Предыдущая   На главную   Содержание   Следующая   Сергей Гукасян   Сергей Гукасян - бакинец в Армении, Воин и Мужчина. Он участвовал в боях за наш Карабах, а как это было - давайте прочитаем. И поклонимся тем, кто добыл для нас эту свободу, и кто отомстил за Сумгатит и Баку. Елена Асланова. *** Сергей Гукасян Документальная повесть из цикла «Дороги необъявленной войны». Кто вы, и где вы, и слышно ль меня в эту ночь? Стыд вызвал слёзы, те ненависть, Ненависть – жажду мщения. Где ты: куда ты, сородич, соратник, собрат? Скачешь? – Там битва? Тогда подожди - я с тобою! Сиаманто Глава первая В одну из ночей, в глухом горном лесу у догорающего костра, сидели двое. Молча и сосредоточенно слушали они непривычно-настороженную, и потому опасную тишину. Ещё сутки назад они стояли в штабном блиндаже перед командиром их батальона – заросшим густой бородой пожилым человеком в измятой камуфляжной форме Армии самообороны. Стояли и слушали, что говорит им этот измученный трёхсуточным невысыпанием, израненный в боях вояка, уже сам позабывший, что когда-то, ещё не так давно, он был мирным сельским агрономом. Устало звучал его голос, но тяжёлыми глыбами камней ложились на сердца двух друзей суровые слова о том, что ожидалось, и что им предстояло совершить. И ожидалось и предстояло многое, очень многое. Потому что, уверенный в своём превосходстве враг упорно навязывал батальону открытый бой на уничтожение в невыгодных для партизанской тактики условиях. В распоряжении азеров имелись силы, которыми батальон не располагал: БМП, самоходные и безоткатные артустановки, самонаводящиеся ракеты, миномёты. Именно поэтому, они стремились выманить батальон из базового ущелья на открытое пшеничное поле, где все их огневые средства проявят максимум эффективности. Этого ни в коем случае нельзя допустить: весь батальон останется на этом поле, и тогда враг через неприкрытое ущелье как по шоссе пройдёт вниз в долину - к двум сёлам на уже освобождённой армянской территории. Тридцать две семьи – старики, женщины, дети уже вернулись в свои дома. Легко представить, что тогда произойдёт... Двое друзей кивнули: понятно. Батальон для азеров - последняя преграда. Уклониться от боя он не вправе, хоть силы и неравны. Поэтому жизненно необходимо использовать все средства, которые хоть как-то повлиять на исход сражения. В первую очередь – хитрость. - Когда недостаточно силы, в ход пускается изворотливость ума. Азеры нас называют «хитрыми эрмяни» , вот мы завтра и оправдаем это название, - тут комбат жёстко улыбнулся. – На рассвете батальон примет бой, но сперва вы двое проберётесь вон в тот лес, что выше пшеничного поля и затаитесь там. Первая часть вашего задания: проследить, чтобы до рассвета азеры не прошли через лес к нам в тыл. Ясно? - Ясно. - Залог нашего успеха в том, что поле заминировано – и противник этого не знает. Наши мины остановят их бронетехнику и пехоту, и вот тогда, когда мы встретим их заградительным огнём, вы оба сделаете вот что... – и комбат в нескольких словах объяснил им суть второй части задания. - Что скажешь, Николай? – спросил он. – Ты – афганец, всё же, человек бывалый. Как тебе такой план? Хмурый неразговорчивый Николай, крепко сбитый мужик лет 35, озабоченно потёр ладонью небритую щеку: - Вроде толково, да ... - и как бы через силу проговорил, - что двоим-то сделать? Разведвзвод бы туда, тогда бы уж точно толк был. А так... - Разведвзвод прямо с минирования ушёл на другое задание. А план, если и не очень, то уж какой есть – другого нет. Ну, так как, идёте? Или послать других? - Идём, – ответили оба одновременно. - Тогда идите. Комбат встал , подошёл к обоим, и обняв, сказал: - Не люблю высоких слов, но если всё пройдёт, как надо, - даже по нашим трупам враг не пройдёт в ущелье. Не приказываю, а прошу, сынки, идите, исполните свой долг. И останьтесь живыми! Понятно? - Понятно, - опять одновременно ответили оба. И пошли. Пошли они, хотя могли пойти и другие. Но именно их выбрал комбат, потому, что только они двое могли вот так, без трепета в голосе сказать – «идём». Только Ромка мог, поднимаясь по кручам ущелья за Николаем с тяжёлой ношей на плечах, напевать: « Но кто-то должен стать дверью, а кто-то замком, а кто-то ключом от замка.», а его друг Николай подпевать ему безмолвно с крепко сжатыми губами. Никто в батальоне, даже командир, не мог понять этой дружбы – настолько непохожи они были внешне и внутренне - бывший афганец Николай, и бывший студент Рома. Для старшего из этих двух антиподов Николая, всё в жизни уже было позади: настолько страшен, извилист и тернист был её путь через афганскую мясорубку, госпитали, невзгоды сюда, в Карабах. У него не было ни дома, ни семьи, ни идеалов. Убийство, как наркотик, вошло в его в кровь. Даже горевшие ненавистью и мщением фидаины не искали его общества. И он сам держался от всех особняком: вечно был занят своим автоматом, чистил и полировал его, и угрюмо молчал, даже когда с ним заговаривали. Неунывающий весельчак и романтик Рома ворвался в его исковерканную жизнь, как трассирующий снаряд, пущенный из дальнобойной гаубицы. Единственный сын известных всему Баку потомственных педагогов, Рома добровольно пошёл на войну, по его же словам, «за восстановление исторической справедливости, определяющей наше настоящее и будущее». Кручи карабахских гор и ущелий и тяготы военных будней быстро превратили интеллигентного мальчика без практического знания жизни в мужчину и солдата. Не трус, не сорви-голова, он был не из последних в любой переделке, и очень неосторожен. Николай несколько раз спасал Рому от верной смерти. Он учил его, как быстро снаряжать магазины и перезаряжать оружие, как пользоваться боежилетом и укрываться от артобстрела, как правильнее целиться на поражение с любой позиции и быстро перемещаться, чтобы не быть убитым самому. Николай молча отбирал у Ромки автомат и ёршик, если тот не вычищал его до блеска и дочищал сам. Никогда не забывал проверить, полна ли Ромкина фляга с водой, не вылез ли через подмётку сапога гвоздь. «Подогрев» сухим пайком, и уж тем более сигаретами стал цементом их боевой дружбы. Лекции Ромы по древней истории, истории средних веков, стихи поэтов всех времён и народов Николай вначале слушал снисходительно, но когда к ним добавились тайны мироздания, космического разума у Николая поехала крыша. Однако вместо одного Николая к Ромке на лекции стало ходить полбатальона. Вечерами - без радио, телевидения, телефонов – пацаны сидели и слушали, слушали, боясь перебить движением рассказчика и спугнуть игру иллюзии. Так и проходили дни, насыщенные разведрейдами и постовой службой, перестрелками и дозорами, да Ромкиными рассказами, до того дня, как им обоим не выпал жребий – реализовав замысел комбата, решить исход завтрашнего сражения. Глава 2. Глухо шелестел листвой ночной лес, будто жаловался на что-то. Не на людей, потревоживших его покой, а как бы предчувствуя беду. А беда подбиралась с каждым часом ближе и ближе. Мучительно медленно тянулось время. Ещё мучительнее и тягучим было затянувшееся молчание, необходимо-вынужденное, от которого порой зависит жизнь. И всё же Николай, опытный фронтовик, рискнул его нарушить: - Туман сгущается. Это в нашу пользу. - Почему? – шёпотом спросил Ромка. - Да потому хотя бы, что воздух плотный, разговаривать можно хотя бы шёпотом, даже если и есть кто в лесу. - Так нет же никого? - Верно, нету. Догадайся азеры с вечера лесок заблокироваить, хана была бы и нам, и нашему замыслу. А теперь они в нашу игру сыграют, да за туманом этим... - А-а-а... Теперь понял. - Вот и молодец, что понял. Лишь бы до 7.00 с лишком продержался бы тут этот туманчик... - А если нет? Если с восходом рассеется? – помолчав немного, встревожился Рома. - Ну тогда, сыграем на задуманный «авось» - без козыря, но с джокером. Блеф, знаешь, что такое? - Теоретически. Кино было такое, итальянское про аферистов, с Челентано. - Вот-вот, трюк такой на измор - кто кого перехитрит. Ну, правда, в нашем деле, этот блеф дорого стоит. Даже очень дорого… Опять замолчали. Костёр почти догорел – тлели лишь угли, чуть потрескивая от ночной сырости. Николай глянул на друга – тот облокотился на вещмешок, глаза полузакрыты, на лице – отсутствующее выражение. - Ромка, - позвал Николай чуть слышно, - Слышь, Ромка? - А? Что? – отозвался он, приподняв голову. - Заснул? Ты не спи, слышишь? Нельзя сейчас, опасно. - Не сплю я. Глаза вот болят только. А вообще-то полчасика хотя бы можно было бы по очереди поспать вот так, сидя, пока тихо. - Нельзя, Рома. И не в хотении тут дело, а в смысле. Мне-то не жаль, только за полчаса досыта не выспишься, зато одурелый будешь, как с перепоя. А то и проснуться вовсе не успеешь: снимут и тебя, и меня заодно, без шума. Много жизней сейчас висят на нас, Рома, кроме своих собственных. Поэтому ты глаза особенно-то не прижмуривай, а сполосни из фляжки, вон, а то не ровён час, они тебя легче лёгкого в сонную дурь уведут. Знаешь ведь, что сонный и безоружный на войне, как цыплёнок. - Знаю. Я читал об этом. - Так читать – одно, а на себе испытать – совсем другое. Я-то ведь, тоже не железный, могу и слабину дать, и что тогда? В таком деле четыре глаза лучше двух. А болят они у тебя оттого, что смотрел долго на огонь, а потом в темноту. Ладно, хоть глаза ночью не главное, а то как целиться утром-то будешь? - Глаза – не главное? Это – почему? - Эх ты, книгочей! – усмехнулся Николай, - Всяких философов постиг, уже и Вселенной для тебя мало, а такой простоты не знаешь? Ты же - не филин, что ж углядишь в лесу ночью? Уши, те держи распахнутыми в тёмную пору, а не глаза. Треснет сучок какой-нибудь, или веточки листьми зашелестят, когда ветерка нет, камешек вдруг скатится, или, если уж птица где вспорхнёт – птицы-то ночью не летают? – значит, враг: бей туда! Пока ты его обнаружил, а он тебя – нет, бей первым и не раздумывай! Ромка был ошеломлён. - Как это – «бей»? - Ну, как же ещё? Короткой очередью и веером, чтобы сектор обстрела увеличить. И сразу же переместись вбок, чтобы не засекли по вспышкам, откуда стрелял. Я ж учил тебя. - Да нет, я не об этом. Как же «бей», если это вдруг свой? Может пастух какой-нибудь, или прохожий? Что же тогда? Николай с минуту пристально глядел на друга, затем укоризненно покачал головой: - Эх, Ромка, Ромка, какой же ты всё-таки городской! Тут ведь война, лес, пойми ты, а не проспект многолюдный – толкнёшь кого, и извинишься. Не бывает на войне в ночном лесу прохожих, да и пастухам тут делать нечего, а свои здесь сейчас только мы с тобою. Если и придёт кто сюда в эту пору, то только враг, и ты в него не в безоружного стрелять будешь. Безоружные и беззащитные – те, кто в сёлах сейчас там, внизу, и не о прохожих невинноубиенных и совести своей, а о них мы думать обязаны. Вот потому и бей первым, если не хочешь самому убитому быть. Медленно, словно рассуждая про себя, Рома произнёс: - Да, действительно – бей первым, и ты прав. На любой войне под этот принцип любую мораль подставить можно, и она всё оправдает, всё спишет. Только жить-то как потом? Николай поднял голову: - А я? Живу ведь.. - Так что это за ... – начал было Ромка, но, взглянув на Николая, оборвал фразу. Тот сидел, угрюмо сгорбившись, ладонью поглаживая колено. «Зря я так, - размышлял Рома про себя. Он старше меня, опытнее, навидался в Афганистане. Нельзя же человека упрекать за то, что он работу свою делает хорошо.» Мысль оборвалась в голове, будто нить, и мягкая обволаеивающая пустота навалилась на Ромку, закружила плавно-плавно... Николай сидел в той же позе, каменно-неподвижно, и на том колене, которое он поглаживал, давно уже лежала голова спящего Ромки. Он всё-таки нарушил неписаный солдатский закон, подарив другу последний предутренний час сна. Пусть подремлет, а я как-нибудь за двоих послежу. Устал парень, глаза болят, невничает, хоть и в бодрячка играет. Не сорвался бы в самую заваруху – работка-то серьёзная предстоит. Скольких я друзей-товарищей вот на таких работах потерял – эх, не счесть! И не чета тебе, птенцу были. Не хлебал ты ещё жизни полной ложкой, оттого и душа в тебе чистая пока. Ишь ты, стыдить вздумал. А звери-то двуногие пострашнее настоящих. Вот хотя бы Наташка, стерва, та, которая «откуковалась» в прошлом году. Сколько офицер-армян положила, пока я её не снял вот в таком же лесу. Знала, за кого больше платят. Прославилась так, что лучшие стрелки, лучшие «вертушки», да и артиллерия против неё работала – не смогли усечь. Да ладно, офицеров сшибала, как кегли, - так она, тварь, детей стала стрелять. Больше двадцати пяти детских душ загубила, пока сама не сдохла, сука. А ты говоришь, совесть. Такие Наташки на войну и идут, чтобы почём зря человека убить, а я - чтобы убить убийцу. Так думал свою думу Николай, будто со спящим другом разговаривал, а лес всё светлел и светлел, и силуэты ранее неразличимых в кромешной темноте деревьев уже выступили из её пленительных объятий. Ширилась на посветлевшем небе алая полоса зари, и когда защебетала какая-то проснувшаяся птица, за ней другая, третья, Николай легонько потряс друга за плечо. - А? Что? – спросонья забормотал Ромка. – А... да... Ф-фу, ты... Я заснул, да? – и покраснел, - Извини, Коль... - Ты встряхнись со сна, да и уши снова на зрение поменяй, - с напускной грубостью отозвался Николай, - Погляди в сторону вон того овражка, да повнимательней, а я пойду за нашим полем заветным понаблюдаю – мало ли чего там... Дай-ка бинокль из мешка. Появился Николай минут через пятнадцать. В глазах его бесновалось злое отчаянное веселье. Швырнув на траву бинокль, он стал выкидывать из набитого вещмешка на траву пулемётные коробки. Глянул на Ромку и весело ощерил крупные повыщербленные зубы в страшном оскале волчьей улыбки. - Ну, Ромка, друг, сеанс начинается! Слышишь, дизеля вон там в отдалении ревут? Технику свою азеры сюда подтягивают, да только не ведают, на каких гостинцах вместе с нею тут останутся! Уж об этом наш комбат позаботился. Только бы сработало всё, как надо. Рома! Ром! Ты чего? - А? – Ромку стало почему-то бить мелкой противной дрожью. Он, как заворожённый, смотрел, не отрываясь, на злую улыбку Николая: - Да, да... Сеанс... Сейчас устроим.. Я сейчас... Сейчас я... - Ромка! – взревел Николай, с силой тряся его за плечи, - Ты что, Ромка?! Что с тобой?! Сдрейфил? Сдрейфил, философ вшивый?! Нет, ты сюда гляди, мать твою... Вот она, правда жизни, да с моралью! Вот она! Три БМП-2 и два БТРа, натужно ревя двигателями, разворачивались к краю пшеничного поля. На их бортах отчётливо были видны трёхцветные маленькие флажки с полумесяцем и звездой. - Ромка, да приди же в себя! Погубишь ведь всех! Весь отряд погубишь! Там же люди внизу, Ромка! Да приди же в себя! – и впервые Николай двинул кулаком в одурманенную шоком голову друга. - Ты?! Я не струсил! Не струсил, ясно тебе, - Ромка заорал в остервенении. - Ну, и хорошо, - совершенно миролюбиво заметил Николай, - пришёл в себя, значит. - Ну, пришёл... Что делать теперь будем, Коль? - Ага, вот, смотри, танк нарисовался из-за холмика. Заняли позицию, так... А всё ж, не умнее нас будете, так-то, - бормотал Николай, не отрываясь от бинокля. - Ну, так что, ты? Пора уже, Коль! – затеребил его Ромка. - Чего «пора»? Не зашли они на поле ещё, не видишь разве? Да и наши не шебуршат пока ещё. - Так нам же начинать, Коль, - чуть не просил его Ромка. - Ишь ты, раздухарился! – ухмыльнулся Николай, - Только минутой одной не ко времени, всё дело запороть можно. Потерпи, друг, ещё немного... Тем временем приостановившиеся на краю поля БТРы, пропустив танк чуть вперёд, медленно, будто нехотя, двинулись дальше. Оба друга, затаив дыхание, смотрели, как спрыгивающие с брони фигурки в серо-зелёной вамуфляжке, стали короткими перебежками нырять в пшеницу. - Ч-чёрт! – выругался Николай, - Ах ты... Хотела девка замуж, да вот женишок спесивый попался, блин!.. - Что, что там, Коль? – вновь затеребил друга Ромка. - Что-что! А то, что первая же хлопушка сработает и всё – хана затее нашей! Не пойдёт техника тогда по полю! Что же наши молчат, а?! Что молчат, самое же время! И как бы отвечая на этот вопрос, с противоположного края поля ухнул хлопок гранатомёта и столбик чёрного взрыва разорвал воздух одновременно с частым треском автоматов. - Ага! – торжествующе завопил Николай при виде залёгших азеров, открывших беспорядочную стрельбу. – Давай! Давай! И наши давали. Оглушительные взрывы и трескотня автоматных очередей рвали тишину раннего утра. Используя факторы неожиданности и выбора удара, армянские бойцы, оставаясь к тому же необнаруженными в чаще кустарника, били по противнику из всех видов стрелкового оружия, сводя к минимуму количественно-техническое превосходство азеров. Крякнул покосившийся вдруг набок один из БМП - удачно выпущенная граната разворотила ему колёса и удушливо-едкий дым чёрной гарью застелился над полем траурным шлейфом. Фигурки в камуфляжке отбежали назад, прячась за заворочавшей хоботом орудия танк. Он поводил им, замер на минуту, и вдруг грохот оглушительного выстрела сотряс его корпус. Огненный сноп метеором пролетел над полем и вздыбился чёрно-красным султаном далеко за кустарником. Кустарник ответил на это дружной дробью очередей и издевательским смехом, когда второй пущеный из танка снаряд разорвался ещё дальше, чем первый. Будто сконфузившись, танк отполз чуть назад и замер, поводя из стороны в сторону стволом башни. Зато подались вперёд бронемашины и принялись поливать кустарник шквальным огнём крупнокалиберных пулемётов. Им вторили автоматные очереди засевших в машинах пехотинцев. Расширенные от ужаса Ромкины глаза наблюдали с высокой лесной опушки, как крушились заросли, будто стриглись гиганской газонокосилкой. Но кустарник жил! Кустарник ещё отвечал! - Коля! Коля, ну что же ты?! – снова не выдержал Ромка при виде этого истребления, – Надо ведь помочь! Их же перебьют там всех! Коля! - Не перебьют, - спокойно произнёс Николай, - Не дурак он, комбат наш, чтоб зазря людей под такой огонь подставлять. Видишь, вон чуть ниже кустарника лощинка небольшая? Оттуда наши и постреливают себе потихоньку, пока азеры поверх их голов кустарник рубят. А нашим лишь бы второй серии кино этого дождаться, которое комбат задумал. А тем временем противник, решив, что враг подавлен превосходящим огнём, захотел добить и уничтожить его продвижением своей бронетехники без дальнейших потерь в живой силе. - Вот оно! Вот оно, Ромка! Видал теперь? Смотри, смотри - вперёд двинулись азеры! – возбуждённо зашептал Николай, - Вот теперь, Ромка, пора! Он подбежал к большому набитому вещмешку и вытащил зелёный короткий снаряд, похожий на взрослого поросёнка, снабжённое хвостовым оперением. Следом за «поросёнком» из мешка появился чёрный чемоданчик-дипломат с пультом... Ромка знал, что это такое - ПТУРС, противотанковый управляемый реактивный снаряд, именуемый также просто «малюткой». Один-единственный удар такого оружия в руках опытного наводчика – «малютчика», как их называли, сводил на нет весь перевес азеров. Но если Николай неправильно рассчитал наводку по цели и промахнётся? Ромка ещё не видел, как его друг управляется с «малютками», но верил в него. Рассказывали с восхищением даже самые бывалые, как Николай из придорожной засады пятью «малютками» вышиб в кювет пять танков азеров, идущих колонной так невозмутимо и уверенно, как будто на параде у себя в Баку. Бойцы рассказывали, что им и делать-то нечего было около этих искорёженных, исковерканных и обугленных коробок. Повесив спокойно автоматы на грудь, они спустились к дороге так лишь, ради любопытства... То, что они увидели там, потрясло даже самых прожжённых, а у Николая хоть бы мускул на лице дрогнул! Танк и бронемашины – все, кроме того БМП, который был подбит в начале боя, - уже надвинулись на край поля, утробно рыча моторами, а Николай всё щёлкал тумблерами и кнопками на пульте управления. Пока Николай возился с «малюткой», Ромка напряжённо вглядывался в картину боя. Картина была неутешительной. Плотным секущим пулемётным огнём азеры расстреливали кустарник, оставаясь за бронёй. Медленно, очень медленно ползли по заколдованному полю машины... Ещё метр... Ещё... - Почему же они не срабатывают? – не выдержал Ромка, и едва он обернулся к Николаю, как два мощных взрыва разом подбросили вверх стальные коробки БТРов. Победные крики азеров тут же сменили жалкие вопли ужаса и отчаяния. - Вот так вот! – заорал Ромка ликующе, - Это вам не Сумгаит! Под ногами у азеров, казалось, развёрся сам ад. И это тогда, когда победа над этими ослабевшими «эрмяни» была так близка. Ещё один удар, - и новый взрыв сотряс многотонную тушу танка. Как горох посыпались с его брони пехотинцы. Боясь рассредоточиться, чтобы не напороться на невидимую смерть, ошеломлённые происходящим, они бестолково сгрудились позади замершего на месте танка, паля во все стороны. Оставшиеся на ходу бронемашины, также боясь двинуться вперёд, вели пулемётный огонь, ожидая новых указаний по рации. И указание поступило. Перестроив прежнюю тактику, азеры вновь пошли в наступление. Сперва вперёд медленно двинулся танк, которому противопехотная мина не причинила вреда. Басовито, злобно зачавкал на его угловатой башне КПВТ, скашивая последние заросли многострадального кустарника. Следом за ним, точно в хвост, шёл последний БМП, ведя уже секторный обстрел. Прижавшись к бортам, бежали рядом человек двадцать. Но внимание Николая и Ромы было приковано к отставшему от танка БМП. БТР с основной живой силой азеров задним ходом выбрался с поля и двинулся в обход. Тактика противника была понятна – на неё и рассчитывал комбат. Именно этого и добивались армяне от врагов: направить пехоту азеров к лесу, где затаились два друга и подставить её под последующий удар. И этот удар не замедлил ждать. - Ну, что ж, Ромка, пора... Всё помнишь, как нужно сделать? Ромка, сглотнув слюну, кивнул. - Тогда иди, готовь машинку – работы, вишь, навалом предстоит. Бить можешь и короткими, помни только – работай без продыха и, главное, всё время меняй место перемещения, чтобы что?.. -Чтоб не засекли, - договорил, будто заученный урок Ромка, силясь улыбнуться непослушными губами. - Молодец. Ну, дуй вон туда, к дубу, и жди моего звонка. И... – запнулся Николай, - будь поосторожнее. Улыбнулся Ромка сам, или кто-то другой улыбнулся сейчас вместо него? - Да и ты тут, тоже... пулю ртом не слови случайно, - подмигнул он другу. -Да уж постараюсь. А пока что мне вот тут, вишь, кастрюльку одну подогреть нужно. Неохота, понимаешь, обед неподогретый жрать, - весело сказал Николай, похлопывая ладонью по гладко-зелёной поверхности снаряда. Ромка едва успел отбежать к широкому дубу и пристроиться за ним, как он ощутил всем телом и сознанием – всё изменилось! Изменилось! Только что шёл победным маршем недосягаемый для мин танк азеров, за которым двигалась вся их свора, и вдруг – его уже нет! И всё это сотворил Николай! Страшной силы смерч настиг танк и накрыл его взрывом, чёрно-бурый дым и пламя закрыли место, где только что двигались танк и БМП с пехотинцами. А когда дым немного рассеялся, Рома не поверил собственным глазам. Вокруг чёрной, обгорелой, искореженной до неузнаваемости коробки, по которой бежали язычки пламени и валил удушливый дым, не было видно тел – они исчезли вместе с автоматами. Высокостойкую броню вместе с дополнительными плитами вскрыло, будто автогеном, изжарив до углей всё, что находилось внутри. К тому же, тут же, следом сдетонировали баки с горючим и боезапас. Поодаль от чадящего гарью остова ещё вращал гусеницами отброшенный взрывом и перевёрнутый БМП, от которого во все стороны разбегались по выжженому полю уцелевшие азеры. И тогда, не давая им опомниться из кустарника рванулись за ними вдогонку армянские солдаты. Вон один из них, Арут-гранатомётчик – присел на бегу на одно колено, - и бац! – поперхнулся, заглох плевавшийся из амбразуры подбитого БМП пулемёт. А вон, Лёва, догнал скачующего, как заяц, высокого азербайджанца, прыгнув ему с разбега на спину.... Вот теперь только начался бой! Видя разгром своих основных сил, двигавшиеся к лесу азеры поначалу замешкались, а затем, как и следовало ожидать, полным ходом устремились к лесу. Но едва они приблизились к нему, как по ним хлестнули длинные пулемётные очереди. - Давай, Ромка! Давай! – заорал Николай, перекрикивая треск пулемёта. Тяжёлый Пка в его руках бился и трепетал, будто живой. И повинуясь его зову и азартному импульсу –«ну, вот, наконец!» - послал в ту же сторону свою первую очередь из ручного РПКа и встрепенувшийся Ромка. Это и была та самая, вторая часть задуманного комбатом плана, после выполненного наблюдения. Отсечь друг от друга боевую группировку азеров, вывести из строя их бронетехнику, но, главное - преградительным пулемётным огнём и созданием иллюзии затаившихся в засаде множества бойцов, обмануть и не допустить прорыва азеров в лес обходным манёвром. Два друга стегали сейчас азеров косоприцельными и кинжальными смертоносными очередями, будто огненными бичами, мечущихся по голой местности азеров. Укрыться им было негде. - Бей, Ромка, бей! – орал с опушки Николай, - Дай длинными, пока я перезаряжаю! И меняй точку, точку меняй, слышь! - Есть, Коля, есть! – отвечал ему Ромка уже из-за другого дерева. – Твой черёд длинными, я перезаряжу пока! И стреляли. Щёлк!- и вставлен новый магазин, и снова бьётся в сумасшедшем чётком ритме послушный РПКа. Ага, стали уже отвечать, стараются нащупать... А вот шиш вам... – и Ромка колобком перекатывается за широкий пень, злорадствуя при виде пуль, крошаших кору соседнего дерева. В занемевший на спусковом крючке палец, как и на кончик мушки переместилось сейчас ВСЁ: мораль, совесть, жалость, цивилизованность. Есть только однообразно-монотонный стук пулемёта и автоматические движения рукой. Щёлк-щёлк магазином, щёлк-щёлк – снова передёрнут затвор, и – падают далёкие фигурки – убитые? раненые ? просто залегшие? Сколько прошло времени – Ромка не знал, да и зачем? Вот оборвался треск Николаева ПКа – «ага, снова перезаряжает, поддам-ка длинными...» И снова потерял счёт прошедшим минутам и выпущенным патронам, пока не кинулся, пригибаясь, к набитому заправленными магазинами вещмешку и не понял, вдруг, похолодев, что уже давно не слышит Николаева пулемёта. Минуты две? Пять? Или полчаса?... И почему так тихо стало в лесу? Цвикает что-то кругом.... Откуда столько сверчков?.. А, это же пули! Пули... - Коля!!! Коля... Ромка бежал, мчался, летел к своему другу, и не видя ещё его, уже знал, что случилась беда. Он не ошибся. Николай лежал там, где настиг его осколок гранаты, разворотивший ему пол-затылка. - Коля?! Очнись же, Коля! Очнись!Ты ж бывалый, Коля! Как же ты так умрёшь?! - истерический крик Ромки сменился истошным воплем, в котором не было уже ничего человеческого, - Сволочи!!! Убью вас всех!!! И подхватив ещё не успевший остыть ПКа, во весь рост, Ромка побежал навстречу тем, кто убил его Колю. Азеры, до которых оставалась какая-нибудь пара сотен метров, в ошеломлении остановились при виде поистине кошмарного зрелища: с опушки леса, даже не пригибаясь, словно заговорённый от пуль, на них нёсся будто демон из преисподней страшный от грязи и крови человек с пулемётом в руках. Падающие, расстрелянные в упор азеры, умирая, слышали от этого обезумевшего человека: -За Сумгаит! За Баку! За Колю! За всё! За Сумгаит! За Баку! За Колю! Бой закончился, а Ромка всё ещё стоял на коленях перед неподвижным Николаем, даже не чувствуя кровоточащей сквозной раны в плече. Бой закончился: азербайджанцы, потеряв всю участвующую в бою бронетехнику, потеряв до батальона убитыми и ранеными (причём добрая их половина была брошена прямо на месте) откатились на десятки километров к северу, получив хороший урок. Армянскому отряду эта победа досталась ценой шестнадцати убитых, жизни шестнадцати здоровых, жизнерадостных мужчин, чьи улыбки больше никогда украсят стены их осиротевших домов. Более тридцати раненых были отправлены на вызванных по рации вертолётах. И только комбат, получивший два опасных ранения, наотрез отказался лететь, пока не увидит перед собой тех, кого вчера отправил на совершение подвига, преломившего ход сражения. Посланная группа разведчиков вернулась без Коли и Ромы. Шли томительные часы, и вдруг началась суматоха – все побежали навстречу шатающейся фигурке Ромы, несущего на плечах Николая и его ПКа. Но радость от их возвращения тут же сменилась ужасом даже у самых видавших виды, когда они разглядели то, что осталось от Николая. Его не смогли, даже сообща, взять из рук падающего Ромки. Прижимая к себе окровавленную голову своего друга, он плакал остервенелыми, злыми слезами. - Не трогайте его. Это стрессовый шок, пройдёт, - сказал осунувшийся и бледный комбат. Прошёл день, ночь, - Ромка сидел один, окаменевший, над лежавшим на земле пулемётом Николая. К нему подошёл Валера с Забрата, обнял за плечи: - ... понимаешь, надо жить. Жить дальше. Ромка вдруг поднял голову. - Надо жить?.. – прошелестел его тихий, будто шорох листьев в том лесу, голос.- Нет. Надо убить, чтобы жить. И на Ромкином лице появилась вдруг такая знакомая, нехорошая улыбка....