Предыдущая   На главную   Содержание   Следующая   Гарри Райт Свидетель колдовства   Знахарь понимает все страхи, глубоко вошедшие в сознание каждого его соплеменника, и те суеверия, что порождают страх. У него есть свой набор приемов, позволяющих ему возбуждать страх и использовать суеверия своих пациентов. Когда его призывают для лечения больного, он старается прежде всего указать пациенту на причину его несчастий, телесную или бестелесную, в твердой уверенности, что это единственный путь к исцелению, который доступен пониманию больного. Он часто пользуется травами и снадобьями, целебные свойства которых сомнительны, а то и просто отсутствуют. Твердой рукой старого мастера, понимающего и постоянно контролирующего реакции аудитории, управляет знахарь развитием эмоций, которые сам считает полезным возбудить. Пользуясь ловкостью рук, может он "материализовать" паука или ящерицу, причем работает он перед зрителем, среди которых скептиков нет. Он применяет гипноз или самовнушение. Он пользуется фетишами, чтобы внушить веру, а чтобы создать атмосферу страха, он не останавливается перед убийством. Танец обнаженных Позднее, летом 1947 года, я снова соединился с экспедицией в базовом лагере, называвшемся Джакаре. Здесь был построен небольшой аэродром с радиостанцией, и отсюда экспедиционные партии должны были уходить на запад и север в глубины джунглей Амазонки. Первыми представителями местных жителей, с которыми мне пришлось здесь встретиться, были индейцы, нанятые в этом районе для сооружения лагеря. Их было около ста человек, с ними были их жены и дети. Они совсем недавно познакомились с белыми людьми, и это давало возможность наблюдать их еще не искалеченные культурой примитивные обычаи. Меня особенно интересовал культ "поклонения мертвым" - основа верований индейцев. Они, как и многие другие представители первобытных народов, верили, что мертвые правят живыми. Местные рабочие, например, искренне верили, что самолет, доставивший нас в лагерь, прибыл из "страны мертвых". Некоторые проявления культа мертвых относятся к числу наиболее таинственных и наиболее ужасающих обрядов первобытных народов. Посвященные мертвым ритуалы встречаются повсеместно - в Южной Америке, Африке, Австралии и Океании. Аборигены этих стран живут в постоянном страхе, что духи умерших сливаются с душами живых. По их представлениям пет разницы между сном, когда они могут в своих сновидениях общаться с духами мертвых, и бодрствованием. Уже первый опыт общения с работавшими в Джакаре индейцами показал их искреннюю веру в полную реальность общения между миром живых и миром мертвых. Это позволило мне еще больше утвердиться в справедливости предположений, сделанных на основе бесед с Пименто и, возможно, частично па основе воспоминаний о визитах в резервацию чайенов. Мысль моя проста - первобытный человек стоит к явлениям природы намного ближе, чем это можем представить себе мы, живущие в цивилизованном обществе. Для него нет ничего противоестественного в общении с. духами мертвых. Кроме того, защитить себя от них ему проще, чем от живых врагов, - для этого нужно только приносить духам дары и исполнять определенные обряды. Хотя он живет в постоянном страхе смерти, он научился воспринимать ее реальность с куда большей готовностью, чем мы. Смерть для него не только неизбежна, но и близка. Хотя эю может показаться парадоксом, но парадокс этот легко объясним. Явления, которых мы не понимаем, могут нас беспокоить и даже ужасать. Но если мы познакомимся с ними ближе, освоимся и почувствуем, что мы их знаем, то, хотя и будем продолжать бояться их, это будет уже другой, более близкий и привычный страх, когда мы фаталистически принимаем возможные последствия. Наша экспедиция работала в тех местах Бразилии, куда, насколько известно, белые проникли впервые всего лишь 75 лет назад. Этот район лежит на "продольной оси" Бразилии, на линии, идущей с северо-запада на юго-восток, и тянется на три тысячи миль от границы Колумбии до Рио-де-Жанейро. Большая часть индейцев, с которыми мне приходилось встречаться в лагере Джакаре, принадлежала к племени трумес, относящемуся к группе карибских племен. В районах, простирающихся к юго-западу от нашего лагеря, обитали индейские племена, принадлежащие к различным языковым группам, в том числе племя камайюра. Оно интересовало меня больше всего, поскольку мой переводчик - индеец Нарум был из этого племени. Нарум оказывал мне бесценную помощь в работе и исполнял обязанности коллектора, собирая все результаты нашей экспедиции, в том числе антропологические данные, которые мне удавалось получить. Это был крепкого сложения человек, его рост был выше среднего роста (около 5,5 фута) мужчин его племени. Он был среди первых индейцев, нанятых экспедицией для строительства аэродрома, и немного говорил по-португальски. За несколько недель наших экспедиционных работ нам удалось посетить с десяток племен, пользуясь самолетом или моторной лодкой. С нами был Орландо Вилла Боас, известный .среди индейцев как "великий белый доктор", который мог объясняться с представителями местных племен. Среди этих племен было воинственное племя сийяс, знаменитое своими набегами на соседей с целью грабежа и похищения женщин. Последнее обстоятельство особенно возмущало мужскую половину племен, подвергавшихся набегам, но женщины воспринимали возможность похищения совсем по-другому. В одном из селений племени сийяс мне приходилось беседовать с похищенными женщинами, и они не жаловались на свою судьбу. Они расценивали это как признак мужественности своих похитителей, и, кроме того, их привлекала возможность увидеть новые края. Однажды, пролетая на самолете над джунглями, мы заметили сравнительно большое поселение в нескольких милях от реки Кулуэне. Это был основной район расселения племени камайюра, к которому принадлежал мой Нарум. Поскольку в своих рассказах он неоднократно подчеркивал, что его племя не входило прежде в контакт с белыми людьми, мне было чрезвычайно интересно побывать у них. Мы вернулись в лагерь, и я обратился с просьбой к начальнику нашей экспедиции Орландо Вилла Боасу. Руководители экспедиции - его брат Леонард Вилла Боас и Клаудио - решили совершить это путешествие со мной. Они поручили Орландо и фотографу Джоа Мелиму создать группу из 10-12 человек с носильщиками и отправиться вверх по реке. Несколько дней мы плыли по Кулуэне, реке, пробившей себе путь сквозь непроходимые джунгли, на берегах которой мы встречали самые удивительные по окраске образцы растительного мира. Это собрание цветов и кустарников с воздуха создавало картину девственной красоты, скрытой листвой мощных деревьев, а здесь, внизу, это было фантастическое по красоте зрелище. Медленно подымаясь вверх по течению, мы любовались множеством редких по красоте своей окраски птиц, в том числе и черных попугаев, которых мне никогда не приходилось встречать ранее. Наша лодка, построенная целиком из красного дерева, была около 45 футов в длину, имела неглубокую осадку и могла доставить нас далеко вверх по любому из притоков реки. Мы могли подходить очень близко к берегу и обследовать почву, которая даже на значительном расстоянии от берега была мягкой и болотистой. Когда мы свернули в один из мелких притоков Кулуэне, который мы обнаружили при облете района, экипаж нашей лодки охватило странное чувство ожидания чего-то необычного. Я спросил Орландо Вилла Боаса, в чем дело. "За нами наблюдают, - сказал он. - Скоро они нас встретят". Действительно, вскоре и мы увидели на небольшом мысу, вдававшемся в реку, группы обнаженных индейцев, вооруженных луками и стрелами, которые, однако, не выказывали никаких признаков враждебности. Может быть, о нашем подходе их оповестил некий "лесной телеграф", такой же, как в Африке, - не знаю. Но они, по-видимому, заблаговременно знали не только о нашем визите, но и о наших мирных намерениях. Один из первых вопросов, который перевел Нарум, был; где великий белый доктор? Где белый курандей-ро? Нарум сразу указал на Орландо Вилла Боаса. Затем, обращаясь ко мне, он сказал, что это и есть "его люди". Действительно, его жена жила в деревне этих индейцев в четырех милях отсюда. Мы несколько дней пользовались гостеприимством этой деревни, и я с удивлением обнаружил, что большинство жителей никогда прежде с белыми людьми не встречалось. Индейцы племени камайюра, относящиеся к группе племен тупи, имеют крайне простую форму правления. Самый старый из мужчин считался "вождем", обычно это был единственный старик в племени. Вождя звали Томаку. Я сразу же попросил Нарума разузнать о знахаре деревни. В ответ Нарум состроил гримасу и указал рукой куда-то в джунгли. - Он убежал, - ответил Нарум по-португальски. - Белый курандейро делает больше дыма! (то есть может его "выкурить". - И. М.) Вскоре этот служитель медицины решился на возвращение. Он убежал, видимо, из опасения, что прибыл более могущественный знахарь. Нарум пояснил мне, что нет ничего необычного, если знахарь покидает племя, когда он ошибается в предсказании дождя или когда его обряды оказываются бессильными против болезни. За такие неудачи не наказывают. Просто он теряет репутацию и влияние и стремится перебраться в другое племя, где о его поражении не знают. Местный знахарь был не так стар, как Томаку, но куда безобразнее. Застывшее выражение его лица свидетельствовало о психической ненормальности - он, видимо, был подвержен эпилепсии, что среди местных племен часто является обязательным условием для успешной карьеры человека, посвятившего себя знахарству. С помощью Нарума мне удалось узнать много интересного о верованиях и обычаях индейцев этого племени. Старый знахарь был непререкаемым судьей во всех проблемах духовной жизни племени. Я спросил его, может ли он управлять душами мертвых? Нарум перевел ответ: "Нет, сеньор, это духи управляют им". Из того, что Нарум и этот служитель медицины рассказали мне, стало очевидным, что для камайюра идея смерти не связана с моральными или этическими ценностями. Понятия смерти, как наказания за злодеяния живых, просто не существует для них. Для них смерть - это всего лишь переход из страны живых в страну мертвых. В их представлении страна мертвых не лучше и не хуже страны живых. Человек просто умирает, и его дух продолжает жить в другой стране, которая не отличается от страны, где он жил до смерти. Представление о жизни после смерти для них столь же естественно, как естественно их представление о жизни, ибо любое другое представление, очевидно, повело бы к созданию вакуума в их сознании. Камайюра не видят также никакой разницы между душами людей и душами любых других существ, например змеи, рыб, птиц и других животных. Они верят что мертвые могут возвращаться в страну живых, "переселяясь" в тело любого живого существа, - в этом сходство их верований с верованиями многих других первобытных племен в различных частях земного шара. Это верование дает одно любопытное следствие Если умерший человек в мире духов подвергается нападению более сильного духа, то это может заставить его принять образ еще живущего человека. Тогда вмешательство знахаря становится совершенно необходимым - только он своими заклинаниями может избавить человека от власти духа покойника. Знахарь этой деревни с помощью Нарума дал мне столь простое и логичное толкование этих представлений, что оно выдерживало даже строгую критику нашего цивилизованного разума. Из его объяснений мне стало ясно, что их представление о небе коренным образом отличается от нашего. Они связывают его не с будущим, как мы, а с прошедшим временем. Там живут все ушедшие от нас друзья и родственники. С начала времен туда уходят все покойники и там живут вместе с первыми индейцами, жившими на земле. Если представляется возможность, то они возвращаются на землю в образе человека или животного. Но духи тех, кто не может вернуться, таятся в ночи и причиняют мучения живущим и тем, кто смог вернуться к жизни. Воспитание молодого поколения в значительной мере основано на сказаниях и легендах, так что молодежь племени, подрастая, узнает, что случилось с их предками. В этих легендах не делается большой разницы между людьми и животными или между живыми и мертвыми. Их рассказывают по памяти старшие члены племени, и младшее поколение индейцев верит им столь же искренне, как наши дети верят в существование Робин Гуда. Естественно, что такая вера находит свое отражение в их обычаях. Победа над животным - это такой же триумф, как победа над врагом. И тех животных, которые не представляют опасности для человека или которых он не употребляет в пищу, индейцы считают социально равными человеку. Большинство мужчин были молоды - в среднем им было около тридцати лет. Все они на вид отличались крепким здоровьем, что представляло разительный контраст с их высокой смертностью в раннем возрасте. Я осмотрел нескольких мужчин и не нашел у них никаких признаков внутренних или кожных болезней, заболеваний зубов или полости рта. В малой продолжительности их жизни виновны прежде всего частые эпидемии малярии. Этот бич жителей бразильских джунглей представляет смертельную угрозу для тех, кто. вынужден оставаться в деревне и не может покинуть зараженной зоны. Мне говорили, что когда начинается эпидемия малярии, то племя снимается с места, бросает свои дома и уходит далеко на новое место. Трудности охоты, которая является долгом мужчин, также уносят много жизней. Обязанности знахаря у индейцев камайюра почти те же, что у Пименто или Чоро, они лишь чуть проще. Менее сложная социальная структура племени, отсутствие представления о наказании за грехи упрощают его задачу. Если знахарю не удается излечить больного, индейцы камайюра не осуждают его за слабость, а считают, что в болезни виноват другой колдун. Но если соплеменники умирают слишком часто, то к знахарю перестают обращаться за помощью и он вынужден уходить из племени. Престиж местного знахаря неоднократно страдал еще до нашего приезда, и во время нашего пребывания у камайюра знахарь снова скрылся. Нарум подтвердил мне, что это объяснялось главным образом его боязнью вступить в безнадежное соревнование с великим белым доктором Орланжо Вилла Боасом, и он бежал, чтобы уйти от поражения. У камайюра есть один обычай, похожий на организованное ритуальное действие. Это праздник танца танга-танга, якобы очищающий жилища умерших от злых духов. Когда мы впервые появились в деревне, этот праздник был в полном разгаре, и большая часть танцоров-мужчин была раскрашена красной растительной краской урукум. Симметричные линии покрывали их лица, верхнюю часть тела и ноги. Женщины участия в танце не принимали и не были раскрашены. Цель танца частично состояла в психологической разрядке танцующих, и он во многом был схож с ритуальными танцами африканских племен, участники которых верят, что во время танца в них вселяются духи, хотя на сей раз я не слышал от туземцев, чтобы они верили в то, что духи владеют танцорами. Мужчины племени были ростом выше обычного для этих мест. Некоторые из них были до 6 футов ростом и весом около 200 фунтов. Они танцевали совершенно обнаженными, если не считать узкой набедренной повязки из листьев пальмы и бамбука. На головах у них были красивые повязки из перьев тукана, запястья и лодыжки украшали повязки из древесных волокон. У некоторых на затылках были прикреплены пучки. обезьяньих волос, которые при прыжках создавали впечатление развевающейся гривы. Каждый из танцующих играл на свирели, издававшей высокие пронзительные звуки в такт их ритмичным прыжкам. В этом танце они демонстрировали чудеса выносливости. Широким шагом, почти прыжками, а часто бегом в едином ритме танцевали они весь день с восхода солнца до заката, а затем почти без передышки всю ночь. Они обходили кругом каждую хижину поселка, то приближаясь к ней тремя шагами, то отскакивая назад. Затем они вбегали в хижину и выбегали из нее. За все то время, что я наблюдал танцоров, никто из них не съел ни кусочка и не выпил ни капли воды, На следующий день к ним присоединились жены, и этот изнурительный танец продолжался без перерыва. Каждая женщина танцевала рядом с мужчиной, положив руку ему на плечо и повторяя за ним все прыжки и ритуальные фигуры танца. Незадолго до нашего ухода из деревни меня как-то ночью разбудил Нарум и сообщил, что сестра одного из вождей пленени Мондоро подверглась нападению злых духов. Я немедленно направился в ее дом - большую хижину без перегородок, где вся семья "жила и спала в одном помещении, и обнаружил молодую женщину в состоянии послеродовой горячки. Ей было около 16 лет, и она только что родила дочь. Я знал, что нам грозят крупные неприятности, если мы попытаемся оказать медицинскую помощь, и она окажется безуспешной. Но я попросил Нарума убедить вождя, чтобы он разрешил нам взять больную с собой" в лагерь. На следующий день мы отбыли, взяв с собой женщину. Она должна была испытывать мучительные боли, но ничем, разве что случайной гримасой, не выдавала своих мук. Пока мы плыли вниз по реке, нас сопровождали сигналы "телеграфа" джунглей: удары палкой по пустому выдолбленному бревну. Звуки этого примитивного барабана разносились на много миль вокруг. Впереди нас по нашему маршруту, очевидно, были высланы наблюдатели, которые должны были следить за тем, чтобы наш путь прошел благополучно. Как только мы проходили один из таких постов, в ясное тропическое небо поднимался столб дыма от сигнального костра. Когда мы прибыли в Джакаре, женщина была в таком плохом состоянии, что мы были вынуждены направить ее на самолете в госпиталь в Арагарсас. Несколькими неделями позже, когда я в Рио дожидался самолета, чтобы отправиться домой, я услышал от одного из братьев Вилла Боаса, что женщина выздоровела и доставлена обратно в свою деревню. По крайней мере хоть на этот раз первый контакт первобытного племени с белым человеком хорошо кончился. Воля мертвеца От верховий Амазонки до Габона в Западной Африке по прямой почти 7 тысяч миль. Тем не менее я обнаружил, что и здесь и там знахари мало чем отличаются друг от друга. Разве что ритуалы африканских знахарей более зловещи и не столь благожелательны к человеку, как ритуалы их американских собратьев. Но и это различие обычно выражено не слишком четко. Лучшей из известных мне знахарей была Лусунгу, которую бельгийцы из Леопольдвиля считали самой могущественной из знахарей (или нгомбо) в стране Бапеи-де, простирающейся между Габоном и границей Анголы. Когда я увидел ее, ей было около 25 лет. Это была стройная молодая женщина с горевшими диким пламенем черными глазами. У нее был правильный овал лица и классические черты, которые встречаются среди племен Габона и Бельгийского Конго. Женщины - жрицы черного искусства не редкость в Африке, Среди южноафриканских племен матабеле, например, больше знахарей-женщин, чем мужчин. По ряду причин, о которых писал Киплинг, их и боятся больше. Большая часть знахарей утверждают, что они занимаются только "белой магией" - используют амулеты, фетиши или "заговаривают духов" только с добрыми намерениями - для излечения больных, изгнания духов или предсказания погоды. Они категорически отрицают, во всяком случае при общении с белыми людьми, что своей деятельностью могут принести вред человеку. Однако даже случайный наблюдатель заметит, что они занимаются и "черной магией", которая служит оружием как знахарей, так и колдунов. Такой была и Лусунгу. Имя Лусунгу было хорошо известно местной администрации и, чтобы встретиться с нею, я вместе с моим добрым знакомым, майором местной полиции Роландом вылетел в Киквит - город в нижней части долины Ба-пенде. Здесь по договоренности с майором в мое распоряжение должна была быть предоставлена грузовая машина. В этой местности были отмечены случаи заболевания корью - "красной болезнью", и представитель компании "Палм Ойл" был рад, что человек с медицинским образованием посетит селения Кунгу и Килембе, где расположены предприятия этой компании по производству пальмового масла. Ее представители пытались провести предупредительные прививки среди местного населения, но встретили сопротивление нгомбо (знахарей) этих деревень. После путешествия на машине по низким, иссушенным солнцем холмам мы прибыли в Гунгу, где к нам присоединился Джгрра, агент по набору рабочей силы для компании "Палм Ойл". Он знал всех местных старейшин деревень и всех знахарей. Он отвез нас в деревню Мусангалубали - центральный пункт племени бапенде, возглавляемого старым разбойником по имени Каланге. Каланге уже сообщили, что цель нашего приезда- это прививки среди членов его племени, и он встретил нас дружески. Каланге сказал, что очень хорошо знает всю силу "магии белого человека", однако он хотел бы, чтобы мы заручились также поддержкой "великой Лусунгу", которая живет в 75 милях отсюда, в самом центре территории Бапенде. -Он согласился послать гонца - предупредить о нашем приезде. Чтобы подтвердить полномочия посла, следовало изготовить специальный фетиш. То была деревянная маска. Вождь сказал, что мы должны ожидать возвращения гонца примерно два дня и лишь после этого сможем тронуться в Кинсамбе - деревню, где жила Лусунгу. Эта деревня находилась недалеко от большого селения Килембе, где были расположены предприятия компании. Джерри оказался незаменимым помощником. Он бегло говорил на всех местных диалектах, и было видно, что он пользуется у местных жителей глубоким уважением. Я думаю, что это было отзвуком тех не столь далеких времен, когда подобный агент был предвестником ужасных бедствий. Он шпионил по деревням и доносил охотникам за рабами, где таится желанная добыча. В Килембе Джерри познакомил меня с местным представителем властей, фламандцем по имени Ройяль. Здесь Ройяль был царь и бог. Он решал все вопросы, касающиеся центральных властей, собирал налоги и руководил полицейскими операциями местной малочисленной, но весьма эффективной "армии". Он знал всех окрестных колдунов и, уж конечно, знал Лусунгу. Лусунгу жила в десяти милях от Килембе, и мы отправились туда в "джипе" Ройяля. По дороге он много рассказывал мне о нравах и обычаях местных жителей, в жизнь которых он старался не вмешиваться, если это не касалось интересов колониальных властей или если не происходили какие-либо исключительные события. Мы проехали уже четыре или пять миль по -плохой дороге, как вдруг Ройяль резко остановил машину и с явным волнением показал мне на толпу туземцев. Мы выпрыгнули из машины. На земле было распростерто тело молодой женщины. Ройяль приказал перенести тело с дороги, чтобы осмотреть его. Никто из негров, однако, не осмелился коснуться мертвой. Ройяль многозначительно посмотрел на меня. "Вот видите, - сказал он, приподняв бровь, - это то самое, что мы называем убийством по наговору". Я опустился на корточки рядом с ним, чтобы осмотреть лежащее на краю дороги тело женщины. Хотя она лежала на самом солнцепеке, на теле не было видно следов разложения. Я осмотрел глаза, а затем голову. К моему изумлению, череп был вскрыт. В нем было проделано небольшое аккуратное отверстие эллиптической формы. Приглядевшись, я увидел, что мозг был извлечен. На теле не было видно никаких других следов насильственной смерти, ни малейшей царапины. Я почувствовал волнение, которое испытывал при тех случаях необъяснимой смерти, о которых мне приходилось слышать. Между тем Роигяль пояснил: - Девушка убита по чьему-то наущению. Тот знахарь. который сделал это, должен был достать ее мозг, вероятно для того, чтобы сделать из него фетиш. Это дело рук Лусунгу. Только она одна могла совершить такое. Во всяком случае, она замешана в этом деле. Он обратился к туземцам, собравшимся вокруг нас. Они с любопытством взирали на тело, но держались от него на почтительном расстоянии. Из расспросов Ройяля выяснилось, что никто из туземцев не знал этой девушки. Во всяком случае, все они утверждали, что не знают ее и не могут сказать даже, из какого она племени. Но они говорили о том, что слишком долго нет дождей, что их посевы гибнут, и удивительным образом связывали засуху со смертью девушки. Один сказал, что они уже принесли в жертву цыплят и даже козла (а это крупная жертва), но бесполезно. Тогда они обратились за советом к "говорящему дереву", и "дерево" - могущественный фетиш - объявило, что богам нужен мозг молоденькой девушки, тогда они сжалятся и пошлют дождь. Позднее я узнал, что бедная девушка была соперницей Лусунгу. То было тем сплавом ревности и интриги, что нередко лежит в основе преступления и в нашем обществе. Тело не носило следов разложения, видимо, оно было бальзамировано местным способом. Ройяль уже встречался с подобными случаями, и когда он однажды произвел вскрытие, то "внутренности были ярко-красного цвета". Сделав несколько пометок в бланках, Ройяль занял свое место в "джипе", и мы продолжили свой путь в Килембе к Лусунгу. Почти на окраине деревни мы заметили немного в стороне от дороги свежевырытую могилу. Ройяль остановил машину и Дал мне знак следовать за ним. Около ямы лежало тело старика, для которого и предназначалась могила. Невольно я задался вопросом: сколько еще трупов мы повстречаем, прежде чем доберемся до преступника? Приготовления к погребению шли по установленному порядку. У подножия могилы были разложены вещи, принадлежавшие прежде покойнику. Тут были погремушки, пучки перьев и несколько тыкв, наполненных пальмовым маслом. Похороны были прерваны нашим прибытием (или участники церемонии были оповещены по любопытной системе "телеграфа джунглей", применяемого во многих племенах Африки). То не был обычный тамтам, знакомый читателям рассказов о жизни в джунглях. Как передаются известия, я не знаю, но они доходят до селений со скоростью большей, чем скорость передвижения человека. Мы прибыли в деревню, и Ройяль провел официальный опрос. Выяснилось, что хоронили старого знахаря по имени Витембе. Ройяль отметил в своем блокноте: "Нгомбо Витембе найден убитым. Видимо, жертва распрей между местными знахарями". - Вполне вероятно, что его смерть можно поставить в связь с убийством девушки, - сказал мне Ройяль. - Наверное, он заверил жителей в том, что дождь пойдет, если ему доставят мозг девушки. Его требование выполнили, а дождя не было, вот Витембе и поплатился за свою неудачу. Во всяком случае, - заключил он, - это дело не затрагивает интересов правительства. Я был изумлен. - Вы хотите сказать, что не намерены расследовать дело дальше? - спросил я. - Но ведь девушку убили, сомнения-то в этом нет? - Убийство нгомбо Витембе объясняет убийство девушки, - сказал он философски. - Убийство девушки объясняет убийство нгомбо. Чего тут еще расследовать? Такое парадоксальное представление о криминалистике несколько озадачило меня, но скоро я отвлекся, наблюдая за большой толпой, встретившей нас в деревне и с любопытством взиравшей на нас. Я невольно обратил внимание на девушку, стоявшую неподалеку у входа в новую травяную хижину. Большая часть негров бапенде имеет кожу иссиня-черного цвета - у нее кожа была красивого светло-шоколадного оттенка. Ростом она была повыше местных женщин, стройнее их, с крепкой высокой грудью. Она была обнажена до пояса, вокруг бедер на свободном поясе висела юбочка. Маленькая головка девушки была гордо посажена на плечах, а глаза ярко блестели. Самым удивительным в ее теле, если не считать его природной грации, был живот -- он был весь покрыт татуировкой в виде концентрических кругов вокруг пупка. Как мне сообщили позднее, для этого надрезают кожу и втирают туда растительную краску. Волосы ее были собраны в пучок в виде перевернутого усеченного конуса, возвышавшегося на голове как собранный кругом веер. Такую сложную прическу скрепляла весьма не аппетитного вида масса из мха и животного жира. Верхнее основание конуса было украшено рядом обойных гвоздей с крупными бронзовыми шляпками. Прическа эта в целом производила столь сильное впечатление, что даже гвозди не казались смешными, а представлялись королевской короной. - Это Лусунгу, которую вы так стремились видеть, - сказал мне Ройяль. указав на девушку рукой без всякого признака уважения к ее полу. Я был несколько смущгн, что меня столь невежливо представили, но Лусунгу только посмотрела на меня без особого интереса, словно для нее в этом не было никакой неожиданности. Ройяль подошел к ней и заговорил на языке кипенде. Он, как видно, сказал ей, что я "белый доктор", прибывший издалека, чтобы перенять ее искусство врачевания. Он объяснил ей, что я затратил несколько месяцев на паломничество к ней и прибыл учиться, а не критиковать. Впервые за время беседы губы Лусунгу разошлись в улыбке, и обнажились зубы... Должен сказать, я был потрясен, хотя долго работал зубным врачом. Дело в том, что среди бапенде обычные зубы считаются безобразными. Их называют "обезьяньими". Женщины племени переносят длительную и мучительную операцию, во время которой их передние зубы оттачиваются так, что начинают напоминать змеиные. У Лусунгу рот был полон таких зубов. Она грациозно подняла руку, собираясь говорить. Но в это время в деревню вбежал, отчаянно жестикулируя, человек. Он принес известие о вспышке чумы в соседнем селении. Заболели две его дочери, и он просил Лусунгу о помощи. Он хотел узнать, кто напустил болезнь на его семью. Лусунгу пристально смотрела на своего нового клиента, и я не мог понять, то ли она собиралась оставить его просьбу без внимания, то ли гипнотизировала его. Затем она быстро повернулась и скрылась в хижине. Через несколько минут она появилась снова, ее грудь была прикрыта одеянием, сплетенным из копры. За ней шел мальчик, несший маримбу - музыкальный инструмент, сделанный из изогнутых кусков дерева, прикрепленных к пустым тыквенным бутылкам. Лусунгу взошла на небольшой помост, поддерживаемый четырьмя замысловато вырезанными фигурами, и я вспомнил об известном ритуале заклинания палочек, в котором всегда употребляются четыре фигуры. Этот ритуал распространен по всей Африке. Несчастный отец опустился на корточки напротив колдуньи, в то время как сама Лусунгу и мальчик сели на помосте, поставив между собой маримбу. Лусунгу начала говорить нараспев низким музыкальным голосом. В одной руке она держала погремушку, которой взмахивала, задавая вопросы: - Зачем ты пришел сюда? О чем ты хочешь посоветоваться со мной? Может быть, тебя не любят женщины или в твоей семье кто-нибудь заболел? Туземец уже объяснил причину своего появления, но она продолжала задавать риторические вопросы, а он слушал ее с огромным вниманием. Время от времени он так же нараспев отвечал. Все это время мальчик импровизировал на маримбу. Вся сцена производила какое-то гипнотическое впечатление. )Д поймал себя на том, что внимательно вслушиваюсь в напевный ритм и захвачен происходящим, хотя сам я понимал только очень немногое из их слов, кое-что мне переводил Ройяль. Наконец Лусунгу сказала: Болезнь вызвана фетишем, который находится в твоем доме или принадлежал ушедшему и вновь вернувшемуся нгомбо. Мы должны узнать. Неожиданно она подбросила свою погремушку в воздух. Погремушка упала на помост у белой линии, проведенной параллельно другой - красной. В пророчестве местных колдунов это служит подтверждением справедливости их слов. По толпе прошло движение. Ройяль наклонился ко мне и прошептал; - Это тот нгомбо, похороны которого мы видели. И Лусунгу собирается использовать его смерть. Она умная женщина. Лусунгу продолжала прорицать в своей напевной манере, обвиняя старого нгомбо в том, что он навлек беду на семью ее клиента. Обвинение это, естественно, опровергнуть было некому, ибо старик был мертв. Она заявила, что злой дух старого нгомбо напал на семью несчастного клиента потому, что тот не пришел вовремя к Лусунгу и не попросил ее помощи в самом начале болезни детей. Бедняга дрожал в безумном страхе. Он молчал и стоял, не отрывая глаз от черной колдуньи. Она предложила ему оплатить ее услуги, и он передал ей кусок цветистой материи. Лусунгу отпустила его, посоветовав обратиться к нгомбо из соседней деревни. Он был специалистом по опасным заболеваниям и мог спасти его дочерей от злых духов, которых тот по собственной глупости допустил в свою семью. После того как перепуганный до смерти отец удалился, я начал анализировать метод Лусунгу. По сути дела, она достигла двух вещей: перепугала человека до того, что он поверил, будто бы она была в состоянии защитить его, если бы захотела. Кроме того, она избежала возможной неудачи. Ее клиент просил узнать причину болезни его дочерей, и она удовлетворила его просьбу и даже получила свой гонорар. Тем не менее вся ответственность была возложена на "специалиста" - нгомбо из другой деревни. Намного ли это отличается от обычной медицинской практики в нашем обществе, когда терапевт направляет больного для консультации к узким специалистам? Впоследствии я постарался узнать, чем закончилось это дело. Человек пошелтаки к нгомбо в соседнюю деревню, как советовала Лусунгу. Нгомбо приготовил смесь из пальмового масла и еще каких-то ингредиентов и опрыскал ими тело своего мертвого коллеги, после чего дети выздоровели! Наверное, они выздоровели бы в любом случае. На следующий день после нашего прибытия в деревню к Лусунгу пришел за помощью другой человек. То был отец изнасилованной девочки. Она умирала, и ей была нужна срочная медицинская помощь. Мы убедили Лусунгу сесть с нами в "джип" и поехать в деревню, где умирала девочка. Ей было около восьми лет. Я взял ее руку, но не обнаружил пульса. Затем я вынул из саквояжа стетоскоп и выслушал ее. Мне не удалось обнаружить биения сердца. - Она умерла, - сказал я, но Лусунгу, наклонившись через мое плечо над девочкой, отрицательно покачала Толовой. Она склонилась над девочкой и начала дуть ей в рот. Как она узнала, что в ребенке еще теп-Лится жизнь, я не знаю. Однако очень скоро губы девочки дрогнули, и я смог почувствовать ее пульс. Лусунгу мягко сказала что-то на ухо ребенку, и девочка ответила: "Мбуки". Это было имя напавшего на нее. Лусунгу поднялась и сказала столпившимся вокруг жителям деревни: - Приведите всех, кого зовут Мбуки! К ней привели пятерых юношей. Они стояли с опущенвыми головами и производили жалкое впечатление. На их лицах застыло невыразимое отчаяние, в них было нечто такое, из чего я понял, сколь безграничной властью над ними обладала в тот момент Лусунгу. Она допросила каждого из мальчиков. Каждый из них | ответил отрицательный покачиванием головы. Не добившись ничего, она перенесла девочку на помост, который есть в каждой деревне. Затем она произнесла самую невероятную проповедь на моральные темы, которую мне когда-либо приходилось слышать. - Ни один из мальчиков не совершал этого преступи ления, - сказала она, - хотя несомненно, что оно совершено. Виновен в нем ванга - "злой дух", укрепившийся в одном из мальчиков. Этот дух настолько силен, что не позволяет мальчику признаться, поэтому она добьется признания другими средствами. Мальчики, которым было от девяти до четырнадцати лет, стояли потупившись, но на лицах их не было выражения вины, скорее то было выражение отчаяния. Лусунгу построила их в линию на краю поляны, взяла приготовленную чашу и поднесла ее поочередно каждому из мальчиков. Каждый покорно взял по горстке содержимого - неприятно пахнущего состава из маниоки, - и все принялись жевать это крахмалистое вещество. Вдруг Лусунгу отрывисто скомандовала: - Плюйте! Она произнесла это так внезапно, что у несчастных не было времени обдумать приказание. Они просто немедленно, выполнили его, выплюнув полупережеванную маниоку. : Лусунгу рассмотрела ее и указала пальцем на одного из них: - Ты виноват! Мальчик повернулся и бросился в чащу. Его никто не преследовал. - Пусть бежит, - сказала Лусунгу и, указывая на полу пережеванную маниоку, объяснила: - Видите, она сухая. Ванга, засевший в мальчике, не смог защитить его, и его рот был сухим. Позднее, вернувшись в Кинсамбе, мы нашли там беглеца, он прибежал в деревню Лусунгу, и здесь его задержали до ее возвращения. Она сурово посмотрела на него и сказала: - Через три дня ты умрешь. Она взяла бутылку из тыквы, побрызгала водой и посыпала каким-то красным порошком вокруг хижины, где стоял съежившийся от страха мальчик. Он не выказывал ни малейших признаков сопротивления и не пытался бежать. Затем она повторила свое пророчество жителям деревни. Это был приговор. Никто и пальцем не тронул мальчика. Через три дня он был мертв. Испытание колдовством Хотя Лусунгу, несомненно, была повинна в смерти трех человек, назвать ее убийцей было бы слишком трудно и даже бездоказательно. Она подстроила убийство старого нгомбо Витембе, она также спровоцировала убийство молодой женщины, она в некотором смысле была и причиной смерти юного насильника Мбуки. Но я думаю, что прокурору в суде было бы очень трудно. если только вообще возможно, добиться ее осуждения. Я спросил у Ройяля, оставшегося в деревне для разрешения возможных споров о разделе урожая пальмовых орехов, почему бельгийские власти позволяют Лусунгу проявлять ее губительное искусство. Тот пожал плечами. В сущности, она приносит пользу своему народу. Ей верят. И если бы ее не было, они пошли бы за кем-нибудь другим, менее разумным. Он сделал ударение на слове "разумным", из чего я понял, что колониальная администрация без особых трудностей договаривается с могущественной Лусунгу по практическим вопросам - таким, как сбор пальмовых орехов. У Лусунгу уже была своя собственная плантация, приобретенная за счет подарков ее клиентов, и она производила впечатление деловой женщины. Я попытался подробнее узнать о ее прошлом, и это, как ни странно, не представило большой трудности" при помощи Ройяля, выступавшего в качестве переводчика, Лусунгу много рассказывала о себе. Ее отец был колдуном, славившимся среди племен бапенде способностью принимать облик леопарда, крокодила или льва. У колдунов это считается редчайшим даром. Однако в большей части Африки принимать облик животного считается преступлением, и наказание за убийство таких оборотней не бывает слишком суровым. Один знахарь соперник отца Лусунгу, пришел к мысли, что если убить как можно больше этих животных, то среди них может оказаться и его конкурент. Поэтому один из охотников решил убить старого нгомбо в его человеческом облике и таким образом избежать кары. Он подстерег его в лесу и задушил голыми руками. "Убить моего отца было нетрудно, - сказала Лусунгу. - Он был уже стар". Рассказывая всю эту историю, она не проявляла больших эмоций. Убийца бежал, но на свое несчастье встретился с Лусунгу. Когда я ее видел, ей было около 25 лет, а эти события происходили несколько лет назад. Она тогда была еще более очаровательной дикаркой, во всяком случае, убийца отца влюбился в дочь. Лусунгу, судя по всему, не испытывала большой привязанности к убийце своего отца. Но она хотела стать колдуньей и заставила мужа. отвести ее к знахарю, бывшему сопернику ее отца. Оплачивая обучение, ее мужу скоро пришлось расстаться со всем, чем он владел в этом мире. Очень скоро Лусунгу настолько овладела своей профессией, что он скоропостижно умер. Это. было, вероятно, ее первое убийство. Она стала членом организации своего рода профессионального объединения колдунов. Обучение далось ей нелегко. - Меня заставляли делать многое, - сказала она, - в том числе и недобрые дела. Я должна была поймать красного земляного краба, оторвать ему лапы, затем взять кожу жабы и челюсть обезьяны, растереть на камне и сделать кашицу. Затем я разрезала здесь.- Она показала на свой правый висок. На коже лба были видны тонкие шрамы, шедшие от одного виска до другого. Аналогичные шрамы образовывали концентрические круги на ее животе. - Разрезы эти, - рассказала Лусунгу, - намазали той самой пастой из лапы краба, челюсти обезьяны и других ингредиентов, и надрезы заросли. Затем они дали мне лекарство, после которого мне нужен был мужчина, - рассказывала она. Это было. как я понял, каким-то половым стимулятором. Как рассказывала Лусунгу, этим средством она часто пользовалась потом для лечения мужчин с ослабленным половым влечением. Пока Лусунгу говорила, я начал осознавать странное, почти гипнотическое влияние ее глаз. Временами ее холодное, не выражавшее почти никаких эмоций лицо обращалось в мою сторону, и по нему пробегала слабая улыбка, но то было не больше, чем движение губ, обнажавшее копчики острых зубов. После смерти отца Лусунгу делала столь быстрые успехи в знахарском ремесле, что вскоре стала "хранительницей фетишей". Это означало, что она добилась признания в среде знахарей и построила собственный дом. Слава ее росла, а вместе с нею и -ее гонорары. Вскоре она уже владела небольшой плантацией, множеством кур и несколькими свиньями. Ей платили за самые различные услуги, включая свадьбы, обрезание и другие обряды. Ее слава прорицательницы распространилась на соседние деревни, и на нее возник спрос как на оракула. Тайная секта колдунов и знахарей прибегала к ее помощи для того, чтобы защитить свои ряды от проникновения конкурентов и наслать на них злых духов. Она выступала также как судья и разрешала споры о праве собственности на свиней и даже на женщин. Предсказывать погоду она избегала, ибо, если колдун предсказывал дождь, а дождя не было, на него возлагалась ответственность за последствия, и судьба неудачника была решена. Она поведала нам о печальной судьбе знахаря из соседней деревни, который взялся излечить нескольких жителей, заболевших странной болезнью. Он согласился изгнать злых духов, но когда от этой болезни умерло несколько человек, то его обвинили в лжепророчестве и представили на суд вождя. Знахарь просил об испытании ядом: когда он выпил отравленное питье и его вырвало, он тем самым оправдал себя в глазах судей. Однако наиболее горячие из жителей деревни подстерегли его и убили, доказав тем самым (по крайней мере в глазах Лусунгу), что колдун, потерявший репутацию, быстро теряет и жизнь. Я спросил ее мнение о белых людях, но она проявила мало интереса к этому вопросу. Я думаю, что она разговаривала со мною только потому, что я был "белый доктор" и она надеялась перенять от меня что-нибудь полезное. Мы пробыли в деревне уже несколько дней, когда Лусунгу сказала Ройялю о том, что она направляется в соседнюю деревню. Там из дома местного представителя колониальных властей было украдено несколько ценных вещей, и вождь приказал знахарю деревни найти похитителя. Лусунгу пригласили как консультанта, и она хотела бы знать, нет ли у "белого доктора" желания сопровождать ее. Мне представлялась редкая возможность быть свидетелем обрядов местных колдунов. Вместе с Лусунгу мы на нашем "джипе" выехали на место происшествия. Местный знахарь был высоким, крепко скроенным человеком, с богатой татуировкой на груди, имевшей ритуальный смысл. У него было сильное квадратное лицо, толстые отвислые губы и узкий лоб удлиненной формы. Его лицо было натерто белой золой, в руках он держал кожаный мешок и наполненную водой бутылку из тыквы. Сев на землю, он положил перед собой рог антилопы - своего рода отличительный знак колдунов, - амулеты и несколько полированных костей. Он "полил воды на руки и побрызгал вокруг себя. Затем высыпал немного белого порошка из риса и был готов к действию. Подняв кости, он потряс их и подбросил вверх. Собравшиеся вокруг жители деревни не проявляли никакого беспокойства, хотя при таком методе следствия подозрение могло пасть на каждого из них. Колдун провел линию от каждой из упавших на землю костей - их было шесть - и указал на нескольких человек, стоявших в стороне. Их вытолкнули в центр круга. Колдун повернулся к вождю и сказал: - Один из этих людей вор. Старый вождь был явно разгневан. Судя по всему, среди подозреваемых оказались его родственники. Он выхватил из-за пояса нож и стал размахивать им над головами обвиняемых. Вождь крикнул несколько непонятных мне слов. Ройяль пояснил, что он предложил виновному сознаться и уплатить штраф. Все отрицательно покачали головами, никто не произнес ни слова. Вождь был разъярен. Он вопил и в гневе размахивал руками. Наконец замолк, повернулся к знахарю и повелительно махнул рукой. - Вор будет найден и умрет! - прорычал вождь, Знахарь выступил вперед. Я наблюдал за стоявшей позади него Лусунгу. Тут мне стало ясно, что она вступила в игру и подает советы знахарю. Она не принимала прямого участия в церемонии, но ее черные глаза неотступно следили за подозреваемыми. Колдун вышел вперед и протянул ближайшему из" шести обвиняемых небольшое птичье яйцо. Его скорлупа была- столь нежной, что казалась прозрачной. Было ясно, что при малейшем нажиме яйцо будет раздавлено. Колдун приказал подозреваемым передавать яйцо друг другу - кто виновен, тот раздавит его и тем самым изобличит себя. Когда яйцо дошло до пятого, его лицо вдруг свела гримаса ужаса, и предательский желток потек между пальцами. Несчастный стоял, вытянув руку, с которой на землю падала скорлупа, и его дрожащие губы бормотали признание... Затем он вдруг резко выпрямился и указал на старого колдуна: - Он и его брат Камбула помогали мне воровать! Лусунгу скользнула вокруг толпы и подошла к нам. Она тронула рукой плечо Ройяля и быстро произ несла несколько слов на кисвахили. Он повернулся ко мне: - Она говорит, что старый нгомбо будет подвергнут испытанию ядом и умрет. Я взглянул на Лусунгу и увидел на ее лице торжествующее выражение. Я понял, что произошло. Какими-то ловкими ускользнувшими .от моего внимания маневрами она поставила старого нгомбо в опасное положение. Она догадывалась или знала о его причастии к воровству и сознательно допустила такое развитие событий, при котором его вина должна была быть обнаружена. Лусунгу, очевидно, была не только опытной знахаркой, но и хорошим политиком. Иначе бы ей не выжить среди коллег. Признавшийся преступник между тем рассказывал вождю историю кражи, временами показывая дрожащей рукой на старого нгомбо. Он объяснял, как знахарь и его брат подбили его на кражу, обещав сделать фетиш, который защитил бы его от кары. Поскольку они обманули его, то он счел себя вправе обвинить старого нгомбо. Этим он не ограничился. Он обвинил знахаря также в том, что тот допустил распространение страшных болезней в деревне и повинен в болезни его дочерей. Внезапно я узнал в говорившем человека, ранее обращавшегося к Лусунгу за помощью. Тогда она упрекала его за то, что он не пришел к ней раньше, и отослала его к "нгомбо специалисту" в соседнюю деревню. Именно этого знахаря сейчас обвиняли в причастности к воровству. Хитростью и коварством, достойным Макиавелли, Лусунгу избавлялась от конкурентов. Для руководства обрядом испытания ядом был приглашен еще один нгомбо. Это был тощий, зверского вида человек. На его теле был нарисован скелет. В руках он держал непременный рог антилопы. Подойдя к знахарю, он указал на него пальцем и, разразившись потоком слов на языке бапенде, объявил его виновником болезни жителей деревни. Когда старый нгомбо стал отрицать причастность к болезням, дело взял в свои руки вождь. Для него это был прекрасный случай показать себя в лучшем свете, и он не преминул воспользоваться им. Он приказал, чтобы нам принесли стулья, и даже послал к нам людей с опахалами, чтобы те стали позади нас и отгоняли мух. Он готовил для белого доктора особое зрелище- испытание ядом. На огонь поставили большой котел с водой. Когда вода закипела, в него положили кору дерева мухонго-лока, чтобы приготовить отвар для "суда". В котел добавили красноватого порошка. Образовавшаяся густая жидкость еще кипела, когда в круг вошла цепочка что-то монотонно напевавших женщин. Глухо и ритмично начали бить барабаны. Некоторые из зрителей стали подпрыгивать на месте и что-то кричать друг другу. Атмосфера накалялась, участниками ритуала постепенно овладевало лихорадочное возбуждение. Старый вождь был явно доволен и по временам широко улыбался, несмотря на всю серьезность момента с юридической точки зрения,- через несколько часов обвиняемого вполне могла постигнуть смерть. Второй игомбо приблизился к котлу, зачерпнул из него ковшом густую жидкость и налил в тыквенную бутылку, чтобы остудить. Все его движения были медленны и торжественны. Первому выпить яд было предложено обвиняемому нгомбо. Он пил совершенно спокойно, причмокивая губами после каждого глотка. Затем настала очередь его брата и наконец самого вора. Все они пили отраву без какого-либо принуждения. Быстрее всего яд подействовал на вора. Он застонал, упал лицом вниз и начал корчиться на земле. Толпа , плясала вокруг, криками выражая свою радость по поводу такого явного "доказательства" вины. Барабаны били сильней и сильней. Женщины что-то ритмично пели. Люди из толпы стали подходить к котлу и пить отравленную жидкость. Скоро после этого их начинало рвать. Придя в себя, они снова начинали петь и танцевать. Некоторые были настолько опьянены, что наносили себе раны ножами. Текла кровь, и это еще больше взвинчивало участников. Толпа превратилась в сплошной клубок тел. несколько обеспокоенный, я спросил у Ройяля, не становится ли это опасным для нас, но он успокоил меня. Вскоре, однако, возбуждение начало спадать, и, когда толпа несколько успокоилась, я спросил Лусунгу, чем все это кончится. Она удивленно посмотрела на меня и спокойно ответила: - Злой нгомбо и вор умрут. Брат вора будет жить. Он не виноват. Он станет новым нгомбо. - Мы остались в деревне до следующего дня, и к утру, как и предсказывала Лусунгу, старый нгомбо и вор были мертвы. Самое странное состояло в том, что отравленный напиток пила половина жителей деревни. Но умерли только эти двое - те, на кого указала Лусунгу. Единственное пришедшее мне в голову объяснение кажется невероятным: эти двое умерли потому, что знали, что они умрут. В событиях, свидетелями которых я был, меня поражало одно: ни в одном из этих случаев ни разу не была применена грубая сила, не считая, конечно, использования лекарств, если это можно считать "силой". Мозг у той молодой женщины вынули уже после ее гибели. Причины смерти старого Витембе были неясны. Никаких следов физического воздействия не было, однако мосье Ройяль назвал это убийством. Насильник Мбуки умер без малейшего применения к нему физической силы. Его "убедили" умереть. Признанный виновным нгомбо умер, конечно, от яда, однако десятки других жителей деревни пили ту же ядовитую жидкость, в она не причинила им ни малейшего вреда. Единственное заключение, к которому я мог прийти, было то, что африканские колдуны знают и применяют силу психологического воздействия. И несомненно, они очень много знают о лекарствах. Современное "чудодейственное" лекарство серпазил, например, было известно медикам и миссионерам в Африке задолго до того, как его стали применять для лечения гипертонии и психических болезней. Однако западные фармакологи долгое время не могли в это поверить. Бруджо из перуанских Анд применяли кураре, добываемый из сока пальмы sacho, для борьбы с укусами ядовитых змей также задолго до того, как это средство вошло арсенал лекарств современной медицины. Несомненно, колдуны и знахари Африки и Южной Америки знают многое о лекарствах и лечебных средствах, еще неизвестных европейской науке. Знание этих слабо изученных лекарств является мощным орудием в руках колдунов. Однако это не может объяснить все то, что представляется нам загадочным в практике первобытной медицины. Чем чаще мне приходилось быть свидетелем подобных фантастических случаев среди людей, которых мы обычно считаем примитивными и нецивилизованными, тем яснее мне становилось, что эти "чудеса" определяются прежде всего умелым применением прикладной психологии в сочетании со знанием секретов фармакологической науки. В этом знахари и колдуны преуспели настолько, что нам, современным врачам, многое почти невозможно понять. Например, я слышал из совершенно надежных источников историю об одном ниянга, как называют колдунов в Танганьике, которого попросили помочь представителям власти в расследовании обстоятельств смерти вождя одного из племен. Он в конце концов отвел их на место, где лежало тело мертвого вождя. Африканцы обычно выбирают для захоронений недоступные места - недоступные для духов, животных и человека. Это происходило в жаркой, иссушенной солнцем местности, к югу от Килиманджаро. В таких условиях труп должен начать разлагаться через несколько часов. Поскольку цель захоронения состоит в том, чтобы защитить тело от врагов умершего и от животных, его не кладут в могилу, а сгибают в три погибели и прячут в расселину скалы! или другое укромное место, выбранное для захоронения. В данном случае, однако, тело мертвого вождя лежало на земле во весь рост. Чиновникам не удалось| заметить никаких следов ран или разложения. Ниянга; воспротивился детальному осмотру тела врачом, объясняя это тем, что прикосновение к нему помешает духам умершего найти виновников его смерти. - Вождь ищет убивших его врагов, и пока он не найдет их, к его телу нельзя прикасаться, - сказал ниянга. Ничто не могло заставить его согласиться на осмотр. День или два спустя пришло известие, что "враги" вождя обнаружены и соответствующим образом наказаны. Теперь английский врач может осмотреть тело. Все вернулись к могиле, но когда подняли одеяло, прикрывавшее мертвеца, оказалось, что тело исчезло. Это вызвало подозрения чиновника, но ниянга заверил его, что если властям не будет сообщено об этом немедленно, то к вечеру тело будет представлено для осмотра. В изложении ниянга вся эта история звучала так-дух мертвого вождя следовал за виновниками его смерти, и тела нельзя касаться, пока не свершится месть. Покойник сам убрал свое тело в укромное место, чтобы никто не мог его коснуться. Чиновник согласился ждать этого странного "возвращения". Тем не менее он настаивал на осмотре тела. получив торжественное заверение в том, что к телу не будут прикасаться ни руками, ни хирургическими инструментами, пока вождь не исполнит свой посмертный долг, ниянга опять снял одеяло. Тело оказалось на месте, но на сей раз был виден пролом в основании черепа. Теперь было произведено вскрытие, и стало ясным, что вождя постигла насильственная смерть. Но чем же тогда можно было объяснить, что при первом осмотре этого не обнаружили, и то, что тело "исчезало". Только гипнозом? Трудно сказать. Для местных жителей с их примитивным понятием смерти и их верой в тесное общение между живыми и мертвыми такой проблемы не возникало. Для них нет ничего необычного в том, что колдуны легко преодолевают этот рубеж между жизнью и смертью. У жертв Лусунгу смерть была вызвана естественными причинами, но какими, я установить не смог. Представителей бельгийских властей, как, например, Ройяля, эти причины не интересовали. Они рассматривали смерть местных жителей как этап в цепи простейших причин и следствий, естественных в условиях местного общества. Истинные причины смерти их не интересуют, пока среди населения царит спокойствие. Только когда происходит какое-либо из ряда вон выходящее событие, например убийство полицейского, на выяснение посылаются жандармы. Если же жертвой становятся туземцы, то это рассматривается только как прискорбное событие. Вскоре после случая с "испытанием ядом" я собрался покинуть деревню Лусунгу. Мне было ясно, что она сожалеет о нашем расставании. Вероятно, это сожаление было вызвано тем, что мы свободно обменивались нашими знаниями и я никогда не высказывал ей своего мнения о том, чья практика более совершенна. - Ты уходишь к своему народу, белый доктор,- сказала она мне перед отъездом. - Что-то ты увезешь с собой. Но ты должен что-то оставить и нам. - Что же я должен тебе оставить? - спросил я. - Дождь, - ответила она. - Нам нужен дождь. Я вспомнил, что она никогда не занималась предсказанием погоды, хотя обычно это является частью практики местных колдунов. Я рассмеялся и сказал, что не привозил с собой засухи и поэтому не представляю себе, как я могу остановить дождь. Она покачала головой с явным сожалением. Через несколько месяцев, когда я вернулся в Филадельфию, меня удивило письмо от Евангелины Маубрей, .жены одного из работников "Палм ойл компани", с которой я познакомился за время моего пребывания там. Оиа писала: "Несколько дней назад к нам пришли пять воинов бапенде, которых прислала Лусунгу, чтобы справиться о Вас. С тех пор как Вы уехали, здесь не упало ни капли дождя. Их кукуруза сохнет, скоро им нечего будет есть. Лусунгу думает, что нгомбо с четырьмя глазами (я ношу очки) забрал с собой дождь, когда он уезжал в свою деревню. Я не думаю, что она обвиняет Вас в воровстве. Она просто хотела бы, чтобы Вы вернули дождь, когда он Вам больше не будет нужен. Я понимаю, что это кажется смешным, но для них все это совершенно серьезно..." Я послал миссис Маубрей такое письмо: "Я очень рад, что Вы написали мне о Лусунгу, - писал я. - Мне очень жаль, что их кукуруза сохнет. Будьте добры, сообщите ей, что я возвращаю им дождь, поскольку у нас в Филадельфии дождей более чем достаточно. Пожалуйста, выразите ей мою благодарность за то, что она была столь любезна и разрешила мне им воспользоваться". Через месяц или около того я получил такое письмо . из Киквита: "Дорогой доктор Райт, Вы не поверите, но через несколько дней после того, как я получила ваше письмо, В Бапенде начался дождь. Он идет до сих пор. И скоро Лусунгу будет просить вас прекратить его. Большое спасибо за Вашу любезную помощь. Искренне Ваша Евангелина Маубрей". Фетиши и жертвоприношения Покинув страну Бапенде, я направился на север, через-Габон вышел к городу Порто-Ново на берегу Гвинейского залива и отсюда направился в Уйду, печально знаменитый центр торговли рабами во времена ловцов "черных птиц". У меня была особая причина посетить "берег рабов" и особое приглашение. Причина эта состояла в том, что мне сообщили ^0 воскрешении фантастического "фестиваля со-ми"й", "ежегодного празднества", как его называли в дни работорговли. Это был удивительный танцевальный праздник, сопровождавшийся раньше обильными, человеческими жертвоприношениями, когда на рыночной площади Абомеи, столицы Дагомеи, рубили головы сотням людей в дань предкам короля. Позднее людей заменили овцы и быки, но даже и в этом модифицированном варианте подобного кровавого представления нельзя было увидеть нигде в мире. Специальное приглашение мне прислал принц Ахо, дагомейский номинальный правитель территории, известной под названием кантона Умбегейм. Я писал ему в надежде получить информацию о некоторых обрядах, до сих пор еще существующих в Дагомее. Он ответил, что я могу приехать и увидеть все собственными -глазами. В то время я изучал африканские ритуальные обряды и поэтому направился в печально знаменитый центр торговли рабами, от которого пошло название "берег рабов". Дагомея известна по трем причинам, Исторически она приобрела мрачную известность как центр работорговли в Западной Африке. Здесь также процветало "общество леопардов" - секретная секта зверопоклонников, которым приписывалась способность обращаться в зверей. Отсюда берет свои истоки культ вуду-культ .доклонения мертвым. В Африке, вероятно, нет более живописной страны, чем Дагомея. Хотя Дагомея теперь французский протекторат, она управляется по французским законам прямым наследником одного из древнейших королей Дагомеи. Легенда гласит, что когда основатель Дагомеи, король Дано, был смертельно ранен в битве, он подозвал своего старшего сына, передал ему свои амулеты, меч и скипетр и завещал "оставить Дагомею большей, чем ее принял". Это завещание по традиции передавалось от одного короля к другому, и каждый последующий владыка увеличивал страну за счет захвата соседних территорий, свое богатство - за счет торговли рабами; и границы Дагомеи достигли наконец побережья океана. Девять сменившихся после Дако королей увеличивали власть, силу и богатство этого маленького африканского королевства. И только в конце XIX века французы встревожились и низложили Беганзину - десятого короля. Они основали кантон Умбегейм во главе с "вождем кантона". Наследники Дако довольствовались теперь положением правителей, подконтрольных французским властям. В Уиде меня ожидал предоставленный в мое распоряжение принцем автомобиль с шофером. Дорога до Абомея шла но покрытым буйной растительностью холмам, перемежавшимся долинами с хорошо ухоженными полями кукурузы и рощами масличных пальм. Однако за узкой прибрежной зоной простирались мрачные джунгли долины Нигера, куда на протяжении столетий из чужестранцев проникали только работорговцы-арабы да искатели приключений из западных стран. Здесь господствовали самые мрачные из древних культов, таинственные обряды поклонении и фетишей и внушавшие ужас приемы черного колдовства. Колдуны и знахари процветали здесь как нигде в Африке. Наконец автомобиль остановился перед домом европейского типа, который был предоставлен в мое распоряжение. В нем были даже такие .дары цивилизации, как ванна с душем и большая деревянная кровать с ручной резьбой. При входе в дом нас встретил вырезанный на деревянной панели барельеф леопарда - напоминание о том, что дом принадлежит секретному "союзу леопарда", обрядные церемонии которого относятся к числу самых зловещих в Африке. Не успел я освоиться с домом, как прибыл посланец, и я отправился с ним во дворец. Мы прошли через несколько залов или внутренних двориков, окруженных глинобитными стенами высотой до двадцати футов. Тронный зал принца почти не отличался от большой прихожей, если не считать того, что к наружной стене примыкала большая веранда. В зале стояли громоздкие резные столы, кресла и статуи. На большой скамье, покрытой леопардовой шкурой, сидел полный, добродушной внешности негр - то был мой любезный хозяин - принц. Выглядел он весьма живописно. В дни своей молодости, как мне говорили, это был стройный жизнерадостный человек с изысканными манерами, пользовавшийся популярностью в самых избранных кругах Парижа. Свои манеры он сохранил, но приобрел чудовищные размеры. В нем было около пяти с половиной футов роста и вес не менее 250 фунтов. На голове красовалась высокая белая шляпа с золотым шитьем, а на плече, как ружье, он держал скипетр, украшенный мелкой резьбой, видимо гербами его предков, который должен был указывать на высокий ранг его владельца. При моем появлении принц скатился со скамьи и, переваливаясь с ноги на ногу, поспешил навстречу, приветствуя меня с удивительной сердечностью. Он пригласил меня за стол, но, прежде чем мы приступили обсуждению цели моего визита, он поманил к себе одну из своих жен, что стояли у двери. Та приблизилась, опустилась на колени, поцеловала по очереди левую, затем правую ногу повелителя и, получив распоряжение, удалилась. Позднее мне сообщили, что принц Ахо, вступив на пост правителя кантона Умбегейм, имел двадцать жен, но с тех пор он довел их число до шестидесяти. В Дагомее, когда та была еще под властью. своих королей, брака, как оговоренного законом института, не существовало. Во всем королевстве было всего лишь 300 свободных человек, и те принадлежали исключительно к королевскому семейству. Поскольку остальные были рабами, то и они и их жены были собственностью короля. Он мог дарить землю и чужих жен любому приближенному и отбирать их по своему усмотрению. При французах брачные обычаи Датомеи несколько изменились. Муж мог теперь купить себе жену со всеми ее детьми, но он не имел никаких законных прав на детей от настоящего или от предыдущих браков. Дети " принадлежали только матери. Муж не был обязан оплачивать личные расходы жены или ее налоги, но та зато могла воспитывать детей по своему усмотрению. Получив независимость, женщины обрели достаточно высокий статус. Семейное положение принца Ахо имело некоторые особенности. По династическим соображениям он сохранил права на всех своих детей, но, так же как и его подданные, не был обязан содержать ни их, ни своих жен. Заботу о них приняло на себя французское правительство. Мы выпили прекрасного французского вина, и я объяснил принцу, что привело меня в его королевство. - У вас сказочная страна, принц, и мне очень хочется получше ее узнать. Мои слова явно понравились, он расплылся в улыбке, и его черные глаза заблестели на толстом дружелюбном лице. - О, мы знамениты многим, - ответил он. - Сегодня вы видите современный город, со всеми благами цивилизации. Но за его чертой еще так много осталось от прошлого. Я вспомнил с содроганием о барельефах на темы "ежегодного праздника", которые увидел на стенах своего дома и во дворце. - Вас, несомненно, будут интересовать также наши танцы, - сказал он. - Многое в Дагомее будет интересным и необычным для вас, я постараюсь, чтобы вы кое-что увидели и сделали бы великолепные снимки. Я заметил, что прежде всего мне хотелось бы снять знаменитый "танец леопарда". Принц кивнул. -У нас есть и другое,-любезно сказал он.- Есть "танец дождя" и "танец грома". У нашего народа есть также могущественные фетиши, вы увидите и их. Я знал, что в Дагомее процветают культы фетишей. Это слово является производным от португальского слова "feitico", означающего "делать". Оно определяет нечто сделанное руками человека и обладающее большой силой. Поклонение таким предметам встречается не только среди первобытных племен, но и в более сложных обществах, достигших высокого уровня развития - культуры. Считается, что чем большую ценность имеет предмет, из которого сделан фетиш, тем большей силой он обладает. . Поэтому для изготовления фетишей лучше всего подходят части человеческого тела. Особенно ценятся, например, глаза белого человека, и, чтобы добыть их, часто разрывают свежие могилы. Чрезвычайно желательными считаются также при изготовлении фетишей куски сердца, желчный пузырь и волосы человека. Верят, что "асти тела обладают всеми свойствами человека, у которого они взяты, и могут передать его силу новому хозяину. Принц Ахо сам принадлежал к числу ярых поклонников фетишей и пользовался благодаря этому поддержкой жрецов местных культов. Именно ей он обязан и тем, что французское правительство избрало его на роль правителя кантона. Когда его предшественник заболел, принц Ахо всеми средствами пытался добиться расположения французской администрации, но многие старейшины из племенной иерархии опасались его претензий и выступали против его назначения правителем. Принц Ахо обратился за помощью к жрецам, и вскоре правитель кантона скончался при обстоятельствах столь странных, что причина его смерти официально не была объявлена. Ходили упорные слухи, что "дух леопарда", священный символ династии короля Дако, принял человеческий облик, проник во дворец и сожрал внутренности вождя, пока тот был еще жив. Что бы там ни случилось с внутренними органами короля на самом деле, но на его груди и боках были видны" глубокие раны, сходные со следами когтей. Их одних было достаточно, чтобы привести больного короля к смерти. Старейшины племен обратились к жрецам фетишей. чтобы те назвали кандидатуру наследника, которого можно было бы рекомендовать французам, а жрецы, с которыми еще раньше советовался принц Ахо, обратились к фетишам погибшего короля Дагомеи, и те назвали его преемником принца Ахо. Французы, знавшие, что близость Ахо к жрецам дает ему дополнительную власть над соплеменниками, согласились с мнением фетишей и назначили Ахо правителем. Они пригласили его в 1931 году на всемирную выставку в Париже. Там он пробыл три года и прославился своими кутежами и успехом у женщин. Ахо установил тесные связи с высшими чиновниками французской колониальной администрации и возвратился на родину с проектами финансовых и административных реформ. Он осуществил их при поддержке жрецов и племенных вождей, доказав тем самым дальновидность французской колониальной политики. Я обратил внимание на странные отметины на лице Дхо. На его щеках были видны параллельные шрамы длиной около полудюйма, имевшие явно ритуальное значение. Я спросил у одного из чиновников местной французской администрации, что они означают. Это "знаки агассу", или "когти леопарда", ответил он. Этот же чиновник рассказал мне странную историю. Двое детей стали жертвой леопарда в деревне неподалеку от Абомея. На их телах остались явные следы его когтей. Жители деревни отказались принять участие в охоте на убийцу, поскольку глава местных знахарей заявил, что леопард тут ни при чем. Убийцей был якобы Колдун, принявший облик леопарда. Он напал на детей, чтобы опозорить секту "агассу". На охоту отправился отряд французских полицейских. Они вскоре вернулись с великолепным мертвым зверем и выставили его на всеобщее обозрение в центре деревни. Жрецы, которые предупреждали соплеменников, чтобы те не принимали участия в охоте, дабы не навлечь гнев "людей леопарда", осмотрели добычу и снова заявили, что леопард не виновен в гибели детей. Тогда администратор потребовал, чтобы жрецы представили ему убийц. На площади собралась почти вся деревня. Подозреваемых поставили на платформу и принудили на виду у всех выпить приготовленное знахарями снадобье. Оно должно было "изобличить" преступника, который, облачившись в шкуру леопарда, убил детей. Те, кому в подобных случаях удается избавиться с помощью рвоты от варева, считаются оправданными, те же, кому это не удается, умирают, доказав тем самым свою виновность. "Многие из представителей старшего поколения уже проходили подобные испытания, - продолжал свой рассказ француз. - Мы неоднократно видели, как они пытались, засунув пальцы в глотку, вызвать рвоту. У других просто был слабый желудок. На этот раз двоим не удалось избавиться от варева, и они вскоре скончались. Знахари тут же объявили их виновными в убийстве детей". Трудно определить, насколько в действительности ядовито то питье, которое знахари давали людям. Они сами пьют его вместе с обвиняемыми. Рассказчик был твердо уверен в том, что то был не яд, а просто отвратительное варево. Но если это так, то людей убивает не яд, а или страх от того,, что им не удалось избавиться от выпитой ядовитой жидкости, или же причина смерти - сознание своей вины. Я попросил у принца Ахо разрешения на встречу с одним из жрецов знаменитого культа вуду. Ужасающие обряды этого мрачного культа были занесены в Америку африканскими рабами из Дагомеи. Много лет этот культ процветает на Гаити, в Британской Вест-Индии и в негритянских общинах США. Это, вероятно, самый опасный из всех известных культов Африки, и его жрецы наводят ужас на негров. Однажды, когда я делал снимки на площади около дворца, ко мне подошел старик и сообщил, что жаждет быть моим проводником. Я ответил, что когда мне понадобится проводник, то принц мне его предоставит, Но старик энергично тряс головой и не отставал. Наконец из его ужасающей смеси португальского языка с отдельными французскими и английскими словами я понял, что он действует по указаниям принца. - Ты увидишь монастырь К"по, но не гри-гри, - сказал он, показывая на мою камеру. Я понял, что он может проводить меня .к месту собраний "людей леопарда", но только я не должен делать снимков фетишей. Я согласился и усадил его в свой "джип". Старик направил меня на дорогу, идущую из города к холмам, поднимавшимся к востоку от Абомея. По дороге я пытался получить от старика более подробные сведения о том, что же он хочет мне показать. В том, что я согласился следовать за ним, большой опасности не было, но у меня не было также и уверенности, что принц Ахо действительно одобрил это предприятие, а мне не хотелось портить хорошие отношения с правителем Дагомеи. Старика звали Нгамбе, и я понял, что он сам является "человеком гри-гри". Он с самого начала сказал, что ожидает вознаграждения за услуги, и я дал ему несколько франков. Когда-то в Дагомее при внутренних расчетах ходили раковины каури, однако уже много лет назад они уступили место более современным видам разменной монеты. Старик широко улыбнулся и засунул деньги в карман. То был высокий худой человек с тощими руками, ввалившимися щеками, покатым лбом и нависшими надбровными дугами, из-под которых блестели черные глаза. Рассказывая о предстоящем мне зрелище, он не упомянул обрядов вуду, но обмолвился о "леопарде". Коренные жители Африки избегали употребления этих Двух слов, но я понял, что он имел в виду. "Монастырь", или храм, находившийся в нескольких милях от Абомея, мы нашли пустым. Он представлял собой небольшой сарай. Перед ним у огромного ^дерева с окрашенным белым стволом стоял небольшой красный котел. У храма полукругом лежали сухие пальмовые орехи .со странной резьбой. Здесь можно было увидеть круги, треугольники, квадраты и даже пятиконечную звезду. Я насчитал шестнадцать таких орехов, а позднее узнал, что то были шестнадцать знаков Ахо, божества мудрости. Прямо над входом висела пеньковая веревка с нанизанными на нее пальмовыми листьями. То был символ божества леопарда, священного животного Дагомеи. Пока мы, наполовину скрытые кустами, рассматривали храм, на площадку перед входом ввели под руки человека. Он был явно в невменяемом состоянии. На поднятом к небу лице застыло выражение экстаза. Толстые губы были сложены в блаженную улыбку, и, хотя глаза его были открыты, он явно не воспринимал окружающего. Пока он стоял перед храмом, его поддерживали за руки. Вскоре из храма вышел человек. С его бритой головы свисал пучок волос с воткнутыми в него перьями. Я понял, что это жрец. Он склонился над котлом и бросил в него какой-то порошок. Затем туда же последовало и несколько листьев из висевшего на его поясе мешка. Ни этот порошок, ни листья не коснулись даже губ человека, поддерживаемого двумя ассистентами, но было видно, как тело его на глазах крепнет. Жрец еще стоял перед ним, когда из-за кустов на поляну потянулась цепочка местных, жителей, и они начали в медленном ритме танцевать вокруг- них, то сужая, то расширяя круг. Так продолжалось несколько минут. Затем человек зашатался, и его под руки отвели в храм. Жрец фетиша и два его помощника скрылись, а за ними последовали танцоры. Церемония была короткой, и Нгамбе объяснил мне, что тот человек уже "готов". Я понял его слова так, что он уже подготовлен для последующего обряда. Мне казалось, что он находился под воздействием наркотика и был не в состоянии воспринимать окружающее. И снова я не могу утверждать, было ли его состояние результатом действия наркотика или гипноза. Нгамбе объяснил мне, что мы были свидетелями обряда очищения перед вступлением в брак, для того чтобы в детей этого человека не мог вселиться злой дух. Основу культа вуду, или товодан, как он сперва назывался, составляет вера в силу фетиша. Верующие полагают, что знахари имеют власть над фетишами, а последние могут безраздельно овладеть человеком, в теле которого они найдут прибежище. В ранние годы Дагомеи культ вуду был известен как акводан, культ поклонения мертвым. Мир мертвых делился на две группы. В одну входили предки живущего, а в другую - все остальные умершие, в том числе и его враги. По местным поверьям, в течение нескольких месяцев после смерти человек сохраняет свою личность и даже свое имя. В это время, в особенности если погребальный обряд по каким-либо причинам задерживается, дух умершего представляет большую угрозу живущим, ибо может завладеть духом живого человека и приобрести полную власть над ним или его духом. Вся обрядовая практика вуду, которая вызывает такой страх у жителей западного полушария, основана па вере в то, что колдуны, господствуя над душами мертвых, могут использовать свою власть для осуществления своих злобных намерений, У негров Дагомеи культ мертвых пр.инял своеобразную форму. Нгамбе - один из жрецов фетишей, с которым я за время пребывания в Абомее сошелся довольно близко, рассказал мне, что ритуалы вуду основаны на вере в то, что духи мертвых после их смерти еще долго витают в районе могил и могут проникать в тело другого человека. Тогда беды не миновать. Имеются также и духи другого рода, которые, согласно рассказам Нгамбе, могут свободно покидать тело своего владельца и причинять вред людям самыми разнообразными способами. Но с этими духами колдуны справляются без особого труда. Каждый житель Дагомеи носит сделанный жрецом фетиша амулет как знак личной защиты от странствующих духов. Над дверями хижин в дагомейских деревнях нередко можно увидеть куски цыплят или мясо других домашних животных, прибитые в качестве фетишей к стене дома для защиты хозяев от злых духов. "Воскрешение из мертвых" Обряд "воскрешение из мертвых" - это, пожалуй, самый мистический и самый непознанный из обрядов, практикуемых жрецами вуду. Прошло около трех недель после моего прибытия в Абомей, прежде чем мне с помощью изрядного количества десятифранковых бумажек удалось уговорить Нгамбе показать мне одну из церемоний "воскрешения из мертвых". Мы отъехали на несколько миль от Абомея и достигли ущелья, в которое вела дорога, скорее похожая на тропинку. Извиваясь по склону, она поднималась вверх по крутой долине. В конце подъема была небольшая поляна. Нгамбе предупредил меня, чтобы я соблюдал полную тишину. Не знаю, чего он хотел - то ли скрыть мое присутствие, то ли дать почувствовать, как трудно ему было устроить это "тайное" посещение. Из разъяснений Нгамбе явствовало, что мы присутствуем на обряде "воскрешения из мертвых" человека, подвергшегося нападению духов, насланных знахарем соседней деревни. Жрецы фетишей деревни несчастного собрались, чтобы уничтожить или нейтрализовать власть духов, "убивших" их подопечного. Мы укрылись в кустах примерно в пятидесяти футах от поляны, где собралась группа туземцев. Мне было ясно, что Нгамбе, чтобы "устроить" мое присутствие, поделился с участниками церемонии полученными от меня деньгами. Хотя дело шло к вечеру, я все же захватил с собой камеру, но, к великому моему сожалению, для съемок света было недостаточно. Человек лежал на земле, не проявляя никаких признаков жизни. Я заметил, что одно ухо у него было наполовину отрублено, но это была старая рана; больше никаких следов насилия видно не было. Вокруг него стояла группа негров, одни были совершенно голыми, на других были надеты длинные, неподпоясанные рубахи. Среди них было несколько жрецов, которых можно было отличить по пучку волос на бритой голове. Слышался равномерный шум голосов: шла подготовка к церемонии. Всем распоряжался старик в старом, вылинявшем армейском френче, свободно свисавшем до коленей. Он покрикивал на остальных, размахивая руками. На его запястье был браслет из слоновой кости. Старик, очевидно, был главным жрецом фетиша, и ему предстояло сегодня изгонять злых духов. Вдруг несколько человек быстрыми шагами приблизились к распростертому на земле безжизненному телу, подняли его, перенесли к центру поляны и весьма небрежно опустили на землю. Можно было полагать, что человек был мертв или весьма близок к смерти. Двое мужчин начали бить в барабаны, сделанные из полых внутри обрубков стволов. Барабанщиками были молодые ребята, явно не принадлежавшие к числу служителей храма. Их мускулы как тугие узлы вырисовывались под темной блестящей кожей, лица были неподвижны. Ритмичные движения их рук производили полугипнотическое впечатление. Волосы их были заплетены в косички, украшенные белыми и красными костяными бусинками, Главный жрец, одежду которого составляли только рыжий френч и бусы, начал ритмично приплясывать вокруг распростертого на земле тела, что-то бормоча низким монотонным голосом. Его одеяние комично развевалось в танце, обнажая черные блестящие ягодицы, когда он раскачивался из стороны в сторону, подчиняясь ритму барабанов. Я наклонился и сказал Нгамбе: - Я белый доктор. Я хотел бы осмотреть человека и убедиться, что он действительно мертв. Сможешь ли ты это устроить? Нгамбе решительно отказывался, но в конце концов встал и пошел вперед. Состоялись краткие переговоры; старый жрец прекратил свой танец, что-то резко сказал, остальные согласно закивали головами. Наконец Нгамбе вернулся. - Ты действительно доктор? - спросил он. Я подтвердил, решив не вдаваться в тонкости различий между моей профессией зубного врача и другими областями лечебной практики. Нгамбе дал знак -следовать за ним. - Не прикасаться! - резко приказал он. Я согласно кивнул и стал на колени около распростертого тела. Танец прекратился, и зрители собрались вокруг, с любопытством наблюдая за мной. На земле лежал здоровый молодой парень, более шести футов ростом, с широкой грудью и сильными руками. Я сел так, чтобы заслонить его своим телом, быстрым движением приподнял ему веки, чтобы проверить зрачковую реакцию по Аргил-Робинсону. Реакции не было. Я попытался также нащупать пульс. Его не было. Не было и признаков биения сердца. Вдруг сзади раздался шум, словно все дружно вздохнули. Я обернулся к Нгамбе. В его глазах сверкала злоба, а лицо было искажено ужасом. - Он умрет! - сказал он мне по-французски. - Ты коснулся его. Он умрет. - Он и так мертв, Нгамбе, - сказал я, вставая. - Это преступление. Я должен сообщить французской полиции. Нгамбе все еще тряс головой, когда старый жрец неожиданно возобновил свой танец вокруг тела. Я встал поодаль, не зная, что делать. Положение было не из приятных. Хотя я и не испытывал большого страха, зная, что страх перед французской полицией защитит меня от любого насилия, однако в действиях этих людей многое было непонятно мне, и они легко могли оказаться опасными. Я вспомнил историю об одном бельгийском полицейском, которого убили, растерзали на несколько сот кусков и наделали из них фетишей за то, что он помешал обряду поклонения племени своему фетишу. Нас окружила группа из тридцати человек. Низкими голосами они запели ритмичную песню. Это было нечто среднее между воем и рычанием. Они пели все быстрее и громче. Казалось, что звуки эти услышит и мертвый. Каково же было мое удивление, когда именно так оно и случилось! "Мертвый" неожиданно провел рукой по груди и попытался повернуться. Крики окружающих его людей слились в сплошной вопль. Барабаны начали бить еще яростнее. Наконец лежащий повернулся, поджал под себя ноги и медленно встал на четвереньки. Его глаза, которые несколько минут назад не реагировали на свет, теперь были широко раскрыты и смотрели на нас. Мне нужно было бы измерить его пульс, чтобы знать, не было ли тут воздействия какого-либо снадобья. Однако Нгамбе, обеспокоенный моим присутствием в такой момент постарался увести меня подальше от круга танцующих. Потом я расспрашивал его, был ли этот человек действительно мертв. Нгамбе, пожав костлявыми плечами, ответил: "Человек не умирает. Его убивает дух. Если дух не желает больше его смерти, он живет". Он говорил на своей кошмарной смеси кисвахили с португальским, французским и английским. Смысл его слов сводился к тому, что человек, над которым только что совершали ритуал, был "убит" духом, насланным хранителем фетиша, который действовал по наущению его врага. Этот дух вошел в тело человека и послужил сначала причиной его болезни, а затем и смерти. Однако в короткий период после смерти еще возможно вернуть душу человека в тело, если изгнать оттуда злого духа. Дотронувшись до человека руками, я чуть было не испортил все дело. Мне сдается, что этому человеку дали какой-то алкалоид, который вызвал состояние каталепсии или транса, и тело его казалось безжизненным. С другой стороны, он мог находиться в состоянии глубокого гипнотического сна. Самым удивительным для меня во всяком случае было то, что человек, находившийся в состоянии, при котором он не реагировал па обычные тесты, был выведен из него без помощи лекарств или известных стимуляторов, и даже без прикосновения человеческих рук. Позднее, рассказывая одному представителю французской администрации об этом деле, я убедился, что не был единственным белым, присутствовавшим на подобной церемонии. Добиться согласия жреца фетиша не составляло особого труда, естественно, за соответствующую мзду. Хотя официально культ вуду запрещен, французская полиция не желает ссориться с жрецами и смотрит сквозь пальцы на их деятельность. Но их деятельность причиняет очень большой вред. С помощью наркотиков или гипноза они полностью порабощают свои жертвы. Под психологическим давлением жреца люди становятся безвольным его орудием. Сколько скрытых преступлений совершают таким образом жрецы вуду, представить себе невозможно даже приблизительно. Страх перед жрецами служит им надежной защитой. Я не рассказывал принцу Ахо, что мне пришлось побывать на церемонии "воскрешения из мертвых". Он тоже ни о чем меня не спрашивал, хотя, как мне кажется, знал об этом. Вскоре после этого с помощью принца мне довелось побывать в "храме леопардов". "Храм" представлял собой группу соломенных хижин, окруженных изгородью из колючего кустарника, где справляли свои ритуалы поклонники различных фетишей. Такие "храмы" обычно бывают настолько тщательно укрыты, что без провожатого посторонний может пройти в нескольких шагах от них и не заметить. Мы пришли, когда церемония была в полном разгаре. Мне разрешили делать снимки. На небольшой площадке при входе в "храм" стояло несколько женщин. Их лица были закрыты покрывалами из раковин каури, и все они явно находились в состоянии гипнотического транса. Мне сообщили, что состояние транса продолжается три недели, и все это время они находятся в полной власти жрецов. В данном случае женщины были в столь глубоком трансе (или гипнотическом сне), что даже для совершения самых естественных отправлений человеческого тела они нуждались в посторонней помощи. Этот метод гипноза очень интересен. Нгамбе рассказал с удивившей меня искренностью, что гипноз основан целиком на вере. Каждая из женщин верит, что фетиш вошел в ее тело и управляет ею. И она покорно подчиняется приказам жреца. Раздалось несколько ударов барабана, послуживших командой, на которую были способны реагировать находящиеся в трансе женщины. Он означал конец их трехнедельных мук и знаменовал начало самой торжественной части обряда. Тамтамы начали бить все громче и быстрее. Женщины одна за другой стали издавать странные звуки, которые перешли в крик. Затем они начали танец. У меня не хватает слов, чтобы описать эффект, производимый таким танцем. В нем не было ни согласованных движений, ни определенного рисунка. Каждая из участвующих женщин, танцуя, приходила во все большее возбуждение, полностью теряя всякое представление об окружающем. Казалось, что они ничего не видят вокруг себя, Часто они сталкивались друг с другом, и иногда одна из них. падала. Следуя ударам барабана, она поднималась и возобновляла свой дикий хаотический танец. Наконец барабаны стали бить тише и медленнее, и на середину вышли три жреца фетиша, держа в руках цыплят и козленка - ритуальные жертвы, заменившие обязательные прежде человеческие жертвы. Кровь животных капала на землю, попадала и на зрителей. Нгамбе наклонился и прошептал что-то непонятное. Я взглянул на принца. Тот шепотом сказал мне, что сейчас мы увидим одно из самых редких зрелищ в Африке - перевоплощение человека в леопарда. Это был тот самый древний ритуал, о котором мне столько приходилось слышать. Так называемая ликантропия, форма безумия, когда участник ритуала воображает себя каким-либо животным, копируя некоторые его характерные внешние черты и привычки. Ахо прошептал мне, что, если зверь появится из-за кустов (видимо, это будет леопард), я ни в коем случае не должен его касаться. Нельзя также пытаться убежать. И то и другое является грубым нарушением ритуала и вызовет гнев леопардов. Главный жрец затянул низким голосом погребальный гимн. Жрец был высокого роста, худой, с глубокими складками на лице, но глаза его горели столь ярко, что мой взгляд был почти гипнотически прикован к ним. Голос его поднялся почти до крика, и по толпе пробежала какая-то дрожь. На площадку вбежала, почти впорхнула девушка. Ее нагота не была прикрыта ничем, если не считать бус из раковин каури на шее и такого же пояса на талии. Она была высока и удивительно пропорционально сложена. У нее были сильные руки и ноги, широкие плечи и высокая полная грудь. Ее кожа цвета черного дерева блестела в отблесках затухающего костра. Над нею с каким-то неземным величием склонялись ветки дерева, и казалось, что она танцует в облаке тусклого света. Неожиданно она остановилась и огляделась, затем произнесла несколько слов низким музыкальным голосом. Барабаны стихли, только последний звук, казалось, еще дрожал в воздухе. Вдруг Ахо схватил меня за руку. - Смотрите! - прошептал он в каком-то экстазе. - Видите двух леопардов рядом с нею? Луна поднималась над деревьями, заливая молочным светом темноту за пределами костра. Девушка была всего в нескольких шагах от меня, я никаких леопардов не видел, по глаза зрителей следили не только за девушкой, но и за пространством рядом с нею, как будто бы там было что-то видимое только им. Ахо продолжал сжимать мою руку. - Смотрите, там за нею - пять леопардов! Я не понял, говорил ли он это всерьез или издевался надо мной. Но когда он неожиданно скомандовал: "Отойдите на шаг, или вы его коснетесь!" - я понял, что это не шутка. Что бы ни происходило на самом деле, принц Ахо видел леопардов. Главный жрец фетиша начал петь еще громче, чем раньше. Барабан снова стал бить громко и быстро. И вдруг мне показалось, что глаза у. меня сейчас вылезут на лоб: сразу за девушкой, на границе мерцающего света, я увидел тень животного; я не успел выразить своего удивления, как предо мной появился взрослый сильный леопард. Это могло быть моим воображением. Если так, то, значит, я обладал большим воображением, чем считал прежде. Еще два леопарда появились позади девушки. Они величественно прошли через площадку и все трое исчезли в тени деревьев. Больше всего меня поразило то, что я совершенно отчетливо видел в зубах одного из леопардов цыпленка. - Вы видели их! - с триумфом воскликнул Ахо, повернувшись ко мне. Я не смог ответить. Я молчал. Я не знал, видел я что-нибудь или находился под воздействием массового гипноза. Если это был гипноз, то гипноз превосходный, ибо во всем остальном я чувствовал себя совершенно нормально. До сих пор я так и не знаю, что же я видел. Я думаю, что это был леопард, или, точнее, три леопарда. Но если нет, то что-то удивительно похожее на леопардов. Во время моего краткого пребывания в Дагомее мне посчастливилось запечатлеть на снимках многие из ритуальных танцев, составляющих существенный элемент общественной и религиозной жизни страны. Одним из наиболее впечатляющих был "танец грома", который хотя и не имел прямого отношения к интересовавшей меня практике первобытной медицины, но сопровождался рядом интересных явлений. На сей раз танец должен был состояться на площади у дворца, и принц почтил его своим присутствием. Он нес, как обычно, королевский большой зонт - символ королевского сана. В Дагомее зонт играл роль флага или геральдической хоругви. Он был изукрашен рисунками, повествующими о храбрости и величии королей Дагомеи. Центральный стержень зонта, сделанный из бамбука, был очень длинен, так что зонт, сделанный из белых клиньев хлопчатобумажной или шелковой ткани, колыхался, как цветок на длинной ножке. Мы стояли на ступенях павильона, тень зонта была недостаточна, чтобы полностью защитить от солнца огромную фигуру принца. Чтобы укрыть его целиком, размеры зонта должны были бы быть сходны с тентом передвижного цирка, так что на мою долю почти не доставалось тени, Участники танца по очереди приближались к принцу, делали глубокий поклон, падали ниц и терлись лбом в пыли. Некоторые, уходя, брали горсть пыли и посыпали его голову. Каждый раз принц в знак одобрения щелкал пальцами. Затем принц занял свое место на великолепном резном троне в окружении двадцати восьми своих жен. Наконец, сделав обход прямоугольной площади, камни которой еще столетие назад обагряла кровь людей, приносимых в жертву во время "ежегодного праздника", принц занял предназначенное ему место на троне, покрытом великолепной резьбой. Вокруг расположились его жены. "Танец грома" служит примером странной гармонии, существующей между примитивными обычаями этих людей и силами природы. Гармония эта недоступна логике и непонятна для представителей цивилизованного мира, однако она просто и совершенно естественно воспринимается сознанием туземцев. На площадку танца вбежал стройный мужчина, размахивая сосиаби-длинным танцевальным жезлом с острым и блестящим бронзовым топориком на конце. Резкими движениями жезла он рисовал в воздухе зигзаг молнии. Удары барабанов создавали впечатление отдаленного грома. Танцор начал кружиться на месте во все ускоряющемся темпе. Затем, зажав жезл в зубах, он начал выделывать немыслимые фигуры. К нему постепенно присоединялись другие. Извиваясь в танце, они иногда склонялись так низко, что касались лбами земли. Танцор с жезлом как одержимый носился вдоль стены окружавших площадки людей, размахивал своим жезлом и чуть не задевал им зрителей. В начале танца на небосклоне не было ни облачка. Взглянув случайно вверх, я заметил, что небо стали затягивать грозовые облака. Танец продолжался, послышались раскаты грома, еще больше воодушевившие танцоров. С криками и гримасами они совершали дикие прыжки. Я чувствовал, что и меня постепенно захватывает безумие, овладевшее ими, но оно не помешало мне испытать беспокойство при мысли, что тяжелые тучи, собравшиеся над нами, помешают мне делать снимки. Принц Ахо, казалось, почувствовал мое беспокойство. Он склонил свой могучий торс вплотную ко мне и сказал на ухо: "Дождя не будет, мы не разрешаем ему идти без танца дождя". Я пользовался каждым мгновением для съемок, стараясь запечатлеть все детали этого зрелища; Но небо вскоре заволокло настолько, что продолжать съемку стало невозможно. Воздух был горячим и влажным, температура явно превысила сто градусов по Фаренгейту. Раскаты грома приближались, сливаясь с грохотом барабанов. Я ждал, что вот-вот блеснет молния и разразится ливень. Но раздался еще один удар грома, и танец неожиданно прекратился.