать, в последний раз – даст Бог, в свой дом. В Новом Году всё должно быть хорошо, и в личной жизни у неё тоже должно быть всё хорошо – и любовь, и своя семья. Нельзя же, чтобы всё время была только чёрная полоса. Она старалась не слушать телевизора, новостей, которые неумолимо фиксировали крушение мира, в котором она когда-то чувствовала себя так уютно. О том, что в Баку началась операция «очищения» от армян – она узнала в автобусе из разговоров пассажиров. Люди обсуждали это так, как пожарные обсуждают пожары с человеческими жертвами, или как паталогоанатомы трупы незнакомцев. Но для Наташи ведь там не было незнакомцев. Там оставалась семья родного дяди с 16-летней дочкой, оставались семьи близких людей, с которыми она в течении многих лет делила радость и горе, старый отец её близкой подружки Карины, который должен был прилететь на самолёте послезавтра с деньгами от продажи дома. Сердце её разрывалось от нестерпимой боли. От ужаса и страха её начало тошнить. Она вдруг поняла, что не хочет идти домой. Просто не в силах слушать телевизор со страшными новостями, видеть убитых горем беспомощных родителей. Как зачарованная она подошла к телефону - автомату и встала перед ним, представляя как наберёт номер, услышит уверенный, самый приятный в мире голос и скажет: «Мне страшно, мне плохо, мне больно. Ты мне очень нужен сейчас, приезжай и помоги.». Постояв, и так и не позвонив, она медленно побрела домой. Она не была уверена, что её звонок не вызывет недоумения. Как в трансе она провела весь вечер, отсчитывая минуты и часы до того как наступит утро и будет пора на работу, где она увидит его, - и тогда можно будет снова включиться в жизнь. Наташа неподвижно и безмолвно сидела, не реагируя ни на бессмысленные попытки разом постаревшего отца куда-то дозвониться, ни на изводящий душу плач матери, ни на мрачные проклятия и апокалипсические предсказания сестры. Утром, когда она пришла на работу, все, побросав компьютеры, сидели в холле и шумно обсуждали последния события. Разом смолк шум, одна женщина взволнованно спросила: - Наташа-джан, у тебя остался кто-нибудь из близких там? - Брат отца с семьёй, 16-летней дочкой и сыном 20 лет. Кроме того, оставалось очень много близких знакомых, друзей, соседей. Тяжёлое молчание было нарушено вышедшим из своей комнаты шефом: - Наташа, зайдите ко мне. Наташа вошла, села в кресло, и долго сдерживаемые слёзы полились по ненакрашенному лицу. Теперь, когда было кому осушить её слёзы, можно плакать. Он молча встал и начал готовить кофе – для неё и САМ. - Я уверен, Наташа, что твой дядя обязательно позвонит на днях, он ведь военный. О нём и его семье обязательно позаботится военное начальство. И со всеми остальными ты скоро встретишься здесь. - Я боюсь, что и отсюда нам всем придётся бежать, только не знаю куда. Моя бабушка родилась в Ване, ей было 6 лет в 1915 году. Её мать в 26 лет пешком с двумя детьми – мужа убили – перешла Аракс и дошла до Эчмиадзина. Моя бабушка выросла в приютах Красного Креста, потому что её мать не могла прокормить двоих детей, стирая у чужих людей за ломоть хлеба грязное бельё. Она ещё жива, моя бабушка – а её дочь, моя мама – опять беженка. Это что за судьба у народа такая. - У нашего народа вовсе не такая судьба, Наташа. Ты просто не знаешь истории, не знаешь имён людей, которые имея возможность хорошо жить заграницей, организовывали ополчение и в Западной Армении, и в Зангезуре. Их очень много – было, есть и будет - настоящих воинов и мужчин, которые защищали свой дом, свой народ и будут защищать. Эти азеры такие смелые только в квартирах с беззащитными стариками, а на поле боя, где нужно сражаться с мужчинами, а не мародёрствовать – они не пойдут. Да и вся эта история с западноармянскими землями – это результат грязной игры Ленина и Англии. И Карс, и Трапезунд, и родина твоей бабушки Ван в 1917г. были в наших руках. Никто сюда и не сунется, Наташа. А если и посмеют, мы их раздавим, как червяков. Как льдинка на солнце, так и Наташино сердце начало оттаивать от этих слов. Каждый глоток горячего кофе, приготовленного его руками, как волшебный эликсир, расходился по жилам, согревая кровь и возвращая жизнь. Но ещё больше возвращал к жизни взгляд умных, всепонимающих глаз. Там были не только сочувствие, готовность помочь, симпатия – там была любовь. И её не хотели скрывать. - Я хотел позвонить тебе вчера, но побоялся, что это будет не к месту. Наташа, если будет нужна помощь, и лично от меня, и от нашего учреждения – любая: и деньгами, и машиной, и если в общежитие кого надо устроить, и с работой – просто приди и скажи «надо». Договорились? - Да, спасибо. - Без спасибо, Наташа-джан. Очень тебя прошу. Если хочешь, можешь сейчас идти домой. А вечером, можно было бы куда-нибудь пойти. Тебе не помешало бы встряхнуться, ты вся синяя. Так нельзя. Я понимаю, там твои близкие. Но нам надо быть сильными, жизнь должна продолжаться. Иногда продолжать жить – это даже больше чем подвиг. «Не хочу ждать до вечера, пойдём прямо сейчас куда-нибудь» - застучало у Наташи в голове. Она допила свой кофе, и язык произнёс за неё то, что должен говорить язык армянки, какие бы мысли не блуждали там, у армянки, в голове : - Я лучше займусь делом. Я больше не буду плакать, у меня много работы, которую за меня никто не должен делать. А вечером мне надо быть у телефона. Дай бог, позвонят. И вышла из кабинета. Вечером позвонил дядя из Ростова, тогда за ними прислали бронетранспортёр, который еле-еле с боем прорвался через дикую толпу, беснующуюся от крови лёгких жертв. «Знаете как солдаты теперь их называют – духи, как душманов в Афганистане» - сказал дядя по телефону. Нашёлся Каринин отец, весь избитый – без верхней одежды, без документов и, разумеется, без денег. Наташа с содроганием узнала, что в её собственном дворе заживо сожгли на костре 22-летнюю Инну, с которой они вместе играли в детстве . На неё, Карину, Ларису и Ирину,- девушек, с которыми она была просто знакома в Баку, а теперь ставших здесь неразлучными подружками – обрушилась масса хлопот. А в воскресенье, надев белые косыночки, они все вместе пошли в церковь поставить свечки в память погибших. - Господи, знаю, что нельзя об этом просить, но всё-таки, накажи ИХ,- вслух вдруг сказала Наташа в церкви. Время понемногу затягивало рубцы и залечивало раны. Наступила весна, девушки по-прежнему были неразлучны, они теперь часто выходили гулять в город, или просто собирались на квартире, которую снимала Карина и которую они в шутку называли «штабом». Сегодня они собрались выслушать Наташины новости, как она им объявила по телефону. С горящими глазами, она рассказывала как в компании его друзей с жёнами и детьми, они поехали в Гехард. И как все, особенно жёны, были милы с ней, и как она хорошо себя чувствовала с ними, как среди родных. - Вы знаете, девочки, всё-таки, ереванцы совсем другие. Родная земля даёт силу, она, как нерв питает зуб, питает человека. А зубы, у которых нерв удалён - пусть даже на них золотая коронка – слабые, мёртвые. Я так хочу, чтобы мой сын родился в Ереване, был настоящим ереванцем. У них у всех такой шарм и сила. - Интересно, а он рассказал о тебе матери, - задумчиво сказала Карина. - Не думаю, чтобы она пришла в восторг. У них дома, наверное, сейчас война. Из-за тебя. Все замолчали. Наташа сидела, опустив голову. Карина, старшая и по возрасту, и по трудному жизненному опыту, прервала затянувшееся молчание: - Наташа, ты, наверное, меня возненавидишь, но я просто хочу сказать, чтобы ты была готова, что в этой войне с родственниками ты можешь проиграть. - Я готова, – просто, без надрыва сказала Наташа. – Я даже начала замечать признаки своего поражения в его глазах. И я знаю, что мне делать. - Ну, и что ты собираешься делать? - Человек, который стесняется, что я - беженка, для меня не существует. Я пошлю подальше и его самого, и его мать, и его родственников. И выйду замуж за его лучшего друга. - С такими ногами, как у тебя, ты можешь позволить себе всё, что захочешь. А что делать нам?- Вдруг послышалось из дальнего угла комнаты, где на диванчике сидела Рита. Она подверглась варварскому насилию в Сумгаите, и с тех пор была не в себе, « в коме», как горько говорили врачи-психологи. По их совету, родственники Риты перевезли её из благоустроенного городка, построенного специально для сумгаитцев,- где не прекращались разговоры, кто и как спасся, и кого и как избили, - в квартиру Карины, где Рита общалась бы со своими сверстницами, чьё девичество не было искорежено зверьём в человеческом обличье. Она всегда молчала, поэтому у девушек от удивления вытянулись лица. У них отвисли челюсти, когда Рита встала и сказала: - Я пойду приготовлю для нас кофе, а потом, Наташа, я тебе погадаю. - Вышла из комы,- прошептала Ира. - Это ты, Наташа, своей аурой её вытащила,- шёпотом добавила Карина. - Я?! – от удивления воскликнула Наташа, и потом также перешла на шёпот, - Да с ней профессиональные психологи работали и впустую. - Между прочим,- приподняв левую бровь, вполголоса добавила Лара, - когда мы рассказываем, она идёт спать или громко включает телевизор, а тебя она всегда внимательно слушает. - Если это так, - тихо сказала Наташа, - то я могу, наверное, собой гордиться. Это самое прекрасное, что может человек сделать для человека. Вошла Рита, девушки начали пить кофе. Когда Рита взяла Наташину чашечку, она ахнула и молча передала её Карине, та охнула и протянула чашечку Ире. Ира с Ларой одновременно воскликнули: - Вот это да! - Если своими глазами не увидела бы, ни за что не поверила бы, что такое может быть, - Каринины глаза приняли форму правильных кругов. - Да что такое вы там увидели, - со страхом спросила Наташа. Она посмотрела в чашечку и увидела совершенно чёткие очертания двух белых колец на чёрном фоне, совершенно правильной формы и наложенных одно на другое, как обычно изображают обручальные кольца на свадебных приглашениях. - Ты скоро выйдешь замуж, Наташа. В воздухе повис вопрос, но Рита, похоже, знала на него ответ: - Ты, Наташа, выйдешь замуж за лучшего. *** ЖУРНАЛИСТКА И ХУДОЖНИК inana -------------------------------------------------------------------------------- Нанэ отмечала свой 30-летний юбилей с большой помпой. Было много подарков и сюрпризов от друзей и коллег, но главный подарок сделала она себе сама – это успешная профессиональная карьера, признание её таланта со стороны коллег, редакторов зависимых и независимых изданий и передач. Она была всем нужна, любима, востребована. Обнаруженная недавно ещё одна грань её таланта - таланта художницы, также была высоко оценена и обласкана критиками, профессионалами и полупрофессионалами, любителями и зрителями. К ней зашла и её бывшая школьная подружка и соседка Ани. Они радостно поцеловались - так редко удавалось встретиться. Ани была замужем и жила уже в одном конце города, а Нанэ снимала квартиру – в другом, она была самостоятельной девушкой, и жила, как хотела. - Слушай, Нанэ, ты теперь кто – журналистка или художница? – восхищённо рассматривая её картины, спросила Ани. Она ахнула, увидев портрет Нанэ, подписанный самим Арто – живой легендой. Нанэ улыбнулась. - Слушай, а ты слышала про Вагана, фидаина*? Он – профессиональный художник, прошёл всю войну, и рисует. Его картины на Вернисаже продают. Он - теперь в мамином квартале живёт, были бы соседями, если бы не переехала. - Нет, не слышала. Но было бы интересно познакомиться, - в Нанэ заговорила и журналистка и художница, - А в каком стиле он рисует? - Я не знаю. Я ни его не видела, ни его картин. Я совершенно случайно встретилась у мамы с его матерью, она заходила к маме по делу. - Послушай, будь другом, узнай у мамы его адрес. Я ищу таких людей. - Конечно. Ты мне позвони через пару дней. Нанэ вспомнила про разговор с Ани через неделю и позвонила, судорожно стараясь выкроить в своём расписании пару часов для предстоящего визита. - Нанэ, знаешь, мама адрес категорически отказалась давать. - Почему? – удивилась Нанэ, которую, казалось, уже ничем удивить было нельзя. - Она сказала, что он – шизанутый. Понимаешь, он был ранен в лицо. - Он очень сильно изуродован? - Понятия не имею. Я его никогда не видела. - Но он же рисует. Разве нельзя придти и посмотреть его картины? Мы все друг к другу ходим, это – естественно для людей искусства. Я сама позвоню к твоей матери и попрошу... - Нет, Нанэ. Она так кричала на меня. Сказала, чтобы мы не связывались. Что неизвестно, как он отреагирует. Что его собственная мать называет его психопатом. Он рисует только войну и своих погибших товарищей. Нанэ помолчала и потом спросила: - Ты знаешь его полные имя, фамилию, отчество и год рождения? Через две недели Нанэ с общими знакомыми с Вернисажа пришла к Вагану домой. Он с матерью и незамужней сестрой жили в мрачном полуразрушенном собственном доме, на который мать еле-еле сумела наскрести денег, продав дом в деревне, доставшийся ей по наследству от отца, и большой земельный участок под сад. Мастерская Вагана располагалась в полуподвале, и, казалось, была создана для того, чтобы в ней рисовали Боль, Одиночество, Смерть и Забвение. Она после этого часто заходила к Вагану - дверь его мастерской всегда была открыта, и молча смотрела, как он рисует, иногда 15 минут, иногда минут 5. Он, казалось, её не замечал – не разговаривал с ней, не приглашал выпить кофе, не смотрел в её сторону - но и не выгонял. После того, как он однажды поймал её взгляд и сосредоточенно продолжил работу, Нанэ поняла, он к ней привык. Однажды, когда она зашла к нему утром по дороге в редакцию, мастерская была пуста. Но на мольберте прямо напротив двери стояла картина. Нанэ поняла, с ней хотят посоветоваться. Вскоре пришёл Ваган и встал рядом со своей неизуродованной стороны. - Это картина для продажи? – спросила Нанэ. - Да, если получится. - А за сколько ты их продаёшь? Когда Ваган назвал сумму, Нанэ вскрикнула: - Но это едва окупит затраты на холст и краски. - Я счастлив, получив и это. Всем нужны голые бабы. - Но ведь ты - профессионал. Почему бы и тебе не рисовать обнажёнку и получать за это деньги. Работа есть работа. Она должна кормить человека. Ваган закурил. - Даже если бы захотел, не смог бы найти натурщицу, - молодую, красивую. Это - большие деньги. А рисовать без натуры - мальчуковые грёзы, а не холст. - Я могла бы тебе позировать. Говорят, у меня красивая фигура. У Вагана сигарета выпала изо рта. Он закашлял. - Нет, нет, Нанэ. Я вовсе не хотел... У меня даже мысли не были, что Вы меня так поймёте. И потом, Вы так заняты... - Да, Ваган, я очень занята и у меня очень много работы. Но мы – коллеги. И должны друг другу помогать. Мне тоже очень много помогали. Совершенно бескорыстно. И если я сейчас хоть чем-то смогу помочь своему собрату - художнику, я как бы верну долг. - Спасибо. А когда ты сможешь? - У меня есть час. Давай прямо сейчас. Только закрой дверь. Ваган закрыл дверь и отвернулся к окну. - Всё. Я готова. Нанэ стояла совершенно обнажённая, босиком и очень естественная. И Ваган сразу понял, кого он должен рисовать, саму богиню-воительницу Нанэ**, такую же прекрасную и бесстрашную, как та Нанэ, которая стоит сейчас перед ним. Он сел на стул и начал рисовать карандашом в альбоме. В полном молчании он работал целый час. Потом, посмотрев на часы, сказал: - Один час уже прошёл. Я бы не хотел, чтобы ты из-за меня опоздала. - Да. Мне пора, - голос Нанэ прозвучал устало. Ваган вышел, Нанэ оделась и позвала его: - А можно посмотреть, что ты нарисовал? Ваган молча протянул ей альбом, Нанэ восхищённо заулыбалась: - Ты – мастер. - Нанэ, я не хочу злоупотреблять твоим великодушием, но мне необходим ещё один сеанс. - Завтра, в это же время. Пока. Она быстро и деловито зашагала на своих каблучках, - уверенная, успешная, - своя в новой благополучной жизни, такой непонятной Вагану. Эта новая жизнь была не только непонятна для Вагана, она казалась ему жестоко неблагодарной, потому что заперла наглухо его в сыром полуподвале, и после того выжала из него всё за своё сегодняшнее благополучие. Но, по-видимому, он ошибался. Вот эта дверь, из которой пришла к нему Нанэ, дерзко потревожив царящий здесь мрак, и войдёт завтра, и он сможет точно также выйти через неё из своего полуподвала на солнечный свет, туда где живёт Нанэ. Она пришла на следующий день немного раньше. - Хотела придти пораньше, чтобы ты подольше смог поработать, но меня перехватила соседка, такая балаболка, еле избавилась. Ваган обнаружил, что улыбается. Непосредственность Нанэ, полное отсутствие какого-либо жеманства, создавали особую ауру лёгкости и искренности. И когда она по просьбе Вагана запрокинула голову, собрав длинные волосы волосы высоко поднятыми руками, он понял, что больше не может рисовать. Он швырнул кисть на пол и, уткнувшись низкоопущенной головой в колени, резко сказал: - Нанэ, немедленно уходи. Она всё поняла. Нанэ колебалась всего лишь мгновение. Нет, она пришла сюда не за приключениями и не была их любительницей, и что за чувство захлестнуло её сейчас и заставило подойти к Вагану - она не поняла. Но это было очень сильное чувство. Она подняла руками его голову и села к нему на колени, обняв руками за шею. - Нет, Нанэ. Я не хочу, чтобы ты меня жалела. - Я тебя не жалею, я просто тебя хочу. Также, как и других до тебя, сумевших зажечь во мне это желание, - очень просто сказала Нанэ, целуя его в губы. Ваган уже горел и сквозь пламя пожара он едва расслышал её слова: - Нет, нет, не здесь, в этой грязи. Давай поднимемся к тебе в комнату. Он почувствовал, что она хочет встать и удержал её силой. Ваган себя уже не контролировал и даже не услышал её просьбу, произнесённую в полном отчаянии: - Ну, хотя бы предохранись... Что он наделал, он понял, когда пришёл в себя и обнаружил, что обнимает безучастное и поникшее тело. Совсем как грубый варвар, который вместо того, чтобы любоваться прекрасным цветком и насладиться его запахом, взял и сожрал его. - Нанэ, родная моя, прости. Ну, прости меня. У меня давно ничего не было. Я не удержался... Почти, как в первый раз. И, даже, не почти... Ты – первая. Нанэ, наконец, сумевшая высвободиться, еле сдерживая слёзы сказала: - Ты меня всю измазал! - Если забеременеешь, я на тебе женюсь, - сказал Ваган. Он сказал это от всей души и очень честно, но вышло глупо, потому что Нанэ пришла в ярость и уже, не сдерживая слёз, закричала: - Не забеременю! Не дождёшься! Она кое - как нацепила одежду и, пройдя в ванную, хлопнула дверью прямо перед носом у Вагана. Он стоял за дверью и вдруг понял, что его мучает чувство, забытое, казалось, навсегда - чувство вины. Столько лет все были виноваты перед ним. И родина, и президент, и народ, и Красный Крест – все, одним словом. А теперь он тоже оказался виноват, причём виноват абсолютно, и - перестал быть особенным и стал, как все. Нанэ вышла из ванной, умытое лицо ещё хранило следы от мужской, его, Вагана, обиды. Он привлёк её к себе: - Ты меня ненавидишь? -Ну что ты. Что за глупости! - Тогда обними и скажи, что больше не сердишься. Нанэ рассмеялась: - Я совершенно не сержусь. Наоборот, я очень горжусь. Ведь, я – первая, правда? - Да. Ты – первая, - твёрдо сказал Ваган. Сам господь бог теперь не смог бы его убедить, что это было не так. - Но такое счастье всегда связано с определёнными издержками, - прыснула Нанэ. - А когда ты завтра придёшь? - Давай лучше ты ко мне. У тебя здесь такая антисанитария. И вообще, никаких удобств – ни дивана, ни ванны, ни полотенец, ни кресла. Считай, что стула у тебя тоже нет. Сейчас у меня нет времени, но, в следующий раз, когда я приду, - я обязательно его разломаю. - А как же картина? - Какая картина? – удивление Нанэ было неподдельным. - Нет, я так ляпнул. Когда мне к тебе придти? -Завтра у меня эфир в пять. В восемь приходи, поужинаем. Я знаешь, что приготовлю? Аджарское хачапури. - А если я хорошо себя буду вести, ты оставишь меня на ночь? - Может, и оставлю, - закокетничала Нанэ. - А замуж пойдёшь за меня? Ваган почувствовал, как она вздрогнула в его объятиях. Её не один, и не два и не три раза просили выйти замуж. И она всегда сходу отвечала «нет», заслужив репутацию «вздорной девчонки», которая бесится с жиру. Но она не бесилась с жиру, она искала ту неповторимую интонацию, неповторимый зов, за которым хотела бы пойти. И сейчас, именно сейчас ей показалось, что она услышала именно тот голос. - Нанэ, ты выйдешь за меня замуж? У Нанэ больше не было сомнений. - Может, и выйду. ------------------------------ * фидаин - так в Армении называли добровольцев, защищающих свою родину в 1990-1994 годах ** Нанэ - в дохристианском пантеоне армянских богов богиня-воинительница, аналог Афины ***