Предыдущая   На главную   Содержание   Следующая   Гарри Райт Свидетель колдовства   Танцор с жезлом сделал последний пируэт и упал на землю почти у ног принца. На его толстых губах выступила белая пена. По тому, как он распростерся на земле, не оставалось сомнения, что он действительно дошел до полного изнеможения. Он буквально дотанцевался до потери сознания. Прннц обернулся ко мне, на его отвислых губах появилась улыбка, он поднял глаза к небу. Солнце снова ярко сияло в густом синем небе. Угроза дождя миновала. - На этот раз мы устроили это зрелище для развлечения, - сказал он смеясь, - но в лесах такое развлечение иногда кончается плохо для жрецов--их убивают, если гром будет сопровождаться дождем. Я снова не мог не вспомнить о Лусунгу, о ее нежелании заниматься предсказаниями погоды. До сегодняшнего дня я так и не понимаю, почему все же не было дождя, могу только подозревать, что принц Ахо располагал собственной не ведомой мне метеослужбой. Посвящение в женщины Мой друг Нгамбе провел убийственную аналогию между первобытным колдовством и одним из наиболее сильных методов современной психологии: говоря о власти жрецов фетишей над людьми, он сказал: "Им не нужно красть тело человека, они крадут только его голову". Психологическое порабощение одних людей другими старо, как мир. На земле всегда были люди, жаждавшие власти. Но искусная, хорошо продуманная практика овладения человеческим сознанием, контроля над ним, практика превращения этого сознания в глину, из которой можно вылепить все, что угодно, - это вклад, которым общество обязано прежде всего знахарям. Задолго до того, как такая практика овладения человеческим сознанием стала оружием современной психологической войны, приемы психологического порабощения применялись наставниками сект вуду и жрецами фетишей африканского "берега рабов". "Промывание мозгов" - буквальный перевод корейского выражения "чистка мозгов". Эта процедура не нова для Дальнего Востока, она была частью одного из ритуалов туземного населения Борнео. У даяков церемония посвящения новичка связана с особым ритуалом. Цель, однако, здесь не так ужасна, как у вуду Западной Африки. В своей книге "Туземцы Саравака и Британского Северного Борнео" Генри Рос так описывает эту церемонию: "После целой ночи заклинании и колдовства жрецы ведут посвящаемого в затемненную комнату, где, по их словам, они вскрывают ему череп, вынимают мозги и промывают их, чтобы дать ему чистый разум для проникновения в тайны злых духов и лабиринты болезней". По сути дела, у даяков ритуал этот носит чисто символический характер и в некоторых случаях заменяется уплатой небольшой пени, Термин "промывание мозгов" отражает, однако, самый существенный элемент колдовства: знахарь стремится оказать не физическое, а психическое и эмоциональное воздействие на пациента или жертву. Жертву "промывания мозгов" сознательно доводят до полного психического истощения, и тогда в состоянии замешательства и беззащитности здоровая до того психика воспринимает чуждые ей больные идеи. В этих условиях жертва хочет делать и делает все, что от нее требуют, включая признание в преступлениях, которых она не совершала. Этот метод отличается от обычной полицейской практики, такие отличия можно наблюдать в практике жрецов вуду. Их жертва проходит более длительный период обработки. Хотя здесь основные предварительные условия создаются обществом, в котором живет жертва, сам процесс, по сути, остается неизменным. Жертва покорно принимает рабство или смерть, если того хочет жрец фетиша. Непротивление здесь, не является результатом давления или физического насилия, оно рождается как результат веры в жреца фетиша и его сверхъестественное могущество. Эта вера живет в каждом из членов первобытного общества. Нашему сложному сознанию с большим трудом дается мысль, что в первобытных обществах отсутствует моральный кодекс, осуждающий колдовство. В большинстве стран Африки, Южной Америки, в Австралии и Океании, где я видел много примеров деятельности колдунов, попытки сопротивления им проявляли только колониальные власти. Сама идея психологического порабощения не встречает сопротивления у туземцев Дагомеи и дельты Нигера. Сколько помнят себя эти племена, сильные всегда порабощали слабых. Здесь легко воспринимают идею "порабощения души", воплощаемую в обрядах жрецов фетиша потому, что они не представляют себе жизни, в которой сильный не подчинял бы слабого. Вместо деления на "хорошее" и "плохое" у них есть только деление на силу и слабость. В рассуждениях миссионеров, считающие, что колдовство и вера в духов и демонов мешают африканцам принять монотеизм или христианство, есть одно очень серьезное упущение. Дело в том, что туземцы пришли в конечном счете к выводу, что к европейцам христианский бог относится лучше, чем к ним. Потому-то туземец и обращается к единственному человеку, который, на его взгляд, может помочь ему в его бедах, - к своему знахарю. Племена банту верят во всесильного бога. Они называют его по-разному - Мау (Mau), Ньямбе (Niambe), Аииамбе (Anyambe). Они убеждены, что бог белых людей забыл их, и поэтому они должны искать помощи у богов меньшего калибра. В одной из молитв банту есть такие слова: "А Пайа Ньямбе, неужели ты забыл своих детей?" Эти слова очень похожи на крик отчаяния, пронесшийся через века: "О господи, почему ты оставил меня?" Я говорю здесь об этом не потому, что это обстоятельство может иметь существенное значение для миссионеров (в этой области я не компетентен), а для того, чтобы показать состояние рассудка у туземца, обращающегося к знахарю. Если туземец болен, то он верит, что колдун наслал на него духа и единственное, что ему остается в данной ситуации,-это обратиться за помощью к тому, кто может этого духа изгнать. Материальные средства в виде амулетов, фетишей и снадобий -- это существенная часть арсенала знахаря, но не они вызывают удивление, а то, что он может регулировать их воздействие с помощью психологических приемов. Однажды Нгамбе показал мне лекарство, вернее снадобье из размельченных листьев акации, в которых содержится вещество, способное действовать как мочегонное и как наркотик, вызывающий головокружение и даже потерю сознания. - Как же знахарь может определить, какое именно действие произведет это снадобье? - спросил я старика. - Очень просто, сэр, - ответил тот. - Если колдун дает его человеку, не сделавшему зла, все будет хорошо. Если человек сделал зло, то он заболеет и потеряет сознание. Я вспомнил, какое действие оказал яд, который старый нгомбо дал бывшему пациенту Лусунгу, и как оно не причинило никакого вреда (если не считать рвоты) другим пившим его людям. Здесь кажется правдоподобным только одно объяснение: если жертва осознает свою вину и верит в то, что снадобье сделает ее явной, то оно и впрямь подействует и выявит, а может быть, и убьет преступника. Таким образом физическое действие снадобья проявляется только на фоне психологического воздействия. Одна из характерных черт практики "белой магии" состоит в том, что колдуны-знахари редко пытаются исцелить болезни, когда у них нет уверенности в том, что эта болезнь подвластна силам духов. Пименто, индейский лекарь, говорил мне, что он считает белого человека невосприимчивым к его целительным силам и что на индейцев, страдающих болезнями белого человека - такими, как грипп, сифилис, туберкулез, - не оказывают целебного действия процедуры, проводимые местными представителями медицины. Почувствовав себя больным, туземец идет к своему знахарю и просит его изгнать "злого духа". Если "дух" этот колдуну неизвестен или, по его мнению, связан с магией белого человека, то он старается избавиться от такого пациента или направить его к другому лекарю. Но уж если колдун решил взяться за лечение, то он приступает к опросу пациента (или клиента) как опытный психиатр. Он излагает ему причину недуга в понятиях фантастического мира духов - мира, непостижимого для нас, но совершенно реального для туземца. Образы этого мира близки ему и понятны: зависть, злобные намерения, супружеская неверность, - все это колдун черпает из обыденной жизни. Танец в различных его формах является, может быть, самым ярким примером воздействия знахаря на своих приверженцев. Я видел, как в танце человек буквально становился похожим скорее на животное, чем на человека. Физических изменений при этом, конечно, не происходило, но внешне танцующий, будь то мужчина или женщина, приобретал звериные черты. Я наблюдал такие превращения во время "танца шакала" в Бапенде и "танца леопарда" в Дагомее. В обоих случаях действия танцоров, находящихся под властью знахаря, были буквально действиями животных. Путешествуя по провинции Бапенде, я прожил какое-то время в деревне Ниаха Кикесса (что значит "змейка") в 25 километрах от Килембе. Я видел много местных танцев, но самым поразительным из них - и по содержанию и по живописности - был танец бун-га-бунга - "танец посвящения в женщины". Мужчинам этот танец смотреть запрещено. Нарушение запрета грозит штрафом или пожизненным изгнанием из деревни. То был, по-видимому, обряд приобщения девственниц к тайному культу. Удовлетворяя строгие местные требования, я уплатил штраф заранее, и даже получил разрешение фотографировать. Обычно этот танец девушки танцуют голыми, но из уважения к моей камере они надели набедренные повязки. Для того чтобы танцующих не видели мужчины и прочие любопытные, на время танца у площадки был выставлен караул. Девушек отвели в укромное место в кустах, и старейшие женщины секты раскрасили их пембой - краской для масок. В деревне было около двух тысяч женщин, но обращению в число служителей этого культа были удостоены лишь немногие. Девушки были очень милы: полногрудые с хорошими фигурами и белоснежными зубами. Глаза у них горели - может быть, в ожидании церемонии, которая введет их в мир женщин. В центр круга, ударяя в огромный барабан, вошла рослая девушка, затем из укрытия показались раскрашенные девушки, у каждой из них в руках была погремушка. К моему удивлению, они шли на четвереньках, странно подпрыгивая, будто подражали гиенам. Встав в круг, они двинулись по нему, постепенно ускоряя ритм и наскакивая друг на друга, временами они терлись лицом о землю и друг о друга. Танец становился все быстрее, скоро танцующие девушки - их было 60 или 70 - слились в одну извивающуюся цепь. Зрелище было захватывающим. Всматриваясь в проносившиеся мимо меня лица, я понял, что девушки были целиком во власти танца.. Позднее я наблюдал более сложный вариант того же танца. Его исполняли юноши, которым при посвящении в мужчины делали обряд обрезания, очень распространенный среди африканских племен. В этой группе было семь юношей. Они собрались после захода солнца неподалеку от деревни. Ярко светила полная луна, на белом песке таинственно шевелились длинные тени пальм. Глухие звуки барабанов замирали в ночи. Юноши столпились в центре круга зрелых мужчин у костра, разведенного для того, чтобы греть кожу барабанов. У мальчишек был довольно жалкий вид, голые, они стояли, съежившись, тесной кучкой. В их глазах застыл страх. Мужчины начали плясать вокруг них в нарастающем темпе; неожиданно в центр круга вступил высокий человек с погремушкой в руках. Я решил, что это нгомбо, но это был всего лишь церемониймейстер. Он взмахнул погремушкой, и хор из двух десятков мужских голосов затянул медленную, монотонную песню. После каждых трех нот мелодии следовала пауза, и танцующие подчинялись этому ритму. Вдруг из кустарников вдали раздался протяжный Крик. Он шел на высокой ноте и кончался почти визгом; я так до сих пор и не знаю, чей это был крик - человека или зверя. В нем было что-то жуткое, похожее на брачный призыв койота. Затем вперед выступил нгомбо и объявил имена тех семи юношей, которые по завершении обряда станут мужчинами. Все стихло, лишь глухой рокот барабанов поддерживал медленный равномерный ритм. Этот танец известен под названием касама-лунга, его исполняют опытные танцоры, так называемые бафанзами. Они вдруг появились из зарослей кустарника на четвереньках. Они были нелепо раскрашены, абсолютно голы, на лица их был нанесен слой белой краски, а головы украшали перья. Странно согнувшись, они поползли по кругу. Наконец бафанзами бросились на испуганных мальчишек, жавшихся в центре круга, и потащили их в кустарники, где должно было совершиться обрезание. При этом они подталкивали и били ребят, а мужчины-зрители теснились вокруг них, издавая дикие крики, словно собираясь убить мальчиков. Ритуал завершился дикой свалкой, где все визжали и кидались друг на друга, и во всем этом только крики тех, кто подвергался в это время операции, были естественными. Существуют дикие формы обрядов, граничащие с ликантропией - формой помешательства, когда больные воображают себя волками. Может быть, самым ярким примером такого обряда был "танец шакала", который мне посчастливилось увидеть в одной деревне около Килимбе. Танец начался (как и большинство из них) с медленного ритмичного пения. Знахарь, или нгомбо, вел это пение, и хор отвечал ему, что было очень похоже на церковную службу. Члены племени, образовав круг, пили какое-то варево, приготовленное колдуном, и, по мере того как они поглощали напиток, ритм барабана становился все быстрее. Знахарь стоял перед небольшим костром, на котором готовился его напиток. Время от времени он зачерпывал его небольшой чашей и выпивал ее. Неожиданно из тишины джунглей донесся отдаленный вой шакала, Темп напева возрос, голоса поднялись до резкого крика, и, перейдя в дикий вопль, похожий на вой шакала, вдруг оборвались, только эхо замирало вдали, Нгомбо начал медленный танец. На голове его была укреплена морда шакала, а на плечах висели шакальи шкуры, тело было изукрашено белыми полосами, ребра также подчеркнуты белой краской. Танцуя, он медленно двигался внутри круга стоящих мужчин. Временами он останавливался и пристально вглядывался в их лица. Танец все ускорялся, и вот нгомбо завел песню, похожую на заклинание. Пение закончилось пронзительным криком, похожим на крик шакала, в ответ из леса раздались завывания, принадлежавшие, по-видимому, людям. Голоса выступали один за другим, и вся ночь наполнилась этими дикими воплями. Вой шакалов приближался и становился все громче. Наконец в нем можно было отчетливо различить визг женщин и рычание мужчин. Темп танца все ускорялся, возбуждение нарастало. Танец прекратился только тогда, когда нгомбо упал на землю не то от усталости, не то под воздействием выпитого им снадобья. Тогда в круг вошли несколько мужчин и женщин, начавших свой новый танец. То была самая неприятная часть ритуала. В танце они рычали, бросались друг на друга и в конце его перешли на четвереньки и стали, как животные, обнюхивать друг друга. Вдруг что-то "темное влетело в их круг - сначала я подумал, что это кто-нибудь из танцоров, но потом понял, что это настоящий шакал. Он бегал среди танцующих, рыча и кидаясь на них. Все это кончилось дикой оргией. Наука и "дурной глаз" "В глубине лесного массива Итури, представляющего собой непроходимые джунгли, в северо-восточной части Бельгийского Конго, я встретился, может быть, с самым необычным и в то же время разумным сочетанием старого и нового в медицине джунглей. Здесь я встретил доктора Тоторайда. Жил он на берегу реки Эпула примерно в трехстах милях восточнее Стенливиля, где площадь, большую чем штат Нью-Йорк, пересекает всего лишь несколько запущенных дорог. Это земля пигмеев, малорослых негроидов, поддерживающих дружественные отношения со своими соседями - племенами банту. В Стенливиле мне сказали, что доктора Тоторайда (его прозвище на языке кисвахили означало "Сильное лекарство") я могу найти в его клинике, в джунглях, в миле от дороги. Я знал его давно, еще в те времена, когда он молодым антропологом покинул Гарвардский университет и отправился в неведомые края, чтобы изучать жизнь первобытных людей. Теперь он был врачом в джунглях, и члены племен пигмеев и банту, среди которых он прожил 20 лет, признали его своим. Ему удалось сочетать в своей практике европейскую медицину с магией местных знахарей. Мне представлялась редчайшая возможность наблюдать результаты действия такого союза. В Нью-Йорке, в Клубе исследователей, где я встречался с доктором Тоторайдом много лет назад, его знали под фамилией Патнэм. Патрик Рассел Лоуэлл Пат-н"м - таково было его настоящее имя - происходил из старинной бостонской семьи. К медицине его привел несчастный случай. На охоте его изувечил слон, и пигмеи из лесов Итури спасли его. Они принесли его в деревню и вернули к жизни с помощью знахарей. Он остался среди них и посвятил свою жизнь оказанию им медицинской помощи в своей лесной клинике. Дорога из Стенливиля, прорубленная сквозь джунгли, была вся в ухабах, и, когда наш "джип" наконец добрался до узкой боковой дороги с указателем "Патнэм", я был рад, что мое путешествие заканчивается. По сторонам дороги, проложенной в глуши лесов Итури, таились опасности и случайности джунглей, но, я знал, что в конце этого пути меня ждет человек, посвятивший свою жизнь тому, чтобы вернуть свой долг пигмеям. В "лагере", стоявшем неподалеку от реки, было несколько низких неуклюжих домов. Примерно в двухстах ярдах от центральной группы зданий стояла хижина из бамбука, покрытая листьями и побегами лиан. Значительная часть обращенной к реке стены отсутствовала, и все сооружение было похоже скорее на длинный сарай, чем на приемную врача. Я вошел. Рядом с огромным столом,- занимавшим середину хижины, сидел высокий человек в выгоревшей голубой рубахе из грубой бумажной ткани, в его руке был шприц. Он смотрел на пигмейку, лежавшую без сознания на пальмовых носилках. - Здорово, Пэт! - приветствовал я. - Давненько не виделись. Он поднял в знак приветствия руку со шприцем, пытаясь другой рукой нащупать пульс на запястье женщины. Жест означал, что он узнал меня, но просит тишины. Потом он взглянул на меня и улыбнулся, блеснув голубыми глазами на исхудалом лице. Он так загорел, что его можно было принять за коренного банту или арабского торговца. Его волосы были коротко острижены, а в бороде отчетливо проступала седина. Я подождал, пока он кончит. Наконец он встал, все еще не отрывая глаз от женщины. Если не считать загара и бороды, он был таким же, каким я видел его в Клубе исследователей в Нью-Йорке много лет назад. - Двустороннее воспаление легких, - сказал он, беспомощно махнув рукой. - Я ввожу ей пенициллин, но он не помогает. Ей нужен ауреомицин. Я жду посылку. Знахарь, как обычно, побывал у нее раньше меня. У нее были тяжелые роды. Вчера ее доставили сюда. Живот у нее сильно опух, и ее бил озноб. Она родила, когда несла вязанку дров, не доносив ребенка почти два месяца. Почему-то она боялась обратиться ко мне, и ее лечил местный знахарь. Он безнадежно пожал плечами. - Что же с нею будет? - спросил я. Пэт покачал головой. - У нее пропало молоко, и она не сможет кормить ребенка, Но ребенка, я думаю, мы спасем, а вот ей уже вряд ли поможешь. Если бы только пришел этот проклятый ауреомицин... Пэт Патнэм достал с верхней полки шкафа с медикаментами графин португальского вина и наполнил стаканы. Два пигмея, стоявшие возле двери, когда я пришел, вошли в хижину, и помощник Пэта - негр что-то отрывисто сказал им на языке кисвахили. Те повернулись и, взяв свои копья, выбежали. - Они пошли в деревню, чтобы сообщить мужу этой женщины, что она еще жива, - сказал Пэт. - Они расскажут знахарям о состоянии женщины, и те будут несколько часов бить в свои барабаны. Если бы ее принесли сюда хоть немножко раньше... Но этого-то они никак не могут понять. Они все еще уверены, что знахари должны делать свое дело первыми... А теперь если нам удастся спасти ее, то это будет считаться их заслугой. Если же она умрет, то виноват буду я. Я смотрел на Патнэма. потягивая вино. - Что, у тебя всегда неприятности с этими знахарями? - спросил я. Он опять покачал головой. - Нет,- сказал он, к моему удивлению. - Они и в самом деле хотят оказать помощь, л часто это им удается. И я им тоже помогаю. Дело в том, что у них есть свои средства, которых нет у меня. - Что же это за средства? - Вера. Туземцы им верят. Если бы они мне верили хоть на одну десятую того, как верят знахарям, то я творил бы чудеса. Но тут всякий раз идет тяжелая борьба... Они тянут до последнего и приходят ко мне, когда лечить уже вдвое труднее. Он встал и снял с крючка полотняный пиджак. - Пойдем в гостиницу, на сегодня прием закончен. "Гостиница" представляла собой кособокий довольно нелепой конструкции дом, поставленный на склоне холма, вокруг него теснились хижины. Дом был построен из грубо отесанных бревен, с крышей из пальмовых листьев. За центральной частью дома виднелся каменный очаг с трубой. На карте это место было обозначено как "Лагерь Патнэм" - единственный пункт в Бельгийском Конго, если не считать Стэнливи-ля, названный в честь американца. Этим правительство Бельгии отдало дань уважения скромному высокому человеку, оставившему "семью с положением", которое создавалось поколениями, ради того, чтобы принести "сильное лекарство" белых людей в страну, которая испокон веков знала только знахарей. В "гостинице" остановились несколько проезжих, оказавшихся в этих краях по пути в Стенливиль или из него. Гостиница пользовалась известностью, хотя и стояла в стороне от дороги. Доходы от постояльцев покрывали большую часть расходов клиники. "Гостиницей" ведала Анна Патнэм, жена Пэта, - он женился на ней через несколько лет после приезда в Итури. Стоит рассказать о том, как Пэт Патнэм занялся тем, что впоследствии стало делом его жизни. Он закончил Гарвардский университет в 1925 году. Как антрополог он решил заняться изучением первобытных народов и вскоре после выпуска отправился в кругосветное путешествие, приведшее его в Голландскую Новую Гвинею. Найденный здесь материал из жизни аборигенов вдохновил его. "Если уж в тебе завелся червячок, так он будет всю жизнь точить тебя",-так говорил мне Пэт. Вскоре он оказался уже в Бельгийском Конго в составе антропологической экспедиции Смитсониановского института, Пэту достался район Паражи под Стенливилем, известный под названием Уэйли Лэнд. Когда он приехал а деревню, где ему по плану предстояло изучать язык и бьп\пигмеев, она оказалась пустой: видимо, предупрежденные о его приезде жители покинули деревню. Взяв в спутники Абузингу, мальчика из племени банту, Пэт отправился в заросли на поиски пигмеев, и там он оказался на пути небольшого стада слонов. Мальчишка нырнул в кусты, а Пэт не успел уступить дорогу одному из мчавшихся прямо на него животных. - Все произошло так быстро, что я не успел сообразить, что же мне делать. Я понял только, что слон стремился куда-то к своей цели, не обращая внимания на меня. Левым бивнем он задел меня по боку, и я очутился на земле. Пэт лежал в высокой траве в полубессознательном состоянии, истекая кровью от раны, нанесенной бивнем слона. "Абузинга! Абузинга!" - кричал он. Вскоре из джунглей вынырнули несколько маленьких фигур и сквозь кустарник двинулись к нему, среди них был Абузинга. На носилках, устроенных из двух жердей, листьев и лиан, они отнесли его в деревню. - То, что я стал жертвой слона, умерило их страх, - сказал Пэт. - И они вернулись в покинутую деревню. Когда же я спросил их, почему они не пришли на помощь по первому зову, они ответили, что им показалось, будто слон меня убил и кричу не я, а мой дух. Но дух, по их поверьям, кричит только один раз, поэтому они сообразили, что я жив, лишь тогда, когда я завопил снова. У Пэта были разворочены бок и спина, от потери крови и лихорадки он ослаб настолько, что просил отправить его обратно в Паражи. Однако он был так слаб, что не выдержал бы дороги, и ему пришлось остаться. В течение трех недель он был на попечении пигмеев-знахарей. Те лечили его травами, местными снадобьями и ритмическим боем тамтама. - Им пришлось здорово повозиться со мной, - сказал мне Пэт, - зато через месяц я уже был в состоянии самостоятельно добраться до Паражи. Пэт Патнэм вернулся в Соединенные Штаты, Здоровье его медленно восстанавливалось. Но червячок по-прежнему продолжал точить его, а интерес к пигмеям Итури не ослабевал. Он изучил работу Красного Креста в Нью-Йорке и Бельгии и направился опять в Конго, на этот раз - в качестве санитарного врача на строительстве через Итурийский лес дороги, соединяющей Стенливиль с Манбассой - местечком неподалеку от границы Уганды. Пэт поселился в деревне под названием Ниа Ниа, что на берегу Эпулу. Он оставался в Итури до конца жизни, лишь время от времени выезжая в США, В одну из таких поездок он женился на Анне Эсайнер, художнице из Нью-Йорка. Живя у Пэта, я изучал истории болезней его пациентов. Малярия, тиф, дизентерия, лихорадка денге, сифилис... Сотни карточек, и во многих из них излагалась история болезней, и по сей день мало изученных нашими врачами. - Ты говоришь, что колдуны тебе даже помогают? - спросил я у Пэта, когда мы сидели в хижине, служившей врачебным кабинетом. Он кивнул в знак согласия. - Вот сегодня мне предстоит заняться одной женщиной - скоро ее принесут. Я был в деревне, и там решили, что продолжать ее лечение буду я. Однако для ее выздоровления одних моих лекарств будет недостаточно. Это разожгло мое любопытство. Я с нетерпением ожидал, когда доставят больную, а Пэт рассказывал мне историю ее злоключений. Случилось так, что ребенка из этой деревни растерзал леопард. Пигмеи считают леопарда священным животным, возможно за его смелость и жестокость. Поэтому деревенский колдун, которого призвали, чтобы он осмотрел жертву и предписал, какие обряды надлежит совершить родителям, утверждал, что ребенка убил не сам леопард, а вселившийся в него злой дух. Когда мужчины собрались разделаться со зверем, старый знахарь запретил охоту, Он сказал, что во всем виноват не леопард, а вселившийся в него дьявол. Поэтому нужно найти этого дьявола. Это привело пигмеев в ужас: дьявол может таиться повсюду, и каждый пигмей смотрел на своего соседа со все увеличивающимся подозрением. Пока развивались эти события, пигмеи не рисковали покидать деревню, и леопард в поисках жертвы пожаловал к ним сам. Пигмеи напали первыми и буквально начннили его своими маленькими охотничьими стрелами, но он все же успел броситься на одну из женщин и исполосовать ее когтями. Ее-то и доставили Пэту в этот день. Пэт промыл раны, наложил швы. Когда ее унесли, Пэт сказал: - Она оправится, и в этом будет также доля заслуг знахаря. Я не понял его. Мне казалось, что во всем виноват , именно знахарь, ведь он запретил охоту на леопарда, а зверь, отведавший вкус человеческой крови, пока жив, представляет большую опасность для людей. - Все это так, - сказал Пэт. - Но знахарь сам понял свою ошибку, и ему нужно было спасать репутацию. Он сказал женщине, что мое лекарство спасет ее. Теперь она чувствует себя здоровой. - А когда она поправится совсем, то все будут считать это заслугой колдуна? - спросил я. Пэт пожал плечами. - - Это уже несущественно. Важно то, что она пришла ко мне вовремя. Если хотя бы часть больных попадала ко мне в таком состоянии, что я успевал бы оказать им помощь, это изменило бы отношение остальных. В данном случае репутация знахаря не пострадала, ибо он послал ко мне эту женщину, не дожидаясь, пока в раны попадет инфекция. Они неплохие ребята, эти знахари, и охотно помогают мне, если это не наносит ущерба их престижу или личной власти. Важно то, что я не могу работать без их помощи. Туземцы верят им много больше, чем они когда-либо будут верить мне. Главное, что мне нужно, - это их сотрудничество, и подобные случаи помогают добиться его. Однажды в деревне пигмеев мы нашли женщину, жестоко избитую своими соплеменниками: один из них заявил, что она его сглазила. Ее обвиняли в том, что она ведьма и раскапывает могилы, чтобы есть покойников. Штнэм говорил с одним из колдунов, и тот дал поразительное объяснение: - Женщина ела, в сущности, не мертвецов, а только их дух, - так он уже заявил обвиняемой, и она охотно с этим согласилась. Опять меня поразило, насколько легко поддаются туземцы внушению, Через несколько дней после случая с женщиной, покалеченной леопардом, к Пэту обратился еще один больной, па примере которого явно видна вся важность добрых отношений с знахарями. Туземец из племени банту с арабским именем Абдул Азизи ловил рыбу в реке Эпулу, неподалеку от лагеря Патнэма. Он заснул на берегу и проснулся от резкой боли в ноге - это крокодил выбрался на берег и впился ему в ногу. Крокодил старался утащить его в воду, но рыбак уцепился за свисавшее над водой дерево и взывал о помощи. Банту с детства знают, что освободиться от крокодила можно только одним способом - давить пальцами на глаза. Рыбак, бросив ветвь, что есть силы нажал большими пальцами на глаза чудовища. Крокодил, разжав пасть, отпустил ногу и сполз в реку, а Абдул Азизи, изнемогая от боли, добрался до нашего лагеря. Знахарь племени сказал пострадавшему, что "сильное лекарство" доктора Тоторайда изгонит злой дух крокодила из его тела, и у Пэта не было трудностей с лечением, которое, безусловно, спасло пострадавшему ногу. Через несколько дней угроза заражения крови исчезла. Когда я спросил Пэта, не приглашал ли он знахарей для консультаций, на его лице появилась усмешка. - Они не то чтобы боятся моих "сильных лекарств", как они называют наши методы лечения. Они просто не понимают их. Когда они доверяют им - это хорошо. Пусть знахари пугают пигмеев, лишь бы не мешали нам делать наше дело и не восстанавливали пигмеев против нас. Не знаю, существовало ли когда-либо более эффективное сочетание современной медицинской науки с практикой первобытной медицины, чем то, которого добился Пэт. Ему потребовались годы, чтобы завоевать доверие пигмеев. Он добился его, и это позволило ему лечить людей, которые своими простейшими средствами вернули его к жизни двадцать лет назад. Анна Патнэм много рассказывала мне об этом необычном докторе джунглей. Еще в своей первой поездке в Новую Гвинею он подцепил амебную дизентерию и страдал от нее многие годы, проведенные в Африке. Кроме того, у него были слабые легкие, и, когда на грузовом пароходе он отправился с Анной в Африку, его пришлось снять с судна и положить в больницу. Несмотря на болезни, он вернулся в свою лесную амбулаторию. Пэт боролся с трудностями жизни и собственной физической слабостью, конечно, не ради благодарности туземцев. - Они не выполняют моих предписаний, и я сомневаюсь, верят ли они вообще, что я могу их вылечить, - рассказывал мне Пэт. - Они идут ко мне только тогда, когда их направляют знахари, и выполняют не мои указания, а их. Единственное, за что они мне благодарны, это за сигареты, которые я им даю. На днях в амбулаторию пришел молодой парень и сказал, что болен. Я всегда даю им сигареты, когда они обращаются ко мне за помощью. Не успел я даже пощупать его пульс, как он протянул руку и сказал: "Теперь дай мне сигарету". Вот все, чего он в действительности хотел. Больше мне не пришлось видеть Пэта Патнэма, вскоре он умер от болезней, с которыми боролся четверть века, но думаю, что я был свидетелем редчайшего случая успешного сочетания современного и первобытного видов медицины. Пат Патнэм не был миссионером, он не стремился к перестройке общества, он не был даже дипломированным врачом, но ему удалось создать странное партнерство науки и знахарства, которые, может быть, и в самом деле чем-то похожи друг на друга. Лечение в джунглях К ак ни далеко от Южной Америки до Африки, но от Африки до островов Океании и Австралийского архипелага еще дальше. Однако здесь я нашел ответы на многие вопросы, впервые пришедшие мне на ум в джунглях Верхней Амазонки или в глухих лесах и иссушенных солнцем саваннах Нигерии и Конго. Странно, но моя первая встреча со знахарством в Полинезии была встречей с человеком, который и не претендовал на то, чтобы быть знахарем. Он не был даже полинезийцем. Он был французом. Его звали Альберт Ле Буше. Он содержал бар в Па-пеэте, на островах Общества. О мосье Буше я узнал от своего друга на островах Фиджи, маленького человека по имени Джокинамбу, носившего титул доктора. Это была интересная личность. Он знал, что я интересуюсь знахарями, и посоветовал мне познакомиться с Ле Буше. Он заверил меня, что это лучший доктор на островах Общества, хотя он вовсе не врач. Джокинамбу добавил: "В этом человеке есть многое от знахарей, которыми .вы так восхищаетесь. Он - исцелитель". Я познакомился с Джокинамбу в городе Наиде, на западной оконечности острова Вануа-Леву, где я ожидал самолета и разговаривал со своими новыми друзьями. Мне очень хотелось познакомиться с этим французом, получившим столь громкую известность не только на островах Общества, но и по всей Океании своим умением лечить все болезни уколами иглы, золотой или серебряной. - Этот метод лечения пришел из Китая, - сказал мне Джокинамбу. - Ле Буше может вколоть иглу в ладонь, а вылечить боль в животе или нарыв на ягодице. Прибыв на Таити, я немедленно отправился на поиски знаменитого "исцелителя". Это было нетрудно: его знали все. Я нашел Ле Буше в баре. Он сидел в углу, над его головой тянулись полки, уставленные бутылками. Рядом за тоненькой перегородкой располагался "кабинет", где Ле Буше проводил свое знаменитое "лечение". Это был веселый толстый человек, весом около 300 фунтов, больше похожий на трактирщика, чем на человека, имеющего отношение к медицине. Когда на острове Фиджи мой друг рассказывал, о его "методах" лечения, то мне невольно рисовался образ человека, с бритой головы которого на лоб свисает оставленный спереди пучок волос, увешавшего себя амулетами, чтобы походить на заправского знахаря. Ничего этого не было. На нем был мешковатый пиджак, брюки из белого тика и рубашка с открытым воротом - традиционный костюм европейца в тропиках. Из рассказов Джокинамбу у меня сложилось впечатление, что методы лечения Ле Буше основываются исключительно на внушении. Они были слишком похожи на случаи исцеления, что довелось мне встречать в Африке и Южной Америке. Отправляясь в таверну, хозяин которой был по совместительству лекарем, я был одновременно и заинтригован, и настроен скептически. Ле Буше оставил свои дела, чтобы выпить со мной стакан вина. Опершись спиной на одну из стоек, составлявших основу легкого здания таверны, он поднял бокал за наше знакомство. Его маленькие глазки смотрели хитро. - Итак, вы приехали доказать, что великий Буше - мошенник? - добродушно сказал он. -- Давайте выльем до того, как вы начнете. Он подмигнул мне и кивком головы показал на перегородку, за которой находился его кабинет. - Приготовьтесь прежде к тому, что вам придется иметь дело с ними. Видите, они ждут великого Буше. В ожидании приема большая часть пациентов сидела в баре. За "лечение" он не брал денег, но его доходы от бара были, очевидно, солидными. Кроме того, каждый пациент что-нибудь приносил в знак благодарности: корзину фруктов или овощей или кувшин рыбьего жира. Одна девушка держала на руках поросенка, который брыкался и визжал, внося свой вклад в общий шум. Когда мы покончили с вином, Ле Буше встал и жестом пригласил меня следовать за ним. Он хорошо говорил по-английски. Провожая. меня в небольшую комнату, где он принимал больных, он объяснил мне, что не столько уважение к врачебной этике, сколько любовь к этим людям заставляет его отказываться от вознаграждения. - Все они - мои люди, - сказал он, махнув толстой рукой на толпу темнокожих, среди которых было много женщин в ярких платьях, введенных в моду миссионерами. - Я люблю их. Буше живет тем, что помогает жить другим. Хотя слова его звучали претенциозно, но легкое течение его речи и веселая улыбка, казалось, придавали им юмористический оттенок. Я решил тогда (и, как оказалось позднее, был недалек от истины), что Ле Буше не был ни шарлатаном, ни благотворителем. Он зарабатывал себе на жизнь, применяя на таитянах свои оригинальные методы лечения и продавая им вино в баре, Такую жизнь он предпочитал любой другой, и, потакая своим слабостям, он не испытывал злобы или зависти к другим людям. Работа не мешала Ле Буше разговаривать со мной. Больную провели в кабинет и усадили на стул, Ле Буше мягко расспрашивал ее о симптомах болезни. Она жаловалась на боль в спине. - Возможно, это почки, доктор, - сказал он, повернувшись ко мне. - А возможно, и что-нибудь еще. Посмотрим. Он взял девушку за руку и стал слушать пульс. Но проверкой пульса на запястье он не удовлетворился. Он приложил указательный палец сперва на тыльную сторону руки, затем на середину предплечья и плечо и, наконец, сзади на шею. - У нее шесть пульсов, и каждый говорит свое, - сказал он. - Мое лечение основано на анализе симптомов, выявленных при изучении пульсов. Сначала я опрашиваю больных и уточняю, что их беспокоит. Затем прощупываю пульс и делаю заключение. Он показал на разноцветную схему человеческого тела, висевшую на стене. На ней стрелками было показано расположение "пульсов", и каждый из них соответствовал различным узлам нервной системы. Узлы были обозначены номерами, а под схемой было написано, какому органу тела какой узел соответствует. Прощупав еще несколько "пульсов", Ле Буше что-то промычал, затем достал из черного ящика длинную серебряную иглу. Несколько секунд он изучал схему и потом решительно вонзил иглу с тыльной стороны руки "больной. Очевидно, это было не больно. Лицо девушки, на котором были видны следы страдания, причиняемого болезнью, прояснилось. Когда он вынул иглу, девушка вдруг улыбнулась. - Видите, она знает, что ее болезнь излечена, - сказал Ле Буше, в его голосе звучала гордость. - Я нашел на ее руке пульс, соответствующий источнику боли в спине. У меня точная наука, Я отметил, что он простерилизовал иглу и протер спиртом место укола. Во всем остальном это лечение вполне могло бы быть проведено в джунглях, столь далекими были эти методы от любой научной теории бо-лезней. Тем не менее Ле Буше заверил меня, что излечение имеет стойкий характер. Когда вошел следующий пациент, я спросил Ле Бу-ше, как он определяет, какую иглу применять - золотую или серебряную. - Если нужно только стимулировать работу здорового органа тела, то применяется золотая игла. Если нужно снять причину нарушения его функций, то я беру серебряную. В тот день он принял 86- больных, пока я сидел, листая его учебники и наблюдая за его работой. Я заметил, что временами он довольно сильно давил на то место, где прощупывает пульс, и вспомнил о некоторых известных мне случаях, когда давлением на нервные окончания добивались нужной ответной реакции организма или умышленно вызывали шок. Это, как известно, служит одним из средств лечения психических болезней. Однажды я наблюдал японскую борьбу джиу-джит-су и видел, как один из участников соревновании добился победы, резко нажав большим пальцем на основание уха противника. Видимо, есть связь между давлением, которое Ле Буше оказывал на один из загадочных "пульсов", и последствиями его "лечения". Казалось бы, что согласно структурной физиологии, которую мне приходилось изучать, нет никакой связи между местом, куда он вводит иглу, и местом болей пациента. Однако я-сам видел, как укол в палец на ноге мальчика излечил язвы на его голове. За этим случаем мне удалось проследить в дальнейшем - через две недели, то ли от иглы, то ли от какой-то психологической причины, от язв следа не осталось. Иглотерапия, которой пользуется Ле Буше, не его открытие. Ее первым вывез из Китая доктор медицины Леон Вреньо, а Ле Буше, очевидно, посчитал, что трактирщик может вводить иглы не хуже дипломированного врача, лишь бы была обеспечена необходимая стерильность, и внедрил этот метод у себя в Папеэте. По достоверным сведениям, с 1938 года ему удалось добиться исцеления самых различных заболеваний. То, что он не брал денег за лечение, несомненно, увеличивало число его клиентов. Вскоре его имя стало известно на островах Общества и за их пределами. Очевидно, такой метод лечения более эффективен в таких местах, как Таити, где больные верят врачу больше, чем в странах с более цивилизованным и более скептически настроенным населением. Опыт таитянского "целителя" нельзя считать в полной мере знахарством. После наблюдений за работой Ле Буше я установил, в чем состоит это отличие. Ле Буше физически воздействовал на болезнь и относился к ней именно как к болезни, а не как к проявлению власти злых духов. Однако прямой физической связи между самой болезнью и средствами ее лечения не было. Однажды к нему на прием пришла девушка. Она жаловалась на головные боли. Ле Буше сказал, что причина этих болей - в заболевании желудка, и для этого могли быть основания. Ле Буше сделал ей укол в руку, где он якобы обнаружил нужный пульс, и часа через два боль прошла. Десять дней спустя я случайно встретил эту девушку и спросил ее, как она себя чувствует. Головные боли у нее не возобновлялись. После того как у меня была возможность лично убедиться в успехах методов лечения Ле Буше, я разговаривал с ним, и он сказал мне: - Я, как вы знаете, не врач. Но и не шарлатан и не колдун. Однако с божьей помощью мне удалось облегчить страдания многим людям. На первый взгляд кажется, что провести параллель . между практикой этого гениального трактирщика с Таити и практикой известных мне знахарей в Африке. Южной Америке или Австралии нельзя. Однако мне показалось, что сходство (и довольно любопытное) здесь есть. Чтобы быть успешным, лечение Ле Буше требует от пациентов веры в него. Вера является неотъемлемой частью его "науки" - точно так же, как она является частью магии знахарей. Океания - это тесный мирок правительственных чиновников, пришельцев со всего света, торговцев, искателей жемчуга и "островитян". Сплетни и слухи составляют существенный элемент местной жизни, и в этой атмосфере добродушной соседской болтовни расстояния между такими далекими друг от друга местами, как острова Общества, Филиппины и Ява, кажутся не такими уж большими. Вскоре я снова встретил доктора Джокинамбу и рассказал ему о своих наблюдениях за исцелителем. - А вы чему-нибудь научились у него? - спросил он. Я отрицательно покачал головой. - Ничему, что имело бы отношение к науке. Но он пробудил мое любопытство. Я хочу разобраться и понять, что за всем этим кроется. Джокинамбу снисходительно улыбнулся. - Даже если это только пробудило ваше любопытство, значит вы уже чему-то научились. - Он помолчал, а потом добавил: - Но если вы действительно хотите удовлетворить свое любопытство, вам нужно побывать у лучших дукунов Явы и особенно Бали. Ваш приятель Ле Буше имеет дело с разумом, а они - с духами. Я вспомнил эти слова при следующих обстоятельствах. Дело было в Маниле. В баре аэропорта, где я ждал самолета на Яву, за одним из столиков сидел в одиночестве молодой человек. Поскольку бар был переполнен, я подошел к нему и попросил разрешения сесть за его столик. Он кивнул, не обращая на меня внимания. Сначала я подумал, что он просто плохо воспитан, но потом заметил, что он сильно расстроен,- он угрюмо смотрел в свой стакан, будто пытаясь прочесть в янтарном виски свою судьбу. - У вас неприятности? - спросил я, подсаживаясь. - Не могу ли я быть вам полезным? Он поднял на меня глаза, так, как будто только теперь заметил мое присутствие. Мне показалось, что он голландец, и потом выяснилось, что это действительно так. Одет он был в обычный для тропиков костюм из белого тика. У него были светлые тонкие волосы и пронзительно светлые, голубые, как лед, глаза. Кожа была серовато-коричневого оттенка, который часто встречается у блондинов, долго живущих в тропиках. - Думаю, что нет, - наконец сказал он, принимаясь за виски. - Если это неприятности с паспортом, то я, наверное, смогу помочь, - сказал я. Это могло показаться навязчивым, но сосед меня откровенно заинтересовал. - Я здесь бывал не раз и знаю все и всех. - Молодой человек покачал головой. - Жара, - уныло сказал он. - Она сводит меня с ума. Было и впрямь жарко. Но едва ли жара могла быть причиной его болезненной сосредоточенности. Он, как видно, давно жил в тропиках и должен был бы привыкнуть к жаре. Я представился и сказал, что я врач и путешествую по свету с целью совать свой нос в чужие дела. Он слегка улыбнулся, и вдруг глаза его оживились. - Врач! - сказал он. - Тогда, может быть, вы сумеете мне помочь. Я сразу же отверг мысль о моей способности к лечению внутренних болезней: "Я специалист, но только в узкой области - болезни зубов и полости рта". После таких моих слов он покачал головой и уныние снова овладело им. - Нет, вы тут, вероятно, бессильны. Меня сглазили. Это гуна-гуна. Для такого на вид уравновешенного европейца, как он, это было необычное заявление. Я попросил его рассказать, в чем дело, и он поведал мне странную историю. Сейчас он собрался было совсем вернуться домой в Голландию. Он работал клерком или помощником управляющего в гостиницах Явы. Более шести лет служил он в Джокии в одной из гостиниц и возненавидел ее, как он объяснил мне, из-за наваждения, от которого не мог избавиться. Это наваждение воплощалось в одном человеке - девушке по имени Садья. Она была яванкой и принадлежала к верхушке туземного общества, хотя и жевала бетель, от чего имела черные зубы, но была очень хороша собой. Он в нее влюбился. А для белого человека с положением это было катастрофой. Разумеется, он не мог приводить ее к себе в гостиницу, а ходил к ней домой. Там он познакомился с ее дядей - дукуном. Дукун - это яванский знахарь. Он "подчиняет" свою жертву с помощью чар, называемых гуна-гуна. Заклинаниями способен он усилить половое влечение, исцелить больного, выправить походку хромого или убить врага. Чтобы наслать злых духов, дукун стремится заполучить нечто бывшее частью тела человека - клочок волос или обрезок ногтей жертвы. Однажды мой молодой голландский друг, который уже наслышался о приемах дукунов, выходя из парикмахерской после стрижки, увидел, как дядюшка Садьи пулей влетел туда и схватил с пола обрезки волос. Мой друг, немного обеспокоенный этим, вернулся и спросил у парикмахера, чьи волосы взял старик. - Ваши, - отвечал парикмахер, - будьте осторожны с ним, это дукун. Через день или два в гостиницу пришла Садья и сказала, что ждет ребенка. Молодой человек ответил, что жениться на ней он не может. По обычаям Явы в подобных случаях ребенок остается в семье женщины. Позднее девушка пришла вместе с дядей в гостиницу, и мой друг был вынужден выставить их во избежание сплетен. Дядя пригрозил ему кулаком, посулив всяческие напасти. Прошло несколько дней, но ничего не случилось. И вдруг однажды он увидел, что девушка и ее дядя опять пришли в гостиницу. Он снова набросился на старика. Однако на сей раз он обознался - то был какой-то видный голландский чиновник с дочерью. Поскольку молодой человек не смог разумно объяснить причины своего поступка, ему предложили оставить работу в гостинице, что он немедленно и сделал. Теперь он собрался уехать домой в Голландию. - Самое странное во всем этом деле то, - сказал он мне, - что всякий раз, когда я вижу мужчину с девушкой, мне кажется, что это Садья и ее дядюшка. Я попросил его посмотреть на публику, сидящую в баре, и сказать, не видит ли он и здесь кого-нибудь похожего на них. Он покачал головой, а потом вдруг показал на американского офицера и молодую женщину, сидевших за столиком. - Посмотрите, - воскликнул он, - вот эта пара, разве они не похожи на яванцев? Я мог бы считать этот случай галлюцинацией, которая является одной из распространенных форм психических заболеваний. В нем не было бы ничего странного, если бы не полная разумность поведения этого человека во всем остальном. Позднее, когда мне пришлось побывать в Джокии, я, чтобы проверить реакцию местных жителей, рассказал им историю молодого голландца. Никто из слышавших ее не думал, что он психически болен. Все считали, что он набросился на посетителя только потому, что у него сдали нервы. Однако некоторые другие случаи, с которыми я потом встретился на Яве, заставили меня взглянуть на эту историю в другом свете. Я шел по базару в Джакарте и слушал рассказ молодого образованного индонезийского чиновника, приставленного ко мне в качестве гада и переводчика. Он рассказывал мне о дукунах. - Они располагают многими лекарствами, добываемыми из трав и древесной коры, - говорил он. - Об их целебных свойствах говорится очень много, но чаще всего никаких полезных свойств у них нет. Дукуны очень верят в свои средства лечения. Они доказали их эффективность на лечении расстройств желудка, укусов насекомых и зараженных ран. Однако они не придают большого значения химическим свойствам этих лекарств, а полагаются главным образом на их сверхъестественную силу. Мы подошли к прилавку, где сгорбленная старушка продавала такие травы и лекарства. По большей части их продают вместе со стеклянными бусинками, которые - в сочетании с лекарством - "способны" излечить сыпь на коже, найти украденные вещи и восстановить половую активность. Среди амулетов были хвосты красных ящериц, помогающие от проказы, маленькие белые цветочки против бессонницы, половые органы крокодила, которые, по мнению дукунов, омолаживают старцев, особенно если их повесить над брачной постелью старика, женившегося на молодой девушке. Мой гид спросил старуху, может ли она направить нас к дукуну. Переговорив с ней, он сказал мне по-английски: - Она продает яды, полученные из ядовитых рыб и пресмыкающихся. Иногда от них умирают, и туземцы приписывают это гуна-гуна, чарам колдунов. Я вспомнил, что мой голландский друг говорил о гуна-гуна и об их силе, и спросил гида, как он объясняет их воздействие. - Если хотите, вы: можете сами побывать у дуку-на, - ответил он. Он рассказал мне, что с тех пор, как в Индонезии получили широкое распространение смешанные браки, появилось множество метисов, которых сторонятся в равной мере как белые, так и туземцы, и которые отстранены от нормальной жизни деревни. Говорили, что именно они нанимают дукунов, чтобы те применяли гуна-гуна, и никто не может сказать, сколько злых дел и даже убийств, совершенных этими "черными" знахарями, вызваны физическими средствами, такими, как яд и лекарства, а сколько - психическими. - Правительство, - сказал он, - прилагало серьезные усилия, чтобы покончить с дукунами, однако они процветают, распространяя свое зловещее влияние на индонезийцев. - Как же вы устроите мне встречу с одним из дукунов, если это незаконно? - спросил я. Он кивнул на старуху, которая копалась в своих пузырьках и травках, очевидно стараясь найти какую-нибудь безделушку, которая показалась бы нам достаточно занятной, чтобы ее купить. - Она вам найдет дукуна, - сказал он. - Я не смог бы помешать этому, если бы даже захотел. Усилия правительства идут главным образом по линии просвещения. Именно этим путем мы надеемся покончить с ду-кунами. Но там, где действует сила внушения, источник зла недосягаем. Дело в том, что снадобья дукунов служат главным образом для ослабления моральных, а не физических сил жертвы, они делают ее более восприимчивой к внушению. Это, несмотря на различие методов, удивительно походило на результаты "промывания мозгов", проводимого жрецами вуду - африканскими коллегами дукунов. И невольно удивился широкому распространению в разных частях света сходных средств и методов психологической войны. Я начал понимать природу болезни, поразившей клерка гостиницы. Он, очевидно, пал жертвой собственного воображения, хотя тот факт, что он бывал в доме у девушки, давал возможность подозревать, что какое-то снадобье, подмешанное ему в еду или питье, способствовало повышению его чувствительности. То обстоятельство, что старик и его племянница чудились ему столь явственно, а расстроенное воображение побуждало его оросаться на людей, показывает, что сила, руководившая им, была чем-то большим, чем простое внушение. Это сочетание физического и психического оружия в руках индонезийского знахаря чрезвычайно затрудняет проникновение в тайны его практики. Власть дукуна над туземцами огромна. Мой гид рассказал мне историю "бамбукового восстания" в деревне Паракан где старый дукун, претендовавший на титул самого могущественного из всех дукунов, убедил жителей в том, что он способен сделать мазь, которая, если нанести ее на кончик бамбукового копья, сделает обладателя копья неуязвимым для голландских пуль. Случилось это после пятилетней японской оккупации, во время которой у местного населения было отобрано все оружие. И вот - словно богом ниспосланная возможность дать отпор голландцам. Из окрестных деревень в Паракан на повозках, велосипедах или пешком собрались тысячи жителей, принесших с собой заостренные бамбуковые палки. Они напали на голландских солдат в их укрепленных лагерях и были уничтожены голландскими пулеметами и танками. Те немногие, которым удалось спастись, обвинили дукуна в сговоре с голландцами, но не сместили его с поста, который он занимал в общине, главным образом потому, что все еще боялись его могущества. Когда он в конце концов предстал перед голландским судом, невозможно было найти свидетелей, которые выступили бы против него. Это, может быть, ярче всего показывает силу местных верований. В припадке откровенности мой гид признался, что ему самому дукун посоветовал жениться на одной девушке. Я спросил, сообщал ли он кому следует об этом дукуне. 0н покачал головой и усмехнулся. "Нет, - сказал он.. - Я предпочел на ней жениться, теперь она моя супруга". Через несколько дней я получил возможность встретиться с тем самым дукуном, который давал советы молодому чиновнику. Любовь и страх В джокии, в магазине антикварных вещей, куда я куда я пошел со своим гидом, я купил несколько саронг, которые собирался взять с собой для подарков. Меня обслуживала очень хорошенькая девушкаполукоовка. Небольшая, изящной формы головка, чистая кожа, слег-ка раскосые темные глаза, типичные для евразийки. Она рассказала мне, что учила английский, но с недавних пор ее репетитор, молодой канадец, стал вести себя так странно, что она побоялась продолжать свои уроки. Ее звали Нусона. Когда я вернулся в гостиницу, следом за мной в вестибюль вошел какой-то молодой человек. - Простите, - сказал он, касаясь моей руки. - Не вы ли сейчас что-то купили у Нусоны в антикварной лавке? Я с удивлением признался, что это так. - Извините за назойливость, но я хотел бы попросить у вас совета. Скоро я понял, что он-то и был тем учителем английского языка, чьи отношения с Нусоной показались ей странными. Он сказал, что влюбился в эту девушку, но она отвергла его предложение, и теперь он не знает, что делать. Мой гид, слышавший этот рассказ, потянул меня за рукав. - Я проведу вас к той самой женщине-дукунье, которая давала мне советы. В этом нет ничего дурного, а неизвестный молодой человек может дать удобный повод для ее посещения, если вы еще имеете такое желание. Я был очень удивлен таким странным предложением, но, как уже говорил, я стал привыкать к непривычному. Я повернулся к молодому человеку и спросил его, не хочет ли он проконсультироваться у знахарей. У него загорелись глаза. - Я и не подумал об этом! - воскликнул он. - Превосходная идея! А вы пойдете со мной? Я согласился, немного стыдясь самого себя. Мне казалось, что в своих поисках секретов силы знахарства я преступаю пределы допустимого тем, что направляю влюбленного юношу в объятия "доктора черного искусства". К тому же втайне я был немного обеспо-коен. Я знал о странных результатах, к которым иногда приводили безрассудные попытки белых людей проникНУТЬ в тайны туземного колодовства и меня не оставляло смутное чувство тревоги, что я могу быть замешан в чем-то таком, что не только не было моим делом, но чего я не смогу понять и держать под контролем. Как бы там ни было, предложение уже юыло сделано. Под проливным дождем мы отправились в населенный только туземцами район Джакарты. Через четверть часа изнурительноц хотьбы по узкой и грязной дороге мы пришли на улочку, где. как мне сказал гид, жила дукунья. За нами следовала толпа ребятишек, котрые бесстыдно попрошайничали, и под лай собак, эта необычная процессия, возглавляемая двумя белыми мужчинами, двинулась дальше. Было совершенно ясно, что если у Нусоны есть друзья по соседству, она будет прекрасно информирована о нашем походе. Мы свернули на узкую тропинку, по обеим сторонам которой высились кучи отбросов, и наконецподошли к крытой пальмовыми листьями хижине с верандой. В дверях хижины показалась старая женщина. Жестом она пригласила нас войти. Казалось, что такие визиты были ей не в диковинку. Еее звали Гемплаканапос, он балы хорошо известна европейцам и американцам, росещающим Джакарту. У нее были тонкие черты лица, черные, глубоко посаженные глаза, и хотя лицо ее казалось усталым и измученным, говорила она приветливым, мягким голосом. Я не понимал ее слов, переводил мой друг канадец. Мы прошли в гостиную - маленькую комнатку с низким потолком. Окон в ней не было, слабый свет проникал через сделанную из связок пальмовых листьев стену, создавая в комнате жутковатую атмосферу. Канадец объяснил цель нашего визита, женщина задала ему несколько вопросов. Потом она попросила гульден и отдала его мальчику, который вошел в комнату на ее зов. Он убежал и через несколько минут вернулся; он принес банановый лист, немного жасмина, цветы франгипани - два больших белых цветка с двумя бутонами и два красных цветка, известных под названием мелати, тоже с двумя бутонами. Она очень тщательно все это осмотрела и отложила в сторону. Оставив нас, она пошла в другую комнату - удивительно стройная для своих лет. Через некоторое время мой компаньон начал нервничать, да и мне было не по себе. Из комнаты, куда ушла колдунья, казалось, шел запах, похожий на запах формальдегида. Примерно через полчаса колдунья вошла в гостиную. Она шла очень медленно. Когда она отодвинула полотняную занавеску, разделявшую комнаты, оттуда пошел пар. Запах был тяжелым - смесь запаха целебных трав и ладана. Она подошла к стулу, по-прежнему прямая, и медленно села. Казалось, глаза ее ничего не видят. Она что-то забормотала. Ее голос становился все громче и поднялся до резкого крика. Я вдруг почувствовал, что чад, шедший из комнаты, стал действовать на меня. Это было ощущение легкого опьянения, голова немного кружилась, и слегка поташнивало. Лицо старухи оставалось спокойным и неподвижным, рот был приоткрыт в гримасе, похожей на улыбку. У меня мелькнула смутная мысль: а. не содержит ли ладан наркотики, ослабляющие волю человека и его способность сопротивляться внушению? Я встряхнулся и попытался выпрямиться на стуле. Я взглянул на молодого канадца: он сидел, неподвижно уставившись на старуху, "Это же явное жульничество, - подумал я. - .Старуха - мошенница!" Тем не менее я ничего не сказал. Старуха взяла два белых бутона и один из красных цветков, свернула их, зашила в кусок материи и вручила моему другу. Позже я узнал, что она велела ему носить эти цветы все время, за исключением тех случаев, когда он будет находиться в обществе другой женщины, а не Нусоны. Остальные цветы она завернула в газетную бумагу и тоже отдала молодому человеку. Этот пакет он должен был бросить у дверей дома Нусоны так, чтобы она наступила на него, когда будет выходить. Потом старая дукунья Гемплаканапос сказала канадцу нечто поразительное по своей простоте, - Девушка узнает, что ты приходил ко мне. Она увидит цветы и встревожится. От страха она придет ко мне. Я скажу ей, чтобы она вернула твою любовь или у нее будет злая гуна-гуна. Говорила она по-явански, все это мне перевели позднее. Самым удивительным в речи старухи была железная логика. Все предоставлялось на волю воображения Нусоны. Как и во многих других разновидностях "колдовства", все достигалось силой внушения. Ее последнее предостережение относилось к клиенту. Он не должен был ходить к Нусоне до тех пор, пока чары не подействуют на нее. Возвращаясь по грязной улице, я чувствовал, что из дверей каждой хижины на нас смотрят. В гостинице мой гид - молодой чиновник - выслушал историю визита канадца к дукунье. Он грустно покачал головой, - Не знаю, что вам посоветовать, - сказал он. - В свое время я просто спросил старуху из любопытства, и она дала мне совет. Я все равно женился бы; кроме того, тут не были замешаны никакие расовые предрассудки. А в вашем случае эта старуха уже предприняла какие-то действия. Может быть, ей уже не удастся остановить хода событий. - Что значит не удастся остановить ход событий? Вы и в самом деле верите в такие вещи? - Вопрос не в том, во что я верю, - сказал молодой чиновник. - Вы пустили машину в ход, и теперь это касается веры других людей. Мне, может быть, не следовало бы советовать этому молодому человеку идти к дукуну, но я знал, что вы, доктор Райт, хотели поговорить с одним из них, и я подумал, что это будет удобным случаем. Понимаете, местные жители узнают, что он ходил к дукунье, и девушка об этом узнает тоже. Если он положит цветы у ее порога, от страха к ней никто не будет ходить. Они боятся иметь дело с чарами колдунов. Если он выполнит все предписания, а жениться на ней ему не удастся, эта семья будет социально погублена. Девушка станет парией, или ее родичам придется нанять дукуна, чтобы отомстить канадцу. Так что сейчас может начаться цепная реакция, которую ничто уже не остановит. Вскоре мне нужно было выехать на Бали, поэтому я не успел узнать, что решил мой канадский друг и будет ли он продолжать свои странные ухаживания. Позднее, вернувшись в Джакарту, я встретил своего , гида и спросил, чем же все-таки кончилась эта любопытная история. Канадец не понес цветы к дверям дома, где жила девушка, но она узнала о его визите и сама пошла к старухе. Об этом стало известно. Вдруг молодой канадец серьезно заболел. Ему становилось все хуже и хуже, и он вернулся в Джакарту. Врач не мог найти причины его болезни. Стало известно, что у этой девушки, Нусоны, уже был муж. Он вернулся в Джокию из Джакарты, пока молодой канадец безуспешно добивался благосклонности Нусоны, и сам консультировался у дукуна. Я так и не смог выяснить, то ли мадам Гемплаканапос в собственных интересах натравливала их друг на друга, то ли хотела проучить канадца. Но независимо от ее мотивов болезнь моего молодого канадского друга резко прогрессировала, и было непонятно, что надо сделать для того, чтобы он поправился; в конце концов мой гид, который проявлял личный интерес к этому случаю, посадил его на пароход, идущий в Сингапур. - Эта дукунья знает свое дело, - загадочно сказал он, хотя я и не понимал, что-то было за дело и для кого она его делает. - Нашему другу повезло, что ему удалось скрыться. Я был волен понимать эту историю как угодно, и я усмотрел параллель между случаями с канадским юношей. и тем голландцем, у которого были галлюцинации, когда он всюду видел свою милую и ее дядю. Мне показалось, что гуна-гуна не остается безразличной к жизни белых людей, нарушающих ее таинственные законы, и там, где нет примитивной веры, остается место для болезней. У жителей Явы и Бали различные религии: яванцы-мусульмане, жители острова Бали - индуисты. На Балн верят, что тело обладает магическими зарядами, как аккумуляторная батарея. Эти заряды называют "сакти". Здоровье и болезнь, половая сила или слабость, даже счастье или несчастье человека - все определяется ими. Природа оделяет этой магической энергией каждого, но только тот, кто живет по законам природы, получает достаточно от ее щедрот, чтобы стать счастливым и здоровым. Поскольку эта магическая сила идет от природы, то отсюда следует, что ею обладает все, что символизирует природу, - деревья, цветы и даже скалы и пещеры, - все это обладает силой, способной оказывать добро или зло. Жрецы или знахари утверждали себя в роли людей, способных управлять этими силами и контролировать их. Каждый, кто захочет принести вред своему врагу, прибегает к знахарю, который вершит свои дела или в храме, совершая впечатляющую службу, или в более укромных местах, приготовляя магические снадобья, сжигая ладан и входя в транс. Здесь, на Бали, со мной произошел самый странный случай в моей жизни. Я до сих пор не нашел ему объяснения даже для себя. Я встретился с местным вождем по имени Тьякорда Агунг, или Джокорда,-как я называл его, единственным сыном раджи Убуда. Это был очень умный, одаренный человек, окончивший один из голландских университетов. Он жил в центре острова и делал все возможное, чтобы сохранить культуру, произведения искусства и традиции старого Бали. Он познакомил меня со своим дядей Ида Багус Геде Агунгом, старым человеком, обладавшим разнообразными талантами. Он играл на скрипке и флейте, был архитектором и блестящим скульптором, жрецом и исцелителем. Старый жрец сказал мне, что на Бали существуют два типа магии: пенигвас - левая магия и пененгенс - правая магия. Первая отождествляется со злом и смертью, вторая- с исцелением. Старый Агунг имел ученую степень по химии и получил медицинское образование в Голландии, однако он верил в амулеты и чары. Его классификация магий отражала наиболее распространенные и признанные отличия "черных", или злых, от "белых", или добрых, сил. Чтобы проверить, насколько сбываются пророчества Агунга, я решил задать ему два вопроса. Мой друг Джо-корда перевел своему дяде мою просьбу. Старик слегка поклонился и повел нас в небольшой храм, стоявший среди группы тростниковых домов. В центре единственного помещения этого храма было сделано возвышение, вокруг которого стояли деревянные статуи балийских и индуистских богов, включая Шиву и Вишну. Я задал ему свои вопросы: случилось ли что-нибудь важное у меня дома за время моего отсутствия и случится ли что-нибудь серьезное со мной в будущем году? Старик некоторое время пристально смотрел па меня, потом склонился над сосудом, в котором горел ладан. Прижав пальцем ноздрю, он сделал глубокий вдох и немного задержал его. Затем перенес палец на другую ноздрю и сделал выдох. Казалось, что пары ладана циркулируют через его мозг. Он повторил эту процедуру. несколько раз, дыхание стало прерывистым, тело напряглось, а глаза, казалось, закатились под лоб. Через какое-то время взгляд его снова стал нормальным, и он еще раз пристально посмотрел на меня и начал говорить по-балийски. Джокорда переводил его слова. - На ваш первый вопрос он отвечает так: "Вы живете в большом городе недалеко от большой воды. Вы не женаты, у вас есть два брата и две сестры. С ними все хорошо. У одного из ваших братьев есть дочь, и, пока вас не было, она вышла замуж. Вы найдете одну большую перемену, когда вернетесь: у вас не будет своего дома". Джокорда опять поговорил со жрецом и перевел: - Что касается вашего второго вопроса, то мой дядя говорит, что в будущем году вы будете на краю смерти, но останетесь живы. У вас будут неприятности с глазами, и вам нужно беречь их, Вот и все, что он может сказать вам. Я спросил Джокорду о плате, и он ответил, что я могу оставить что-нибудь в дар храму. Я записал ответы жреца и, когда мы покинули храм, стал думать над ними. У меня действительно, как он и сказал, есть два брата и две сестры. Но на Яве и Бали я никому не рассказывал о своей семье. Жрец не знал, какие вопросы я собираюсь ему задать, тем не менее он все же мог как-то узнать кое-что обо мне заранее. Сообщение о замужестве моей племянницы было новостью для меня. Вернувшись в гостиницу, я заказал телефонный разговор с моим братом, доктором Луи Райтом в Филадельфии, где я жил и которую можно считать "большим городом у большой воды". Телефонный разговор оставил странное чувство, словно я стал свидетелем нового и необычного вида знания. Все в моей семье были живы и здоровы, но моя племянница совсем недавно вышла замуж за офицера. Правдой было и то, что у меня не было дома. Перед отъездом из Филадельфии я собирался переехать в новый многоквартирный дом и отказался от старой квартиры. Но дом еще не был закончен, и вещи мои все еще лежали на складе. Это и послужило причиной тревоги по поводу второй части его предсказания. Угроза смерти показалась мне скорее драматичней, чем страшной, но что касается глаз, это меня серьезно беспокоило. Я спросил Джокорду, как старый жрец пришел к своим заключениям. Часть из них могла быть просто удачной догадкой, но некоторые, если в их основе лежали какие-либо факты, могли оказаться пророчеством. Он ответил, что жрецы Бали верят в силы ясновидения и предсказания. Они основывают их на "сакти", представляющих собой некую силу или шестое чувство, развивающееся из "зарядов" в душе или разуме человека. "Сакти" есть у многих людей, но только жрецы знают, что с ним делать. Это нечто похожее на "карма" у индуистов или просто на счастливую судьбу, которая существует для каждого, но сбудется ли она - это зависит только от самого человека. В некоторых отношениях это похоже на "везение", в которое верят многие цивилизованные люди Запада. Когда человек обладает "сильным сакти", ему все время везет, а если у него "сакти слабое", то у него скверная судьба, с ним могут случаться всякие несчастья и болезни. Судя по словам Джокорды, старый жрец имел доступ к источнику моего "сакти" и с помощью ясновидения прочитал в нем то, что со мной могло случиться. Когда я с острова Бали вернулся в Филадельфию, моей первой задачей было перевезти мебель и вещи в новую квартиру. Это мне напомнило о предсказании старого жреца. Однажды вечером в субботу - почти через год после встречи со жрецом - я был в гостях у своих старых друзей. Накануне я очень много работал и чувствовал смертельную усталость. Вечер у моих друзей затянулся почти до утра, и когда я на другой день проснулся в своей квартире, то мог разглядеть лишь неясные очертания окружающих меня предметов. Я вызвал окулиста. Он сделал мне уколы, и к вечеру зрение стало восстанавливаться. Врач, лечивший меня, сказал, что временная слепота была результатом переутомления и возбуждения. С тех пор я слежу за своими глазами, и неприятностей больше не было. Позднее в том же году я опять отправился на Тихий океан. Самолет шел на Гавайи. Мы пересекли океан и уже приближались к международному аэродрому севернее Гонолулу, как вдруг наш самолет, вместо того чтобы идти на посадку, стал набирать высоту. Экипаж собрался в кабине, где было проведено нечто вроде спешного совещания, которое встревожило многих пассажиров. Самолет кружил над аэродромом минут сорок пять и наконец командир корабля объяснил нам причину задержки. Левое шасси заело, и его пришлось выпускать вручную. Приборы показали, что оно не встало на замок, но командир решил садиться. Мы пристегнулись, и самолет пошел на посадку. Вот мы пронеслись мимо пожарных автомашин, аварийной команды и остановились.. Пусть каждый догадывается, был ли этот случай тем столкновением со смертью, которое предсказал мне старик. Поскольку меня это касается больше всего, то я рад, что он не предсказал чего-нибудь похуже. Тем не менее знакомство с дукуном на Яве и жрецом на Бали - оба они представляли более высокий класс знахарей, чем их коллеги в Западной Африке и на Амазонке, - подействовало на мое воображение. Может быть, самое обоснованное объяснение тому, свидетелем чего был я, дал доктор Джефри Горер, английский антрополог, который проводил свои наблюдения в Западной Африке и Индонезии. Доктор Горер жил некоторое время на Бали перед второй мировой войной, и его интересовала проблема так называемого "сакти". В Западной Африке доктор Горер наблюдал различные обряды и методы лечения, близкие тем, которые я видел в Дагомее и Габоне. Он признался, что его научная ортодоксальность была сильно поколеблена тем, что он видел. Но на Бали он мог, наблюдать дальнейшее развитие этих методов умными и знающими жрецами. Он сравнивает "сакти" с музыкальными способностями. Все люди, даже те, у которых на первый взгляд отсутствует слух, обладают скрытыми музыкальными способностями. Эти способности распределены неравномерно, их можно развить и усилить, однако иногда появляются на свет гении с врожденным знанием музыки. То, что жители Бали называют "сакти", доктор Горер считал "духовной", или "мистической", энергией. Он сам называет свою теорию "иррациональной" и основывает свои доводы исключительно на своих личных наблюдениях. Особенное внимание он обращает на те указания, которые жрецы дают своим последователям и посвященным, объясняя, как может быть развита способность сверхчувственного предвидения и предсказания. Среди этих указаний неизменно одно: послушник должен верить, что "желаемое" - значит "возможное". Это специфическая особенность; доктор Горер верит, что она обязательна для всех, кто имеет дело с "волшебными силами", включая, разумеется, самих знахарей. Доктор Горер говорит: "Наиболее общими проявлениями (душевной или мистической энергии) являются предсказание и телепатия, способность читать мысли или видеть предметы на расстоянии как в пространстве, так и во времени... Достигшие мастерства, очевидно, могут также оказывать влияние на предметы на расстоянии без какихлибо ощутимых средств... Они могут передавать свою силу другим при прямом контакте, укреплять и исцелять их". Признавая, что эта "сила" в настоящее время в Западной Европе и Америке культивируется" меньше, чем где-либо еще в мире, доктор Горер добавляет: "Я отказываюсь верить, что. большая часть мира не только сегодня, но и в течение всей летописной истории занималась бы такими ритуалами и такими методами лечения, если бы они не давали абсолютно никакого результата". "Танец самоубийства" Продолжая путешествие по Зондским островам, про-тянувшимся от Юго-Восточной Азии до Новой Гвинеи и Австралии, я получил прекрасную возможность ознакомиться с самыми глубинами деятельности дукунов. В Сурабае, в-северо-восточной части Явы, я познакомился с голландцем, жителем этого города мистером Каалсом, который заинтересовался моими исследованиями туземной медицины. - Самая большая наша проблема состоит в том, чтобы найти "общую почву для старых обычаев и нового образа жизни, - сказал он. - Очень трудно заставить местное население поверить в современную медицину. Они по-прежнему верят дукунам даже тогда, когда умирают от их лечения. Он рассказал о мастере с его завода в Сурабае, сын которого заболел брюшным тифом. Каалс навестил его, чтобы выяснить, что можно сделать для мальчика, и увидел, что отец, склонившись над больным, лежащим в кровати, пытается силой накормить его рисом. Дукун сказал, что рис содержит дух жизни. Поэтому, если накормить больного рисом, он будет жить. Пищеварительный тракт у мальчика был, конечно, забит. Мистер Каалс предупредил отца, что его сын умрет, если его будут кормить, прежде чем врач назначит лечение. Потом он пошел за врачом. Когда он вернулся, у кровати мальчика сидел дукун; скоро ему на помощь пришел еще один. - Они обмазали все его тело какой-то дрянью, - сказал он. - Это было страшное зрелище -умирающий от жара ребенок и дукуны со своей медициной. Я оттолкнул их, взял мальчика и отнес его в больницу. Мне пришлось поставить сторожа, чтобы не пускать в палату ду-кунов и родственников больного. Но на следующий день в больницу пришла целая толпа родственников, и они забрали мальчика. Охрана больницы не смогла их задержать. - Что же случилось потом? - спросил я. Мистер Каалс пожал плечами: - Они взяли его домой. На другой день отец, придя на завод, сказал мне, что силком впихнул в сына две чашки риса. Я сказал ему, что он идиот - мальчик умрет. - И что же, он умер? - спросил я. Мистер Каалс кивнул головой. - Он умер, и они обвинили в этом меня. Они считают, что я убил его магией белого человека. Я подумал о Пэте Патнэме - "докторе Тоторайде" и о той пропасти между ходом мысли белого человека и туземных лекарей, через которую он пытался перекинуть мост. Некоторые из наблюдавшихся мною "методов" лечения знахарей с точки зрения медицины были чудовищны. Но некоторые из них действовали успешно. Я вес больше и больше убеждался в одном: в знахарских методах лечения было также и рациональное зерно, а не только одно невежество. Как заметил доктор- Горер, не может быть, чтобы многие из этих методов пережили века, если бы они не давали результатов. Смерть мальчика от принудительного питания могла быть медицинской ошибкой, но в таком методе лечения, возможно, нашли отражение древние знания, искаженные в процессе передачи их через многие поколения, извращенные современными условиями жизни, но тем не менее сохранившие свою ценность в ряде случаев. В этих методах, имеющих многовековую историю, сохранился нетронутым один обязательный элемент - вера. Вера была у индейцев и охотников за головами из племен дживаро и камайюра в джунглях верхней Амазонки. Вера была основой удивительного влияния Лу-сунгу и жрецов Дагомеи. Она, казалось, была везде первым и необходимым условием для деятельности знахарей. Старый жрец с острова Вали, Ида Багус Геде Агунг, рассказывал мне, что после окончания своего медицинского образования в Голландии он подружился с двумя белыми врачами на Бали, и они дали ему небольшой запас лекарства, в том числе йод и атабрин. Он применял их для лечения зараженных ран и малярии, но их эффективность была невелика, поскольку он сам в них не верил. Когда он сопровождал лечение определенными ритуалами и заклинаниями и входил в транс, результаты становились намного эффективнее. Хотя все сказанное им не поддается проверке, сам я убежден, что старик верил в то, что говорил. Я спросил его, например, как он лечит лихорадку, и он ответил: - Это зависит от многих вещей: возраста, пола, особенностей характера больного. Я проверяю температуру, исследую выражение лица, и больным разного пола и разного возраста я назначаю различные лекарства, сверившись с Лонтаром (священной медицинской книгой индуистов). Старый Агунг сказал мне, что при катарах самое эффективное лекарство-это горячие угли, смешанные с нарезанным луком, анисовым, маслом, солью, листьями и корой дерева дадап. При малярии он применяет атабрин, который ему дали голландские врачи, но только после того, как натрет таблетки корой дерева дадап. Сыпь на коже он лечит лимонным соком, корой мускатного ореха и дерева дадап, смешанных с салициловым спиртом. От зубной боли дает он мазь из липового масла, двух-трех корешков местных растений и кожицы огурца. - Если больной запускает лечение, мне приходится удалять зуб, - признался он. - Я делаю это с. помощью отвертки и клещей. При головной боли помогает состав из имбиря, коровьего навоза и земляных клопов. Дополнительно в каждом случае используются амулеты: одни - из черного коралла, другие - из старых монет. Все это называлось "правым" лечением-пененгенс. Если клиенту требовалось убить врага или узнать имя любовника своей жены, то его Агунг направлял к "левым" жрецам, которые обычно достигают цели без лекарств, употребляя амулеты и ладан с целью "установить контакт с духами". Чтобы доказать, шарлатанство это или нет, достаточно проверить свойства этих-лекарств. В результате окажется, что лишь немногие из них действительно обладают лечебными свойствами, но. к счастью, большинство остальных абсолютно безвредно и в той же степени бесполезно. У старого жреца ногти были длиной почти в три дюйма, а на указательном пальце правой руки он носил два кольца с камнем "кошачий глаз". Это, объяснил он, помогает отвести влияние колдунов-соперников, которые пытаются подорвать его влияние на клиентуру. Я спросил жреца, что он делает в случае умопомешательства или душевного расстройства. Он рассказал о своей племяннице, которая помешалась, когда ее любимый женился на другой. Агунг отвел ее к молельне на кладбище и возжег огонь на алтаре. Положив перед огнем дары, Агунг и сопровождавшие его родственники тихо ушли, оставив ее одну. - Это было больше, чем внушение,-перевел Джо-корда слова старого жреца. - Нужно было показать девушке, что существуют духи, которые намного сильнее ее. Шок, который она испытала, обнаружив, что осталась одна в таком страшном месте, вернул ее в нормальное состояние. Сейчас она здорова и учится в Сингорайа. Одной из функций колдуна является помощь человеку, несчастному в любви, идет ли речь о том, чтобы вызвать к нему интерес со стороны его любимой или любимого, или о том, чтобы раздуть пламя угаснувшей страсти. У старого жреца в обоих случаях было одно лекарство: орех бетеля, пропитанный специальными маслами. Его посылают объекту неразделенных чувств. Когда же жертва возьмет орех в рот, она тут же, по словам жреца, начинает пылать любовью к клиенту знахаря. Одной из обязательных предпосылок для успеха такого рода процедур является то, что объект должен знать о намерениях. Слухи же об этом очень быстро распространяются. Старый Идя Багус Геде Агунг признал, что страха, внушенного махинациями колдуна, вполне достаточно, чтобы заставить любую девушку вернуть свою любовь отвергнутому поклоннику и во избежание риска подчиниться власти "магии". Это, вероятно, зажигает огонь любви скорее, чем бетельный орех со специальными маслами. Роль психологических факторов в действиях подобного рода очевидна. Сила внушения-это, возможно, самый эффективный инструмент колдуна; она же является одним из наиболее сильных психологических приемов, используемых и в современной медицине. Психологическим инструментом, не связанным прямо с медициной, является также танец; на Бали и в других местах-от Дальнего Востока до Океании-у меня была возможность наблюдать, как танец включался в схему ритуальных и художественных обрядов знахарей. Может быть, самым ярким примером танца как средства психологической разрядки служит так называемый "танец одержимости". Этот термин обычно применяют к африканским танцам, таким, как "танец шакала". Однако тому, кто наблюдал различнее виды подобных танцев - от самых примитивных до самых совершенных в художественном отношении, - ясно, что в различных странах они преследуют одинаковые цели. Рисунок и музыка танца всегда идут под бдительным присмотром жреца или знахаря, тем "самым он строго контролирует воздействие танца. Если целью этого знахаря является "изгнание духов", то танец как бы носит характер психологической разрядки. В результате "танца одержимости" человек "излечивается" от своих недугов и возвращается к нормальному образу .жизни. В этом виде психологической разрядки есть нечто общее с основами современной психотерапии. Но разница между первобытной и цивилизованной процедурами заключается в природе средств этой разрядки. В первобытном обществе внутренние побуждения и желания человека высвобождаются в коллективных формах, и это снимает чувство одиночества и оторванности от коллектива. Лечась в присутствии других, больной разрешает свои внутренние проблемы и освобождается от "духов". В Гапуа (Новая Гвинея) я познакомился с культом торо, где существует такое же, но более контролируемое высвобождение внутренних желаний. Человека, стремящегося приобщиться к этому культу, обычно посещают видения, которые могут быть просто галлюцинациями. Новообращенного обучают способам, позволяющим вызывать видения; эти способы - форма контакта с "духом", жаждущим вселиться в него. Это часто называют магией Оракайва. Ее последователи твердо верят, что их видения - реальность, зачастую - пророчество, Поэтому они с гордостью рассказывают всем и каждому о своих видениях. Принадлежность к культу "видений" придает им дополнительный вес в глазах односельчан. Эти видения у разных людей часто настолько схожи, что бывает трудно сказать, что кому привиделось, а что просто пересказ с чужих слов. Собираясь вместе, последователи культа торо поют, бьют в барабаны и танцуют. Эти танцы известны среди местных жителей под названием касамба, они отличаются от местного танца "синг-синг" неистовством и избытком эмоций, разгорающихся во время танца. Гостей приветствуют характерным приветственным выкриком "Орода! Орода!". Для членов культа торо это своего рода пароль. Когда появляются вновь прибывшие, темп танца возрастает, молодежь, стараясь перещеголять друг друга, теряет контроль над собой. Они размахивают оружием, срубая ветки банановых деревьев и кокосовых пальм, и жуют бетельный орех до тех пор, пока из их ртов не закапает темно-красный сок. На Бали, недалеко от города Клунг-Клунг, я был свидетелем самого неистового и фантастического танца из всех, которые мне доводилось когда-либо видеть. Он называется "танцем криса", потому что танцующие в неистовстве буквально пронзали себя своими острыми крисами, или мечами. Я путешествовал по северной части острова, когда услышал, что в одной из деревень как раз идут приготовления к такому танцу. Часто они длятся в течение нескольких дней, и я решил туда поехать. Подъезжая к городу, мы были вынуждены свернуть с дороги, чтобы пропустить процессию, состоявшую из мужчин и женщин, одетых в яркие одежды. Мой гид объяснил мне, что эти люди идут в деревню Пак Себали, где готовится "танец криса". Я присоединился к идущей в гору процессии и шел за ней около двух миль, пока не добрался до плато на вершине холма. Оттуда открывался красивый вид - вниз террасами опускались рисовые поля, зеленели рощи кокосовых деревьев и сады. На плато стоял храм, построенный из обтесанной лавы и кирпичей из необожженной глины. Храм стоял среди огромного двора, обнесенного низкой глинобитной стеной. На остроконечных башенках храма развевались флаги, придававшие праздничный вид всему месту. Подойдя ближе, мы увидели во дворе большие столы, на которых было множество всякой снеди - лепешки неизвестных мне деликатесов, уложенных затейливыми узорами. Послышались звуки музыки, легкой и звенящей, и из храма вышел человек, неся белый зонт на длинном - футов в десять - шесте. За ним появилась группа музыкантов, а потом потянулась вереница девушек - их было около пятидесяти. На головах у них были громадные украшения из цветов. Процессия прошла через ворота и спустилась на дорогу, ведущую к реке у подножия холма. Мой гид сказал, что этим начинается церемония и что богов храма принесут обратно "избранные для этого люди". Суть этого танца, как я узнал позднее, заключается в том, что в определенное время - первое новолуние нового года - в последователей культа могут вселяться боги. В это время все жители деревни могут легко представить себе, что а каждом из них поселился бог. Бывали случаи, когда во время этих обрядов все жители впадали в состояние коллективного транса. Я был поражен, когда увидел процессию "избранных", которая вдруг появилась перед глазами. Они шли вверх по той дороге, по которой спускались девушки. Они ритмично двигались вперед шаг за шагом и пели, но их движения были какието неуверенные и даже неуклюжие. Я заметил, что глаза у них  были широко открыты и неподвижны, как будто у них не было сил опустить веки. Казалось, они впали в транс. Время от времени кто-нибудь из них делал полуоборот в сторону и направлял острие своего криса себе в грудь. Порой, воткнув рукоятку криса в землю, они делали над ним круг, прижавшись грудью к острию. Процессия подошла к воротам, и я увидел, что у многих течет кровь из ран на груди, однако они, казалось, совсем не замечали этого. Следом за этой процессией шли люди с носилками, имевшими форму корыта футов шесть в длину и два в ширину, державшегося на двух длинных бамбуковых шестах. На каждых носилках в домике, похожем на ящик, находился божок. Когда процессия вступила во двор, окружавший храм, я увидел, как резко возрос эмоциональный накал толпы, насколько возбуждены и взволнованы были зрители. Лица были напряжены, некоторые подались вперед, но их тут же вернули в толпу. Тут мужчины свернули в сторону, а носильщики вдруг двинулись на толпу. Я нашел себе местечко на глинобитной стене, откуда можно было наблюдать процессию, но сутолока и беспорядок были настолько велики, что трудно было понять происходящее. Пытаясь разглядеть все получше, я подался вперед и вдруг соскользнул со стены во двор. В это время носильщики беспорядочно метались по двору, явно потеряв над собой контроль, а женщины в толпе пронзительно кричали. Мне казалось, что божков с носилок скинут в толпу, но они, очевидно, были как-то прикреплены и, хоть и раскачивались как маленькое суденышко в шторм, все же крепко держались на швартовах. В воротах храма стремящаяся внутрь толпа создала дикую давку, люди падали, по ним буквально шли другие. Сколько изувечено и убито, я не знаю, но число жертв должно было быть велико. Когда носилки на длинных шестах вонзались в толпу, слышались дикие крики раненых, среди которых было много женщин. Почетный караул "избранных" к этому времени пришел уже в полное неистовство. Они кружились в толпе, нанося Крисами удары друг другу и зрителям, они продолжали выделывать странные пируэты вокруг мечей, рукоятки которых были в земле, а острие - против груди танцующего. Через несколько минут процессия исчезла в храме. Нескольких окровавленных участников почетного караула служители увели, а лежащих на земле окропили священной водой из тыквенных сосудов. Визг труб и грохот барабанов достиг крещендо. Дикие звуки их еще держались некоторое время, затем резко, оборвались. Участники "танца криса", еще способные идти самостоятельно, пошатываясь, направились к храму, другим помогали служители. Некоторых пришлось нести. Когда последний человек исчез в храме, было уже темно; я настолько устал от впечатлений, что сделал знак своему гиду, и мы молча удалились. Понять этот обряд можно, только уяснив его значение и- эмоциональную ценность для участников. Только тот, кто принимал в нем участие, имеет, вероятно, полное представление о своих мотивах и своей реакции. Но мои друзья на Бали, хорошо знающие страну, говорили, что на острове очень мало душевнобольных и причина тому - эти танцы. Не знаю, насколько это справедливо. Но этот танец так сильно подействовал на меня, хотя я был всего лишь зрителем, что, на мой взгляд, один сеанс, "танца криса" может либо излечить, либо убить неврастеника или просто неуравновешенного психически человека. Испытание муравьями Странствуя по белу свету более двадцати лет и будучи одержим любопытством, я часто наблюдал знахарей со стороны. Одни из наблюдений были просто интересны, другие - поражали, третьи - вызывали странное ощущение, как будто бы я на одно мгновение приоткрыл покрывало тайного, неведомого и заглянул во что-то запретное для глаз цивилизованного человека. Знахарь - это экономический паразит, Какие бы функции в своем племени он ни выполнял, его работа не имеет ничего общего с добыванием пищи. Соплеменники верят ему и нуждаются в его помощи так же, как мы нуждаемся в помощи врача. Знахарь имеет большой престиж и получает вознаграждение (подарки, предметы первой необходимости), потому что он признан общиной необходимым для ее жизни. Тем не менее он часто бывает человеком ущербным - физически или социально. Он может быть слабовольным или калекой, даже эпилептиком, как это было в случае с Памантохо. Зачастую он подвержен видениям, трансам и другим ненормальным психологическим состояниям. В некоторых племенах знахаря называют тем же словом, что и помешанного, поскольку он осуществляет свои функции с помощью тех же духов, что властвуют над душевнобольными. Знахарь выступает обычно в качестве советника или консультанта и редко - в качестве исполнителя. Самое важное то, что в любом случае он тонкий психолог. К тому же он должен быть и политиком и артистом. Он понимает свою аудиторию, которая ждет от него развлечений и заботы. Его задача заключается в том, чтобы поддержать здоровье как физическое, так и духовное его общины, а его техника представляет собой странную комбинацию естественных и сверхъестественных элементов интуиции и здравого смысла. В разных местах его называют по-разному. На западном побережье Африки он нгомбо. в Центральной Африке - нианга, у народностей Фанга - мбунга. В Южной Америке он курандейро, фейтесейро - у говорящих по-португальски в Бразилии, а в Перуанских Андах он бруджо. В Малайе он мендуг, на Борнео"- маданг, на Яве - дукун. У гренландских эскимосов он ангакок. Его уважают главным образом за то, что его силы вызывают страх, но он сам не делает зла. Обычно он самый мудрый человек в деревне, врач и советник для своих пациентов. Чтобы стать знахарем во многих странах, нужно пройти через множество испытании; я не знаю ни одного племени, которое не подвергало бы испытанию своих будущих знахарей. Некоторые, такие как камайюра, не особенно придирчивы и считают даже незначительное отклонение от психических и физических норм у испытываемого достаточным признаком его контакта с духами. Однако у большинства африканских племен существуют жестокие испытательные ритуалы. В долине Убанги в Бельгийском Конго, в деревне Кефуса я был свидетелем церемонии посвящения мальчиков в ученики нгомбо. Церемония требовала огромной физической выносливости. Проходила она рано утром в пальмовой роще, за которой начинались джунгли. Нгомбо ятсексуки - главный колдун - появился из рощи, восседая на плечах двух туземцев. Его окружало около дюжины рядовых колдунов, которые прыгали и визжали, будто безумные. Процессия двинулась мимо нас, и я заметил, что женщин в ней не было, все они сидели дома. Мужчины танцевали, образовав круг, в центре которого был нгомбо. Затем в круг вступил лемба - глава деревни и обратился к окружающим. Казалось, он задает вопросы, и хор ревущих голосов отвечает ему. Это происходило возле длинной хижины, крытой травой. Из темноты за хижиной появились мальчишки - их было восемь, они шли гуськом. Это и были послушники. У входа в хижину развели костер и набросали в него зеленых веток, чтобы было больше дыма. Мальчики вошли в хижину друг за другом и оставались там минут двадцать. Затем они стали выходить оттуда, шатаясь и кашляя от дыма, едва не задохнувшись. Мужчины, ждавшие их снаружи, бросились к ним, раздавая пинки направо и налево, и принялись загонять обратно в хижину. Через короткий промежуток времени несколько мужчин вошли в хижину и вытащили оттуда мальчиков. Большинство из них были в полубессознательном состоянии, некоторые - в обмороке, и их нужно было вынести на открытое место. Четыре барабанщика, выстроившись в ряд позади мальчиков, били в тамтамы все сильнее и сильнее. Очевидно, Непрерывный грохот привел мальчиков в чувство: один за другим они садились, протирая глаза. Как только они приходили в себя, их тут же загоняли обратно в хижину. Это продолжалось около двух часов. Мальчиков вталкивали в наполненную дымом хижину и вытаскивали, когда они уже совсем задыхались. Наконец уже на рассвете их построили в ряд и повели к реке, до которой было около четырех миль. Их привели к высокому конусообразному холму, и я с ужасом понял, что это будет за испытание. Холм представлял собой жилище муравьев. Эти муравьи, в полдюйма величиной, считаются самыми страшными и прожорливыми насекомыми Африки. Мальчики вошли в реку, и каждому из них на голову положили по куску, отломленному от муравейника. Чтобы они не могли смахнуть с себя муравьев, их заставили держать в каждой руке по камню. Как только муравьи расползлись по телу, мальчику разрешили выйти из реки туда, где под деревом сидел один из знахарей деревни. Он был раскрашен безобразным образом, на лице были нарисованы знаки, похожие на пасть крокодила. В каждой руке он держал по мачете. В зубах у него была зажата стрела. Осмотрев каждого мальчика, колдун замахивался на него одним из мачете, и тот поворачивался и бежал обратно вдоль реки. Потом ему разрешалось прыгнуть в воду, чтобы избавиться от муравьев. В заключение церемонии каждому из мальчиков, лица и шеи которых раздулись и стали бесформенными от укусов муравьев, вручили красное перо длиннохвостого попугая, по-видимому знак посвящения. Такое тяжкое испытание преследует, вероятно, двойную цель: во-первых, необходимо "проверить" кандидата, чтобы выяснить, подходит ли он для совершения таинственных, а зачастую и страшных ритуалов знахарства, и вовторых - произвести впечатление на жителей деревни могуществом знахаря, с тем чтобы они уважали его. В отношениях с членами своего племени знахарь использует психологические механизмы, существовавшие за сотни, а может быть, и тысячи лет до Фрейда. Они используют механизмы психологического воздействия, которые не зависят ни от этнических обычаев, ни от языка, ни от географического района. Общие представления о психике человека можно встретить в различных вариантах по всему свету - среди индейских племен Северной Америки, в Бразилии и Андах, в Гренландии и на Аляске, в Австралии, на Новой Гвинее и островах Южного моря. Очевидно, что в основе таких представлений лежат наблюдения над общими чертами в человеческом характере. Внушение старо, как мир. Примеры внушения встречаются в Ветхом и Новом завете, в талмуде и коране. В том, что знахарь пользуется внушением, нет ничего странного; странно то, что, пользуясь им, он прибегает к методам, соответствующим теориям современной медицины. Он .сочетает мистические элементы внушения с такой практической техникой, как гипноз, фокусничество и бесполезные лекарства, которым верят и которые именно поэтому помогают больному. Знахарь у ложа больного ведет себя скорее как современный врач, чем как старомодный терапевт. Он не войдет в хижину с похоронной физиономией и не будет сообщать, что "состояние больного таково, как и следовало ожидать". Вместо того, чтобы готовить окружающих к смерти больного, он старается подбодрить пациента оптимистическими предсказаниями, делая ставку на его силы и обещая смерть его врагам. И прежде всего он использует средства психологии. Стоит только отправить пациента в мир его собственных иллюзий и фантазий, убаюкав его сознание, и психотерапевт - "знахарь" нашего века уже может беспрепятственно Играть на его доверии, которое сам же создал. В отдаленных уголках сознания он может откопать зарытые сокровища памяти - надежды, страхи и навязчивые идеи, которые способны освободить или, наоборот, запутать пациента в сетях, которые тот сам себе сплел. Одним из ритуалов в практике колдуна является "вынюхивание" корня зла. Это требует высокого психологического искусства, учета как умственных способностей жертвы, так и обычаев племени для того, чтобы жертва охотно признавала свою вину - даже тогда, когда обвиняемый в действительности невиновен. Вера в колдуна заставляет жертву считать, что какой-то дух завладел ею и принудил к злодеянию. Отыскание первопричины зла обычно проводится в присутствии всего племени. Это еще больше укрепляет веру всех членов племени в силы колдуна. "Заклинание палочек" - это излюбленный, хотя в запрещенный законом белого человека во многих частях Африки, древний прием выявления причины болезни ил" других бед. Я до сих пор не имею ни малейшего представления о том, как он действует, но знаю, что действует он эффективно. Обряд этот, известный под названием м"тамбо среди многих племен банту, заключается в том, что замысловато вырезанные палочки или отшлифованные кости бросают на землю между двумя линиями - белой и красной. Обычно члены племени садятся на корточки вокруг, а нгомбо берет свои палочки или кости. Иногда из них вырезаны фигурки зверей, а в некоторых племенах - подобия знаков зодиака. На конце отшлифованной палочки или кости часто вырезаны головы змей, коз, слонов, львов и антилоп. Каждая что-то обозначает: лев - символ силы и победы; змея - символ мщения неизвестному врагу; крокодил - это, как правило, - символ смерти. Эти магические предметы бросают на землю. В простых церемониях они просто падают плашмя, и направление, которое они показывают, указывает виновных. Существуют описания ритуалов, во время которых палки или кости долго прыгают вокруг и даже принимают вертикальное или наклонное положение, "указывающее" на виновную сторону. Красная и белая линии употребляются для выявления истины в ответах на вопросы, задаваемые при опросах обвиняемого или больного. Если кость падает на красную линию, это означает "да", если на белую, то "нет". Полагают, что таким образом сами духи выявляют виновного (или источник зла). Умиротворение духов или их изгнание из тела человека является столь же естественными функциями представителя местной медицины или знахаря, как снижение жара или устранение болезнетворных бактерий является обязанностью наших врачей. Одна из примитивных "теорий болезни", распространенных на Американском континенте, гласит, что духи или колдуны "пускают стрелы" в живые существа. Эта "теория стрелы" используется местными жителями для объяснения многих событий. Среди некоторых индейских племен причину головной боли приписывают мистической "стреле", пущенной ведьмой. Когда индеец чувствует головную боль, особенно если при этом опухают глаза, он уверен, что его заколдовал колдун, пустив в него "стрелы", и что эти "стрелы" вонзились в место, где он чувствует боль. Если индейскому знахарю нужно "заколдовать" жертву, то ли сводя с ней счеты, то лу по заданию клиента, он готовится к этому несколько дней. В течение этого времени он должен воздерживаться от половых сношений, мело есть или не есть совсем и ни с кем не разговаривать. Свои приготовления он часто делает ночью. Он готовит снадобья, с помощью которых он собирается вызвать духов, чтобы те подсказали ему, какими "стрелами" ему пользоваться. Он сморкается в руку и, согнувшись над ней, шепчет имя индейца, которого он собирается заколдовать. Этот обряд нашел отражение даже в индейских сказаниях. Так, индеец из провинции Шингу рассказал мне такую историю. Жена знахаря пошла в июле за бататом. Она увидела грифа, летящего с юга. Птица, сначала парила над ней, а потом села, и женщина вдруг почувствовала боль в груди. Она боялась, что ее поразила "стрела", пущенная грифом, и попыталась прогнать птицу, но та отлетела в сторону и снова села, уставившись на женщину. Женщина в ужасе побежала домой. Ее муж позвал другого знахаря. Выпив спиртного, тот сказал, что ее заколдовал колдун из соседней деревни. Знахарь пытался вылечить ее, но она умерла. В этом рассказе нет ничего, кроме указания на яркое воображение женщины. Однако та женщина умерла, и в ег племени вес были убеждены, что она пала жертвой колдовства. Знахари всячески хитрят, чтобы сохранить свое положение в племени. Даже мой друг Пименто не стеснялся жульничать. Однажды моего проводника-индейца укусила крошечная мясная муха . Муха получила такое название потому, что ее личинка - извивающийся червячок - выводится под кожей и делает в ней дырочку, через которую дышит. Червячок может достигнуть размера до полудюйма, а поскольку он покрыт колючими волосками, его трудно удалить. Если его раздавить, то в ране быстро развивается инфекция и может начаться заражение крови. По мере того как червячок рос, индеец хирел и наконец обратился к Пименто. Колдун принялся за дело. Он взял у меня сигарету, положил кусочек ваты на дырочку на коже и пустил через вату дым. Затем он немножко потанцевал вокруг своего пациента, склонился над ранкой и прошептал несколько слов. Индеец потом гордо рассказывал мне: "0н сказал что-то, и червячок услышал, сеньор. Поверьте мне, червяк вылез". Пименто, очевидно, применил свои знания свойств; никотина, с помощью которого можно избавиться от клеща, впившегося в кожу. Это хорошо известное средство в тех местах, где они встречаются. Однако танец и сопровождающие его трюки убедили индейца, что только такой великий колдун, как Пименто, мог помочь ему.