|
||||||||||||
| "ОН". "...- Он отомстит... Он отомстит за меня..."
|
||||||||||||
| ОН
Проклятие Баку, октябрь 1991 года Одинокая женская фигура шла по опустевшей из-за ранних осенних сумерек улице. Она шла торопливо, стараясь не привлекать внимания редких прохожих, пугливо шарахаясь от света фар проезжающих автомобилей к уже видневшейся за поворотом пятиэтажке. Сейчас она уже жалела, что приехала сюда, в этот неурочный час без Ленки и Эльдара. Но Зарифа так просила, так трогательно настаивала приехать к ней в гости, что Она не смогла отказать своей давней соседке и подружке. В Чёрном январе 1990 целых четыре дня прятала Зарифа в своей квартире не успевших уехать Её, её заболевших деда и бабушку, осознавая, что ожидает даже её, чистокровную азербайджанку, двух её малышей и старого отца, если бы ворвавшиеся в опустевшую квартиру напротив погромщики обнаружили бы у неё армян. Как выскочила она на площадку, не дожидаясь стука в свою дверь, как понесла ругательствами, в мгновение ока превратившись из тихони в озверевшую лачарку! Милая Зарифа, старый, добрый Самед-даи... Как они обрадовались, когда узнали от Неё по телефону, что бабушка и дед оправились от того потрясения, и живут вместе с Нею в Москве у своего сына, её отца. Как обрадовались и удивились, узнав, что Она тут в Баку, рискнула приехать после всего! Могла ли Она не повидаться с Зарифой?! Ленка с Эльдаром буквально разрывали Её московский телефон просьбами приехать в Баку. «Сейчас, когда здесь нет больше армян, с твоей неармянской внешностью – нет никакой опасности, и мы тебя будем везде сопровождать. Такая чудная, золотая осень». И она сдалась. Как бы не было комфортно ей с отцом и мачехой в уютной московской квартире, душа рвалась в тот привычный мир – пусть даже иллюзию того привычного мира – который остался вместе с юностью, матерью-украинкой в городе у моря. Отцу она сказала, что летит в Ереван. Пристально, испытывающе он посмотрел на дочь и спросил: - К нему? - Да. - Поступай, как знаешь, - только и сказал он. Нет, она не обманула отца. Прежде, чем повидаться с друзьями в Баку, она прилетела в Ереван, чтобы увидеть Его. Что там лишний крюк и сложности авиапересадок перед великой силой Их любви, перед ожиданием неземного блаженства, когда Она сгорала в пламени его объятий, воскресая вновь, чтобы опять сгореть в огне страсти. Только три дня Она принадлежала Ему, а Он – Ей. Но, провожая Её на самолёт в Минводы, Он не знал, что Она собирается в Баку. Она скрыла это, и обещая друг другу встретиться вновь, чтобы не разлучаться никогда, они не знали, что не суждено им будет встретиться никогда. Ленка с Эльдаром налетели на неё как ураган, задушили, завертели в объятиях, едва она ступила на бывшую родную, пропахшую нефтью землю в аэропорту Бина. Старый знакомый «жигулёнок-пятёрка» понёсся по городу, сигналя в ответ на приветственные взмахи гаишников: красную «пятёрку» Эльдара, важного работника органов знали здесь хорошо. Даже не заехав домой, на улицу Узеира Гаджибекова, они зашли в их любимое ковровое кафе «Фируза». Искрилась в бокалах Её любимая «Жемчужина», шутил, как всегда Эльдар, и дурачилась, хохоча, Ленка, когда он высокомерным тоном заказал у обалдевшего официанта армянский пятизвёздочный коньяк. Рядом были любимые, верные друзья, и, казалось, никогда не валялись здесь рядом с этим кафе, изуродованные трупы армян, - детей, взрослых. Но вдруг быстрые горькие слёзы покатились по её щекам, - и замолчал Эльдар. Но Она берёт себя в руки, а Ленка тащит их танцевать. В этом вся Ленка: задорная, острая на язык, золотоволосая, с короткой стрижкой, сексапильная красавица с потрясной фигурой, узким разрезом изумрудных глаз на нежно-матовом лице – вот такой щедрый дар преподнёс её, правнучке одного из 26 бакинских комиссаров причудливый сплав русско-татарско-еврейской крови. За то и многое другое любил её до молитвенного обожания муженёк Эльдар, с заметной лысиной и круглым брюшком в свои неполные сорок лет. В тот вечер, когда она должна была пойти к Зарифе, Эльдара задержали на работе, а Ленка была занята с детьми. И Она вынуждена была поехать к Зарифе одна – на следующий дней уже был обратный билет. Хорошо бы Зарифа встретила её внизу... Но Зарифин телефон, по-видимому, не работал. Как темно в подъезде, и дымом каким-то горчит... Она всё ещё улыбалась своим мыслям, и воспоминаниям о том, что именно здесь, три года назад, в тогда ещё своей квартире, в своей заветной комнате познала впервые с Ним любовь. Как упоительна была их идиллия, и как мгновенно ошеломляюще отрезвленье, когда Ленка застукала их – в такой момент! – и так забавно вытаращилась при виде своей подружки-тихони! Ну, Ей и Ему тогда было не до смеха... Она вошла в подъезд – и даже не успела испугаться. Что-то тёмное и душное разом обволокло Её голову, зажав раскрывшийся было в крике рот, сдавив руки и ноги. И Её унесли вниз, в подвал. - В Баку вернулась, сука армянская! На неё посмотри! Думала, не узнаем! Ох, сладка-а-ая! Кайф! Ада, Менингит, я уже устал. Твоя очередь. Менингит? Ты чего? - Глаза открыла... Стонет... Не могу... Она смотрит... - Слюнтяй... Донгуз, кинь ей на голову её рваньё. Эй, Менингит, ты куда?! - Нет, не могу! Она мою сестру учила! И глаза...глаза... Нет! И Менингит бросился прочь. ...Самое страшное было то, что она не потеряла сознания. Ужас был не в боли и мучениях, а то, что она всё чувствовала, не теряя сознания... ...Не осталось ни боли, ни страха. Что-то тёмное маячило перед глазами, и какая-то тяжесть снова и снова давила, вдавливала Её в пол. Тупая боль уже не разрывала живот: только толчки, толчки, толчки... Они насиловали втроём ещё более получаса – белая распластанная, растоптанная лилия на грязном бетонном подвальном полу. Потом давили и пинали ногами, гогоча над едва вырывавшимися из окровавленного рта слабыми стонами. Акиф затушил сигарету об её левую грудь, прямо над сердцем и вдруг услышал потусторонний шёпот: - Он отомстит... Он отомстит за меня... - Ах, ты! – Акиф взревел, стараясь яростью заглушить липкий страх, вдруг пронзивший деградированный анашой мозг. Он знал, что происходило потом с теми подонками, которые устраивали погромы армян. В его дворе, на том же самом месте, где сожгли девочку-армянку заживо, облила себя бензином и сожгла себя сама такая же девочка-азербайджанка после того, как дружки – наркоманы её собственного брата, активиста Народного фронта, изнасиловали её во время оргии в их доме. И все соседи – и те, кто хлопали в ладоши тогда, и те, кто плакали, - содрогнулись от ужаса, поняв, что возмездие придёт к каждому. Неделю назад вернулся с Карабаха его двоюродный брат, который с улюлюканьем водил голых армянок по улицам. Теперь за ним бегали дети и кричали, улюлюкая ему, вбирающему голову в плечи, в след: - Гётверян! – потому вернулся он с крестом на спине, которые оставили ему на память за «доблесть», проявленную на войне с мужчинами. И Акиф испугался: - Заткнись!!! - Отомстит... Будьте вы прокляты.... Прокляты... Страшный удар в голову заставил её захлебнуться и замолчать. Удары сыпались один за другим. Что-то хрустнуло в лице и обжигающая волна затопила мозг. А сердце? Сердце, сердце, ну почему ты такое сильное? Ну, разорвись же! Для чего теперь жить? Хасай истерически хохотал, глядя безумными глазами на то, как корчилось под ударами то, что было ещё полчаса назад красивым женским телом. Когда Акиф, рыча, как дикий зверь, вытащил бритву, Донгуза вырвало мутной зелёной жижей, и, шатаясь, он схватил Акифа за окровавленную по локоть руку : - Хватит! Уходим! - Пусти, я ей засажу! Отомстит кто-то там мне! Эй, шлюха, живой оставлю, чтобы рассказала своему, как я тебя здесь... Если он – мужчина, пусть найдёт меня. И последний удар в височную кость, наконец, отключил Её измученное сознание. И время оставновилось для Неё. Она не слышала топота ног на лестнице. Не видела, как, расталкивая соседей, прибежала и зашлась в страшном душераздирающем крике Зарифа, как целовал её руки с переломанными пальцами и причитал над её бесчувственным истерзанным телом старый Самед-даи. Она неподвижно лежала на диване в комнате Зарифы, окружённая врачами, когда туда вошла Ленка. Не видя никого вокруг, та опустилась перед Ней на колени и жутко закричала: - Простите меня!!! Бабушка Аня, дядя Гера! Не уберегла я Её. Простите!!! Ереван, май 1992 О том, что произошло с Ней в Баку, Он узнал не сразу. Страшную весть Ему, всерьёз обеспокоенному таким долгим молчанием, сообщила окольными путями та же Ленка. Другой человек теперь жил вместо Него в Его теле, дышал, говорил. А Он находился в непрекращающемся кошмаре, днём и ночью. Ему сообщила та же Ленка, что скоропостижно умер в Москве от разрыва сердца Её отец – видный архитектор и общественный деятель. Она сказала, что Эльдар приложил все усилия и связи, чтобы поймать и наказать насильников, и это отчасти удалось. Менингит со своей семьёй переселился в Иран, а Донгуз и Хасай к тому времени погибли: один в поножовщине, другой под колёсами старого красного «жигулёнка-пятёрки». Акифа судили и дали срок, но в качестве «искупления» послали на карабахский фронт. И в тот момент всё стало для Него ясно – они встретятся в Карабахе, и Он отомстит, как Она пообещала насильнику. Он искал Акифа по всему Карабаху с упорством фанатика, расспрашивая пленных и своих разведчиков, сужая круг поиска. Проходя по трудным и тяжёлым дорогам войны, выполняя долг солдата, Он ни на секунду не забывал о том, другом долге. «Если Он – мужчина, пусть найдёт меня», - тогда в Баку, даже не один на один со слабой безоружной женщиной, а вместе с тремя дружками, так легко играть в «мужчину». Посмотрим, какой ты, Акиф, мужчина, на фронте. Случилось так, что взвод разведчиков на окраине села вступил в бой с усиленным постом азербайджанцев. И Он, обомлев в первый момент от удивления, а потом заорав от радости, узнал в одном из двух нырнувших в полуразрушенный коровник врагов, Акифа. Он вздохнул полной грудью и хладнокровно, не давая себя зацепить, подобрался к коровнику. Быстрым броском ворвавшись внутрь, снял короткой очередью другого и выбил автомат из рук Акифа. - Ты? – Акиф задрожал и завизжал по-бабьи. - Ну, здравствуй, друг детства. Ты хотел, чтобы Она мне рассказала всё, и я тебя нашёл, да? – Он отбросил в сторону свой автомат и вытащил штык-нож. ... Когда на дикие, нечеловеческие вопли прибежали разведчики, они остолбенели от того, что предстало перед ними. На искажённом мукой лице жили только глаза. На шее того, кто насиловал и резал бритвой лицо Его единственной, была туго затянута перламутрово-сизая кишка, тянувшаяся снизу, из распоротого до грудной клетки живота, а из раззявленного рта торчал коричневатый комок из отрезанных гениталий... - Послушай, ты, что, с ума сошёл? – не выдержал один из разведчиков. Он спокойно и невозмутимо обтёр свой нож и сказал: - Если я погибну, ребята, сообщите Ей, что я отомстил... *** Он вернулся с Войны, но они - Он и Она - не встретились. Она, живая, спряталась от Него в Чёрном Безмолвии, так, чтобы Он никогда не смог Её найти. То, что мужчина поймёт и простит, женщина не простит сама себе. Никогда. |
