Предыдущая   На главную   Содержание   Следующая   Бержье Жак, Повель Луи. Утро Магов   http://www.sufism.ru/libr/txt/utro/6.htm Что нужно, чтобы разбудить спящего человека? Каково общее правило? Нужна хорошая встряска. Но когда человек крепко спит, встряхнуть его один раз недостаточно. Необходим долгий период непрерывной тряски. И вообще, нужен кто-нибудь, кто будет трясти. Я уже сказал, что человек, желающий проснуться, должен нанять помощника, который позаботится о том, чтобы трясти его длительное время. Но кого он может нанять, если все спят? Он наймет кого-нибудь, чтобы разбудить себя, но тот тоже уснет. Какая от него может быть польза? Что же касается человека, действительно способного удержаться в состоянии бодрствования, он, вероятно, откажется терять время на то, чтобы будить других: у него может быть гораздо более важное дело. Есть также возможность разбудить себя механическими средствами. Можно воспользоваться будильником. Но беда в том, что очень скоро привыкают к любому будильнику - его попросту перестают слышать. Требуется множество будильников с различными звонками. Человек должен буквально окружить себя будильниками, не позволяющими ему спать. И здесь опять-таки возникают трудности. Будильники надо заводить, чтобы их заводить, необходимо об этом помнить, а чтобы помнить об этом, нужно часто просыпаться. Но вот что самое худшее; человек привыкает ко всем будильникам и через некоторое время только лучше спит под их звон. Поэтому будильники нужно постоянно менять, все время изобретать новые. Со временем это может помочь человеку проснуться. Но очень мало шансов, что он проделает эту работу - будет изобретать, заводить и менять все эти будильники сам, без посторонней помощи. Гораздо вероятнее, что, начав эту работу, он не замедлит уснуть и во сне будет видеть, что изобретает будильники и меняет их и, как я уже сказал, от этого он будет только лучше спать. Так что для пробуждения нужно соединить множество усилий. Нужно, чтобы был кто-нибудь, чтобы будить спящего; нужно, чтобы был кто-нибудь, чтобы следить за тем, кто будит; нужно иметь будильники и нужно постоянно изобретать нозые. Но чтобы благополучно провести это мероприятие и получить результаты, известное количество людей должно работать вместе. Отдельный человек не может сделать ничего. Прежде всего, он нуждается в помощи. Но одинокий человек не может рассчитывать на помощь. Те, кто способен помочь, ценят свое время очень дорого. И, естественно, они предпочтут помочь, скажем, двадцати или тридцати людям, желающим проснуться, чем одному-единственному. Более того, как я уже сказал, человек может очень легко обмануться относительно своего пробуждения, принять за пробуждение то, что является всего лишь новым сном. Если несколько чело век решат вместе бороться со сном, они будут будить друг друга взаимно. Часто будет случаться, что два десятка из них будут спать, но двадцать первый проснется и разбудит остальных. То же самое и с будильниками. Один человек изобретет будильник, второй изобретет другой, после чего они смогут обменяться. Все вместе они смогут быть друг для друга отличными помощниками, и без этой взаимной помощи ни один из них не сможет добиться ничего. Так что человек, желающий проснуться, должен искать других, тоже желающих проснуться, чтобы действовать вместе с ними. Но это легче сказать, чем сделать, потому что начало такой работы и ее организация требуют знаний, которыми человек обычно не обладает. Работа должна быть организована и должна иметь главу. Без этих двух условий работа не может дать ожидаемых результатов, и никакие усилия их не разбудят. Кажется, некоторым людям труднее всего понять именно это. Сами, по своей собственной инициативе, они могут быть способны на большие усилия, их первые жертвы должны состоять в том, чтобы повиноваться другому, но ничто в мире никогда не убедит их в необходимости этого. И они не хотят понять, что все их жертвы в этом случае ни к чему. Работа должна быть организована. А это может быть сделано только человеком, знающим задачи и цели, знающим ее методы, поскольку он сам в свое время проделал такую организованную работу" (эти высказывания Гурджиева взяты из работы П. Д. Успенского "фрагменты неведомого учения", изд. Сток., Париж, 1950 г.). 2. Мои дебюты в школе Гурджиева "Возьмите часы, - сказали нам, - и посмотрите на большую стрелку, пытаясь сохранить ощущение самих себя и сосредоточиться на мысли: "Я Луи Повель и в этот момент нахожусь здесь". Попытайтесь думать только об этом, просто следите за движением большой стрелки, продолжая сознавать самого себя, свое имя, самочувствие и место, где вы находитесь". Сначала это показалось простым и даже немного смешным. Само собою разумеется, я в состоянии сохранить в уме мысль о том, что меня зовут Луи Повель и что я в этот момент здесь, смотрю за очень медленным движением большой стрелки моих часов. Потом я очень скоро заметил, что эта мысль очень недолго остается во мне неподвижной, что она начинает приобретать тысячу форм и растекаться во всех направлениях, как предметы, которые Сальвадор Дали изображает превращенными в растекающуюся грязь. Но я еще должен признать, что от меня требуют поддерживать живой и неподвижной не мысль, а ощущение. От меня не только требуется думать, что я существую, но знать это, абсолютно сознавать этот факт. Я чувствую, что это возможно и что это может произойти во мне, принеся мне нечто новое и важное. Я обнаруживаю, что тысяча мыслей или теней мыслей, тысяча ощущений, образов и ассоциаций идей, совершенно чуждых предмету моего усилия, непрестанно осаждают меня и отвлекают от такого усилия. А порой еще эта стрелка привлекает все мое внимание, и, глядя на нее, я теряю из виду себя. Порой мое тело, сокращение мускула в ноге, какое-то движение в животе отрывают меня одновременно и от стрелки, и от меня самого. Порой же я думаю, что остановил свое маленькое внутреннее кино, устранил внешний мир, но тут замечаю, что погрузился в подобие сна, где стрелка исчезла или я сам исчез, и где продолжают сталкиваться друг с другом образы, ощущения, мысли, как за тюлем, как во сне, который развертывается сам по себе, когда я сплю. Порой в какую-то долю секунды я наконец существую целиком, полностью, я разглядываю эту стрелку. Но в ту же долю секунды я поздравляю себя с тем, что это произошло; моя мысль, если можно так сказать, аплодирует, и тотчас мой разум, воспользовавшись успехом, чтобы порадоваться, тут же сводит его на нет. Наконец, раздосадованный, невероятно уставший, я отказываюсь от этого опыта со всей поспешностью, и мне кажется, что я пережил самые трудные минуты в своей жизни, что я был лишен воздуха до такой степени, что уже больше терпеть было нельзя. Каким долгим мне это показалось! Но прошло не более двух минут, и за две минуты у меня не было настоящего ощущения самого себя дольше, чем в течение трех или четырех мгновенных вспышек. И я должен был согласиться, что мы почти никогда не осознаем самих себя и почти никогда не осознаем, как трудно это осознание. Нам говорили, что состояние осознания - это вначале состояние человека, знающего наконец, что он почти никогда не осознает себя, и таким образом понемногу научающегося совершать необходимое внутреннее усилие, каковы бы ни были препятствия. В свете этого маленького упражнения вы знаете теперь, что человек может читать книгу, соглашаться, скучать, протестовать или увлекаться, ни одной секунды не сознавая того, что он существует и, таким образом, без того, чтобы его чтение было адресовано действительно ему. Его чтение - это сон, добавляемый к его собственным снам, погружение в вечное течение бессознательного. Потому что наше подлинное сознание может быть - и почти всегда бывает - совершенно отрешенным от всего, что мы делаем, думаем, хотим, воображаем. И тогда я понял, что разница между состоянием во сне и во время обычного бодрствования, когда мы говорим, действуем и т.д., - очень мала. Наши сны невидимы, как звезды с наступлением дня, но они не исчезают, и мы продолжаем жить под их влиянием. Мы только приобрели после пробуждения критическое отношение к нашим собственным ощущениям, наши мысли стали лучше контролироваться, действия стали более дисциплинированными, появилось больше живости, впечатлений, чувств, желаний, но мы продолжаем оставаться неосознающими. Речь идет не о подлинном пробуждении, но о "бодрственном сне", и в этом-то состоянии и проходит почти вся наша жизнь. Нас учили тому, что возможно совсем пробудиться, приобрести состояние самоосознания. В этом состоянии, как я убедился во время упражнения с часами, я мог объективно сознавать функционирование своей мысли, развертывание образов, идей, ощущений, чувств, желаний. В этом состоянии я мог пытаться совершить и развить реальные усилия, чтобы изучить, время от времени останавливать и изменять это развертывание. И мне говорили, что само это усилие создаст во мне некий феномен. Само это усилие так или иначе не исчезнет бесследно. Ему достаточно быть, чтобы во мне создалась, накопилась самая сущность моего бытия. Мне сказали, что тогда я, обладая ощутимым бытием, смогу достигнуть "объективного сознания" и что тогда мне будет доступно совершенно объективное, абсолютное сознание не только самого себя, но и других людей, вещей и всего мира ("Господин Гурджиев". изд. Сей, Париж, 1954 г.). 3. Рассказ Раймона Абеллио Когда в "естественном" состоянии, в котором находятся все существующие, я "вижу" дом, мое восприятие самопроизвольно, и я воспринимаю этот дом, а не собственное его восприятие. Наоборот, в "трансцендентальном" положении воспринимается самое мое восприятие. Но это восприятие радикальным образом изменяет первоначальное состояние. Пережитое состояние, вначале наивное, теряет свою самопроизвольность именно из-за того, что объектом нового размышления становится то, что было вначале состоянием, а не объектом, и что среди элементов моего нового восприятия фигурирует не только восприятие дома как такового, но и самого восприятия как пережитого процесса. Существенно важно в этом изменении то, что сопровождающее видение, возникшее у меня в этом двойственном состоянии, вернее, в мыслительно-рефлекторном восприятии дома, которое было моим первоначальным мотивом, далеким от того, чтобы быть воспринятым полностью, теперь отдаленное или спутанное этим вмешательством "моего" второго восприятия перед "его" первоначальным восприятием, оказывается парадоксально усиленным, более ясным, более нагруженным объективной реальностью, чем прежде. Мы находимся здесь перед фактом, не объясняемым путем чистого спекулятивного анализа: фактом преобразования вещи сознанием, ее превращения в "сверхвещь", как мы скажем позднее, ее перехода из состояния изучения в состояние знания. Этот факт вообще неизвестен, хотя он наиболее поразителен среди всех экспериментов реальной феноменологии. Все трудности, на которые наталкивается вульгарная феноменология, и все классические теории "познания" состоят в том, что эти теории рассматривают пару сознание-познание (или точнее, сознание-изучение) как способную самостоятельно исчерпать всю совокупность пережитого, в то время как в действительности нужно рассматривать триаду сознание-познание-знание, которая одна только может позволить действительно онтологическое укрепление феноменологии. И действительно, ничто не может сделать очевидным это пробуждение, кроме прямого и личного опыта самого феноменолога. Но никто не может утверждать, что понял подлинно трансцендентальную феноменологию, если он не осуществил с успехом этот опыт и не был во время его проведения сам "озарен". Будь он самым тонким диалектиком, самым проницательным логиком, - но если он не пережил этого и не видел за вещами других вещей, - он может только произносить речи по феноменологии, а не вести действительно феноменологическую деятельность. Возьмем наиболее точный пример. Насколько простираются мои воспоминания, я всегда умел распознавать краски - синюю, красную, желтую. Мой глаз их видел, у меня был скрытый опыт на этот счет. Правда, "мой глаз" не спрашивал меня относительно этого опыта, да и как он вообще мог задавать вопросы? Его функция в том, чтобы видеть, а не видеть себя в процессе видения, но мой мозг был сам как во сне, он вовсе не был глазом глаза, но служил простым продолжением этого органа. И я только говорил, почти не думая об этом: вот красивый красный цвет, немного приглушенный зеленый, блестящий белый. Однажды, несколько лет назад, я прогуливался среди виноградников, охватывающих карнизом озеро Леман и образующих один из самых красивых пейзажей в мире. Он такой прекрасный и величественный, что мое "Я" расширилось и растворилось в нем, и неожиданно произошло событие, необыкновенное для меня. Я сто раз видел ниспадающую охру обрыва, синеву озера, лиловатость Савойских гор и глубины сверкающих ледников Гран-Комбен. Но я впервые понял, что никогда не видел их, хотя жил там уже три месяца. Этот пейзаж, правда, не растворил меня в себе; то, что отвечало ему во мне, было только смутным восхищением. Правда, "Я" философа сильнее всех пейзажей. Мое "Я" лишь вновь овладело острым чувством красоты и укрепилось от этого бесконечного состояния. Но в тот день я неожиданно узнал, что я сам создавал этот пейзаж, что он был бы ничем без меня: "Это я тебя вижу, я вижу себя видящим тебя, и видя себя, я создаю "тебя". Этот подлинный внутренний крик - крик демиурга во время сотворения им мира. Он - не только остановка старого мира, но проекция "нового". И в одно мгновение мир и в самом деле был заново создан. Никогда я не видел подобных красок. Они были в сто раз интенсивнее, богаче оттенками, более живые. Я знал, что приобрел ощущение смысла красок, что мне стало доступно девственное восприятие цветов, которых я до гех пор в действительности никогда не видел на картине - прежде они никогда не проникали в мир живописи. Но я знал также, что этим воспоминанием о себе в моем сознании, восприятием моего восприятия я проник в суть преобразованного мира, не являющегося таинственным потусторонним миром, - но подлинным миром, миром, чья природа держит нас в изгнании. В этом нет ничего общего с вниманием. Преображение обладает полнотой, а внимание - нет. Преображение познается в его достаточной определенности, внимание же направлено к возможной способности. Нельзя сказать, конечно, что если внимание не полно, то оно пусто. Наоборот. Но жадность - не полнота. Когда я в тот день вернулся в деревню, встречавшиеся мне люди были по большей части "внимательны" к своей работе, тем не менее все они показались мне сомнамбулами (Раймон Абеллио, "Тетради кружка метафизических исследований", внутренняя публикация, 1954 г.). 4. Восхитительный текст Густава Майринка "Ключ, который сделает нас властелинами своей внутренней природы, заржавел со времен потопа. Он зовется бодрствованием. Бодрствование - это все. Человек твердо убежден, что он бодрствует, но в действительности он попал в сети сна, сплетенные им самим. Чем плотнее эта сеть, тем сильнее царит сон. Запутавшиеся в ее петлях - это спящие, которые идут по жизни, безразличные и без мысли, как стадо скота, ведомое на бойню. Спящие видят мир сквозь сеть, они замечают только обманчивые отверстия, поступают исходя из этого и не знают, что видимые ими картины - только бессмысленные осколки огромного целого. Ты, может быть, думаешь, что те, кто видит сны, - фантасты и поэты; нет, это неутомимые труженики мира, те, кого грызет безумное стремление действовать. Они похожи на противных трудолюбивых жуков, взбирающихся по скользкой трубе, чтобы забраться куданибудь наверх. Они говорят, что бодрствуют, но то, что они считают жизнью, в действительности только сон, вплоть до деталей предопределенный заранее и не подвластный их воле. Может, и есть еще некоторые люди, знающие, что они спят, пионеры, выдвинувшиеся вперед к бастионам, за которыми скрывается вечно бодрствующее "Я", - ясновидящие, такие как Декарт, Шопенгауэр, Кант. Но они не располагают необходимым оружием для взятия крепости, и их призыв к бою не разбудит спящих. Бодрствовать - это все. Первый шаг к этой цели так прост, что его может сделать каждый ребенок. Только тот, у кого поражен мозг, забыл, как ходят, и остается паралитиком на двух ногах, потому что не хочет воспользоваться костылями, унаследованными от предшественников. Бодрствовать - это все. Бодрствуй во всем, что ты делаешь! Не считай себя уже пробужденным. Нет, ты спишь и видишь сны. Собери все свои силы и заставь хоть одно мгновение струиться по своему телу это чувство: теперь я бодрствую! Если тебе это удастся, ты тотчас же узнаешь, что состояние, в котором ты находился прежде, было дремотой и сном. Это первый неуверенный шаг долгого пути, ведущего от рабства к всемогуществу. Таким образом продвигайся вперед от пробуждения к пробуждению. Нет такой надоедливой мысли, которую ты не мог бы изгнать таким способом. Она остается позади и не может больше настигнуть тебя. Ты распространяешься над ней, как крона дерева поднимается над сухими ветвями. Всякая боль отлетит от тебя, как мертвые листья, когда это бодрствование охватит равным образом и твое тело. Ледяные ванны браминов, ночные бдения последователей Будды и христианских аскетов, пытки индийских факиров, - все это не что иное, как застывшие обряды, указующие на то, что здесь когда-то высился храм тех, кто старался бодрствовать. Прочти священные писания всех народов Земли. Сквозь каждое из них проходит красной нитью скрытая наука бодрствования. Это лестница Иакова, вместе с ангелом господним побеждающая всякую "ночь" до тех пор, пока не настанет "день" полной победы. Ты должен подниматься по ступеням пробуждения, если хочешь победить смерть. Уже низшая ступень называется гением. Как же мы должны назвать высшие? Они остаются неизвестными толпе и считаются легендарными. Но историю Трои считали легендой до тех пор, пока не нашелся человек, достаточно сильный, чтобы начать раскопки в себе самом. Первым врагом, которого ты встретишь на пути к пробуждению, будет твое собственное тело. Оно будет бороться с тобой до первых петухов. Но если ты увидишь день вечного бодрствования, который отделит тебя от сомнамбул, считающих себя людьми и не знающих, что они - спящие боги, тогда сон твоего тела также исчезнет, и тебе подчинится Вселенная. Тогда ты сможешь совершать чудеса, если захочешь, и ты больше не будешь вынужден ждать, как смиренный раб, пока жестокий мнимый бог окажется настолько любезным, чтобы засыпать тебя подарками или отрубить тебе голову. Счастье хорошей верной собаки - служить хозяину - естественно, не будет больше существовать для тебя, но будь искренен с самим собой: захочешь ли ты теперь поменяться со своей собакой? Не бойся, что ты не достигнешь цели в этой жизни. Нашедший такой путь всегда вернется в мир, обладая такой внутренней зрелостью, которая позволит ему продолжать свою работу. Он вновь родится в качестве "гения". Тропинка, которую я тебе показываю, усеяна странными событиями: мертвые, которых ты знал, встанут и заговорят с тобой! Это не только образы! Светящиеся силуэты явятся тебе и благословят тебя. Это только образы, формы, возбужденные твоим телом, которое под влиянием твоей преображенной воли умрет магической смертью и станет духом - как лед, опаленный огнем, превращается в пар. Когда ты избавишься от трупа внутри себя, только тогда ты сможешь сказать: теперь сон ушел от меня навсегда. Тогда совершится чудо, в которое люди не могут поверить, потому что обманутые своими чувствами, они не понимают, что материя и сила - это одно и то же, и даже если тебя похоронят, в твоем гробу не окажется трупа. Только тогда ты сможешь различать, что является действительностью, а что - видимостью. Тот, кого ты встретишь, сможет быть только одним из тех, кто проследовал по этому пути до тебя. Все остальные - тени. До сих пор ты не знаешь, являешься ли ты самым счастливым или самым несчастным созданием. Но не бойся ничего. Ни один из тех, кто ступил на тропинку бодрствования, - даже если он сбился с пути - не был покинут своими наставниками. Я хочу сообщить тебе знак, по которому ты сможешь узнать реальность или привидение пред тобою: если оно приближается к тебе, и если твое сознание смутно, если то, что принадлежит внешнему миру, неопределенно или исчезает, - берегись! Остерегайся! Привидение - только часть тебя самого. Если ты его не понимаешь, - это только бесплодный призрак, вор, отнимающий у тебя часть твоей жизни. Воры, крадущие душевные силы, хуже, чем воры реального мира. Они увлекают тебя, как болотные огни, в трясину обманчивой надежды, чтобы бросить тебя одного во мраке и исчезнуть навсегда. Не давай ослепить себя никакому чуду, которое они будто бы совершают для тебя, никакой их клятве, никакому их пророчеству, даже если оно осуществится; они - твои смертельные враги, изгнанные из ада твоего собственного тела, с которыми ты борешься за власть. Знай, что чудесные силы, которыми они располагают, - это твои собственные силы. Они не могут жить вне твоей жизни, но если ты их победишь, они станут немыми и усердными орудиями, которые ты сможешь использовать для своих надобностей. Число их жертв среди людей огромно. Прочти историю визионеров и сектантов, и ты узнаешь, что тропинка, по которой ты идешь, усеяна черепами. Человечество бессознательно воздвигало против них стену - материализм. Эта стена - нерушимая защита, она - образ тела, но она также - тюремная стена, закрывающая обзор.. Сегодня она разрушена, и феникс внутренней жизни воскрес из пепла, в котором он долго лежал как мертвый, но коршуны другого мира уже начинают бить крыльями. Вот почему ты должен остерегаться. Весы, на которые ты положишь свое сознание, покажут тебе, когда ты сможешь довериться этим привидениям. Чем более бодрствующим окажется твое сознание, тем больше склонятся в твою пользу весы. Если наставник, брат из иного, духовного мира, хочет к тебе явиться, он должен это сделать, не обворовывая твое сознание. Ты можешь положить руку на его ребро, как Фома-неверующий. Тебе легко избежать привидений и связанных с ними опасностей. Тебе нужно только вести себя как обычный человек. Но что ты выиграешь этим? Ты останешься в темнице своего тела, пока палач-смерть не возведет тебя на эшафот. Желание смертных видеть сверхъестественные существа - это мрак, который будит даже призраков ада, потому что такое желание не чисто, потому что оно - жадность в большей мере, чем желание, потому что человек в этом случае хочет каким-нибудь способом "взять", вместо того, чтобы научиться "отдавать". Все, кто считает Землю тюрьмой, все набожные люди, умоляющие об освобождении, сами того не сознавая, взывают к миру призраков. Делай это тоже. Но сознательно. Для тех, кто делает это бессознательно, - существует ли невидимая рука, могущая вывести их из болота, в которое они забрели? Я верю в это. Когда на твоем пути пробуждения ты пересечешь царство призраков, ты узнаешь постепенно, что они - просто мысли, которые ты можешь вдруг увидеть своими глазами. Вот почему они кажутся тебе твоими творениями и вместе с тем чужды тебе, потому что этот язык форм отличен от языка мозга. Тогда настанет момент совершения превращения: окружающие тебя люди станут призраками. Все, кого ты любил, станут вдруг личинами. Даже твое собственное тело. Невозможно представить себе более ужасное одиночество, чем одиночество паломника в пустыне, не способного найти источник и умирающего от жажды. Все, что я говорю тебе здесь, находится в книгах набожных людей всех народов: пришествие нового царствия, бодрствование, победа над телом и одиночеством. Но непреодолимая пропасть отделяет нас от этих набожных людей. Они верят, что приближается день, когда добрые войдут в рай, а злые будут брошены в ад. Мы знаем, что придет время, когда многие пробудятся и будут отделены от спящих, не могущих понять, что означает слово "бодрствование". Мы знаем, что нет добра и зла, а есть только действительное и мнимое. Они думают, что бодрствовать - значит сохранять свои чувства ясными и глаза открытыми в течение ночи, чтобы человек мог молиться. Мы знаем, что бодрствование - это пробужденность нашего бессмертного "Я" и что бессонница тела - его естественное следствие. Они верят, что телом нужно пренебрегать и презирать его, потому что оно грешно. Мы знаем, что нет греха: тело - начало наших деяний, и мы спустились на Землю, чтобы превратить его в дух. Они верят, что мы должны жить в одиночестве со своим телом, чтобы очистить дух. Мы знаем, что наш дух должен вначале оказаться в одиночестве, чтобы преобразить тело. Тебе одному предоставляется выбор пути - наш или их. Ты должен действовать в соответствии со своей собственной волей. Я не имею права советовать тебе. Полезнее сорвать с дерева горький плод по своему собственному решению, чем сладкий - по совету другого. Но не поступай как многие, знающие, что написано: познайте все, но сохраните только лучшее. Нужно идти, ничего не познавая, а сохраняя первое впечатление" (Густав Майринк. Отрывок из романа "Зеленый лик", перевод д-ра Эттгофена и м-ль Перрен, изд. бр. Эмиль-Поль, Париж, 1932 г.). ГЛАВА 9. ТОЧКА ПО ТУ СТОРОНУ БЕСКОНЕЧНОСТИ В предыдущих главах я хотел дать представление о возможных исследованиях реальности другого состояния сознания. В этом другом состоянии, если оно существует, каждый человек, находящийся во власти демона познания, найдет, может быть, ответ на вопрос, который он в конце концов обязательно задаст: "Нельзя ли найти в себе самом место, откуда все, что со мной случается, можно было бы сразу объяснить, - место, откуда все, что я вижу, знаю и чувствую, можно было бы сразу же расшифровать, идет ли речь о движении звезд, расположении лепестков цветка, развитии цивилизации, к которой я принадлежу, или о самых тайных движениях моего сердца? Не может ли когда-нибудь полностью и мгновенно быть удовлетворено это огромное и безумное стремление понять, которое я тащу за собой вопреки самому себе сквозь все приключения моей жизни? Нет ли в человеке, во мне самом, пути, ведущего к познанию всех законов мира? Не спит ли в глубине моего "Я" ключ к полному познанию?" Андре Бретон во втором "Манифесте сюрреализма" предположил, что может окончательно ответить на этот вопрос: "Все заставляет думать, что существует определенная точка ума, откуда жизнь и смерть, действительное и воображаемое, прошлое и будущее, выразимое и невыразимое, высокое и низкое перестают быть пронизанными противоречиями". Само собой разумеется, я не претендую на то, чтобы в свою очередь дать окончательный ответ. К методу и аппарату сюрреализма мы хотели бы добавить более скромные методы и более тяжелый аппарат того, что мы с Бержье называем "фантастическим реализмом". Чтобы изучить это, я обращусь к различным планам сознания. К эзотерическому преданию. К передовой математике. И к современной необычной литературе. Вести исследование различных планов (здесь - плана магического духа, плана чистого разума и плана поэтической интуиции), установить связь между ними, проверить путем сравнения истины, содержащиеся в каждой стадии, и заставить возникнуть в конце концов гипотезу, в которой были бы объединены все истины, - таков, собственно говоря, наш метод. Эта наша первая большая книга - не что иное, как начало защиты и иллюстрации этого метода. Фраза Андре Бретона "Все заставляет думать..." датирована 1939 годом. Ей исключительно повезло. Ее до сих пор не перестают цитировать и комментировать. Потому что, в самом деле, одна из черт деятельности современного ума - растущий интерес к тому, что можно было бы назвать точкой зрения по ту сторону бесконечности. Эта концепция касается самых древних преданий и самой современной математики. Она проявляется в поэтической мысли Валери, и один из самых крупных современных писателей, аргентинец Хорхе Луис Борхес посвятил ей свою самую прекрасную и самую удивительную новеллу, дав ей многозначительное название "Алеф". Это название первой буквы алфавита священного языка. В Каббале она обозначала ЭнСоф, место полного познания, точку, откуда дух воспринимает сразу всю совокупность явлений, их причин и их смысла. Во многих текстах сказано, что эта буква в форме человека, показывающего на небо и на землю, избрана, чтобы дать понять, что мир внизу - зеркало и картина мира, находящегося наверху. Опубликована журналом "Ле Тан Модерн" в июне 1957 года в переводе с испанского Поля Бенишу. Отрывок из нее можно прочесть в конце этой главы. Точка по ту сторону бесконечности - это и есть высшая точка манифеста сюрреализма, точка Омега отца Тейяра де Шардена и завершение "Великого делания" алхимиков. Каким образом ясно определить эту концепцию? Попытаемся. Во Вселенной существует точка, привилегированное место, откуда раскрывается вся Вселенная. Мы наблюдаем весь мир с помощью инструментов - телескопов, микроскопов и т.д. Но наблюдателю достаточно оказаться в этом привилегированном месте: - одной вспышкой перед ним осветится вся совокупность фактов, пространство и время раскроются во всей полноте, и сразу станет понятным полное значение их аспектов. Чтобы дать почувствовать ученикам шестого класса понятие вечности, иезуитский священник одного знаменитого колледжа пользовался следующим образным примером: "Вообразите, что Земля сделана из бронзы и что одна ласточка каждую тысячу лет касается ее своим крылом. Когда Земля будет таким путем стерта, только тогда начнется вечность...". Но вечность - не только бесконечная длительность времени. Она - нечто иное, чем длительность. Нужно остерегаться образов. Они служат для перенесения на более низкий уровень сознания идей, которые могут дышать только на большой высоте, они доставляют в подвал только труп. Единственные образы, способные передать высшую идею, - это те, которые создают в сознании состояние удивления, растерянности, способное поднять сознание до того уровня, где живет эта идея, где ее можно воспринять во всей ее свежести и силе. Магические обряды и подлинная поэзия не имеют другого назначения. Вот почему мы не стараемся создать "образ" этой концепции точки, находящейся по ту сторону бесконечности. Полезнее будет, если мы отошлем читателя к магическому и поэтическому тексту Борхеса. В своей новелле он использовал работы каббалистов, алхимиков и мусульманские легенды. Другие легенды, древние, как само человечество, упоминают об этой Высшей Точке, об этом привилегированном месте. Но эпоха, в которую мы живем, отличается тем, что усилие чистого разума, приложенное к исследованию, далекому от всякой мистики и метафизики, заканчивается математическими концепциями, позволяющими нам рационализировать и понять идею находящегося по ту сторону бесконечности. Самые важные и наиболее своеобразные работы принадлежат гениальному Георгу Кантору, который умер безумным. Об этих работах до сих пор спорят математики, и некоторые из них утверждают, что идеи Кантора невозможно защищать с позиции логики. На что сторонники находящегося по ту сторону бесконечности отвечают: "Никто не выгонит нас из рая, открытого Кантором!". Вот, приблизительно, как можно резюмировать мысль Кантора. Представим себе на этом листе бумаги две точки: А и Б, на расстоянии одного сантиметра друг от друга. Проведем отрезок прямой линии, соединяющий А и Б. Сколько точек есть на этом отрезке? Кантор доказывает, что их число больше бесконечности. Чтобы целиком заполнить отрезок, требуется число точек, большее чем бесконечность, - число Алеф. Это число Алеф равно всем своим частям. Если разделить отрезок на десять равных частей, то в каждой из этих частей будет столько же точек, сколько во всем отрезке. Если исходя из этого отрезка построить квадрат, то на отрезке будет столько же точек, сколько на площади квадрата. Если построить куб, то во всем его объеме будет столько же точек, сколько на первоначальном отрезке прямой. Если на основе куба построить твердое тело, имеющее четыре измерения, тессаракт, то в его четырехмерном объеме будет столько же точек, сколько на отрезке прямой. И так далее, до бесконечности. В этой математике величин, превышающих бесконечность, которая изучает алефы, часть равна целому. Это вполне безумно, если стать на точку зрения классического разума, и тем не менее это доказуемо. Точно так же доказуем тот факт, что если умножить Алеф на любое число, то всегда будет получаться Алеф. И вот современная высшая математика присоединяется к Изумрудной Скрижали Гермеса Трисмегиста ("то, что сверху, подобно тому, что внизу") и к интуиции таких поэтов, как Уильям Блейк (вся Вселенная содержится в одной песчинке). Есть только одно средство проникнуть по ту сторону Алефа - возвести его в степень Алеф (известно, что А в степени Б означает А, Б раз умноженное на, и аналогично Алеф в степени Алеф - это новый Алеф). Если назвать первый Алеф нулем, то второй Алеф - единица, третий - двойка и т.д. Алеф-нуль, как мы сказали, - это число точек, содержащихся в отрезке прямой или в объеме. Доказывается, что Алеф-один - это число всех разумно возможных кривых, содержащихся в пространстве. Что касается Алефа-два, он уже соответствует числу, которое будет больше, чем все, что можно постигнуть во Вселенной. В мире нет предметов в достаточно большом количестве, чтобы считая их, можно было прийти к Алефу-два. А алефы тянутся до бесконечности. Значит, человеческому уму удается выйти за пределы Вселенной, построить концепции, которые Вселенная никогда не сможет заполнить. Это традиционный атрибут Бога, но никто никогда не мог вообразить, что мысль может воспользоваться этим атрибутом. По всей вероятности, созерцание алефов выше двух и сделало Кантора безумным. Современные математики, более устойчивые или менее чувствительные к метафизическому бреду, манипулируют концепциями этого порядка и даже выводят из них некоторые практические применения. Некоторые из этих применений по своей природе таковы, что способны привести в замешательство здравый смысл. Например, знаменитый парадокс Банаха и Тарского (это современные польские математики. Банах был убит немцами в Освенциме. Тарский еще жив и переводит сейчас на французский свой монументальный трактат о математической логике). Этот парадокс говорит о том, что можно взять шар нормальных размеров - скажем, яблока или теннисного мяча, разрезать его на доли, а затем собрать эти доли так, что получится шар величиной меньше атома или больше Солнца. Эта операция не могла, бы быть решена физически, потому что разрезать следует по форме специальных поверхностей, не имеющих плоскости соприкосновения, и технически этого действительно нельзя осуществить. Но большая часть специалистов считает, что эта невообразимая операция теоретически возможна в том смысле, что если эти поверхности не принадлежат к управляемому миру, то расчеты, относящиеся к ним, оказываются верными и действительными в мире ядерной физики. Нейтроны движутся в реакторах по кривым, не имеющим плоскости соприкосновения. Работы Банаха и Тарского приводят к заключениям, примыкающим, как это ни безумно, к представлениям индийских посвященных в технику Самадхи: те заявляют, что могут вырасти до размеров Млечного Пути или сжаться до величины самой маленькой постижимой частицы. Ближе к нашему времени Шекспир заставил Гамлета воскликнуть: "О Боже, заключите меня в скорлупу ореха, и я буду чувствовать себя повелителем бесконечности!". Нам кажется, что невозможно не поразиться сходством между этими отдельными отражениями магической мысли и современной математической логики. Один антрополог, участвовавший в коллоквиуме по парапсихологии в Руаямоне в 1956 году, заявил: "По верованиям йогов, сиддхи, легендарные существа, занимающие промежуточное положение между богами и людьми, обладают способностью становиться маленькими, как атом, и большими, как Солнце или вся Вселенная! Среди этих необыкновенных утверждений мы встречаем положительные факты, которые имеем основание заранее считать правдивыми, и факты, подобные этим, которые кажутся невероятными и выходящими за пределы всякой логики". Но нужно думать, что этот антрополог не знал ни восклицания Гамлета, ни неожиданных форм, приобретаемых самой чистой и самой современной логикой - математической логикой. Каково может быть глубокое значение этих сообщений? Как и в других частях этой книги, мы ограничимся тем, что сформулируем гипотезы. Самым романтическим и волнующим, но менее всего "обобщающим" было бы допустить, что техника Самадхи реальна, что посвященному действительно удается стать таким же маленьким, как атом, и таким же большим, как Солнце. И что эта техника вытекает из знаний древних цивилизаций, владевших математической величиной, превышающей бесконечность. У нас здесь идет речь о глубоком стремлении человеческого ума, находящем свое выражение и в йоге Самадхи и одновременно в передовой математике Банаха и Тарского. Если революционные математики правы, если парадоксы превышения бесконечности обоснованны, то перед человеческой мыслью открываются необыкновенные перспективы. Можно понять, что в пространстве существуют точки Алеф, как та, что описана в новелле Борхеса. В этих точках представлена вся непрерывность пространства-времени, и это зрелище охватывает все от сердцевины атомного ядра до самой отдаленной галактики. Можно идти еще дальше: можно представить себе, что в результате манипуляций, касающихся одновременно материи, энергии и мысли, любая точка пространства может стагь точкой по ту сторону бесконечности. Если такая гипотеза соответствует физикопсихо-математической реальности, то мы имеем объяснение "Великого дела" алхимиков и высшего экстаза некоторых религий. Идея точки по ту сторону бесконечности, откуда может быть воспринят весь мир, представляет собой абстракцию, примыкающую к чуду. Но основные уравнения теории относительности обладают этими качествами в не меньшей степени, а из них, однако, вытекают телевидение и атомная бомба. Человеческая мысль постоянно прогрессирует в направлении все более высоких уровней абстракции. Уже Поль Ланжевен заметил, что домовый электромонтер отлично управляется с таким абстрактным и деликатным понятием, как потенциал, он даже приспособил к нему свой профессиональный жаргон: он говорит "есть ток". Можно еще представить себе, что в более или менее отдаленном будущем человеческий ум овладеет математикой, лежащей за пределами бесконечности, и с помощью определенных инструментов ему удастся построить в пространстве алефы, точки, находящиеся за пределами бесконечности, откуда бесконечно малое и бесконечно большое предстанут во всей своей полноте вплоть до последней истины. Так традиционные поиски абсолюта привели бы наконец к своей цели. Заманчиво думать, что этот опыт уже частично удался. В первой части этой работы мы упоминали о манипуляции алхимиков, по ходу которой адепт окисляет поверхность расплавленного металла. Когда пленка окиси разрывается, то можно видеть на тусклом фоне изображение нашей галактики с ее двумя спутниками, Магеллановыми облаками. Легенда или действительность? Во всяком случае, здесь упоминается первый "инструмент трансбесконечного", вступающий в контакт со Вселенной иными средствами, чем те, которые дают нам известные инструменты. Быть может, таким способом майя, не знавшие телескопа, открыли Уран и Нептун. Но мы не позволим увлечь себя в область воображаемого. Удовлетворимся тем, что отметим это глубокое стремление ума, которым пренебрегает классическая психология, и отметим также связь между древними преданиями и одним из крупных течений современной математики. И вот отрывок из новеллы Борхеса "Алеф". "На улице Гарая прислуга попросила меня немного подождать. Хозяин был, как обычно, в подвале, проявлял фотографии. Возле вазы без цветов на бесполезном теперь рояле улыбался (скорее вневременной, чем анахронический) большой портрет Беатрис, неуклюже раскрашенный. Никто не мог нас видеть, и в порыве нежности и отчаяния я приблизился к портрету и сказал ему: "Беатрис, Беатрис Елена, Беатрис Елена Витербо, милая Беатрис, утраченная навсегда, это я, Борхес". Вскоре вошел Карлос. Он говорил довольно сухо, и я понял, что он не был думать ни о чем, кроме того, что теряет Алеф. - Стаканчик этого псевдоконьяка, - распорядился он, - и ты отправишься в подвал. Ты знаешь, что нужно лежать на спине. Необходимы темнота, неподвижность, время на аккомодацию зрения. Ты ложишься на каменный пол, устремляешь взгляд на девятнадцатую ступеньку лестницы. Я ухожу, закрываю люк, и ты остаешься один. Если какая-нибудь мышь тебя испугает, не беда! Через несколько минут ты увидишь Алеф. Микрокосм алхимиков и каббалистов, наш сконцентрированный друг, вошедший в пословицу, vultum in pravo (многое в малом /лат./)! Дойдя до столовой он добавил: - Совершенно очевидно, что если ты его не увидишь, твоя неспособность не обесценивает моего свидетельства... Спускайся, очень скоро ты сможешь начать диалог со всеми образами Беатрис. Я быстро спустился, утомленный его пустыми словами. Подвал, который едва ли был шире лестницы, походил на колодец. Напрасно я искал взглядом сундук, о котором говорил мне Карлос Архентино. Несколько ящиков с бутылками и мешков из грубого холста были нагромождены в углу. Карлос взял один мешок, сложил его и уложил в точно рассчитанном месте. - Подушка скромная, - объяснил он, - но если я сделаю ее хоть на сантиметр выше, ты не увидишь ничего и будешь пристыжен и сконфужен. Растянись на земле и отсчитай девятнадцать ступенек. Я подчинился его смешным требованиям; в конце концов он ушел. Со всеми предосторожностями он закрыл люк. Темнота, несмотря на трещину, которую я различил позднее, сперва показалась мне полной. Вдруг я понял опасность: я дал похоронить себя сумасшедшему, после того, как выпил яд. В бравадах Карлоса сквозил тайный страх, что чудо не явится мне: чтобы оправдать свой бред, чтобы не убедиться в том, что он сумасшедший, Карлос должен меня убить. Я вновь почувствовал смутное недомогание, которое пытался приписать тому, что мое тело как-то окоченело, а не действию наркотика. Я закрыл глаза, вновь открыл их. И тут я увидел Алеф. Теперь я подхожу к неизгладимому воспоминанию, к центру моего рассказа, здесь начинается отчаяние писателя. Всякий язык - алфавит символов, использование которого предполагает прошлое, общее для собеседников; но как передать другим бесконечный Алеф, который пугливая память удерживает с трудом? Мистики в подобном случае используют символы: чтобы обозначить божество, перс говорит о птице, которая некоторым образом есть все птицы сразу; Аланус де Инсулис - о шаре, центр которого находится повсюду, а окружность нигде; Иезекииль - об ангеле с четырьмя лицами, обращенными одновременно к востоку и западу, северу и югу (я не без основания напоминаю об этих непостижимых аналогиях, они имеют определенную связь с Алефом). Быть может, боги не откажут мне в способности найти подобный образ, но тогда этот рассказ будет фальшивой литературщиной. В конечном счете главная задача - неразрешима: бесконечную совокупность нельзя перечислить даже частично. В это бесконечное мгновение я увидел миллионы действий, приятных и жестоких; ни одно из них не удивило меня, так же, как тот факт, что все они происходили в одной и той же точке, не накладываясь друг на друга и не просвечивая одно сквозь другое. Все, что видели мои глаза, происходило одновременно - я же описываю это последовательно, потому что таково свойство языка. Тем не менее, я хочу назвать хоть кое-что. Внизу лестницы справа я увидел маленький шар с волнистой поверхностью, сверкавшей почти нестерпимо. Сначала я думал, что он вращается, потом понял, что это движение было иллюзией, производимой головокружительным зрелищем, заключенным в нем. В диаметре Алеф имел два или три сантиметра, но внутри него находилось космическое пространство, нисколько не уменьшенное. Каждый предмет (например, стекло зеркала) был бесконечным множеством предметов, потому что я ясно видел это со всех точек мира. Я увидел густо населенное море, я видел рассвет и вечер, видел народы Америки, видел серебряную паутину в центре черной пирамиды, видел лабиринт ломаных линий (это был Лондон), видел бесконечные глаза, испытующе глядящие на меня во мне; и тотчас же, как в зеркале, я видел все зеркала планеты, и ни одно из них не отражало меня; я видел на заднем дворе улицы Соле те же плиты, которые видел тридцать лет назад в доме Фрая Бенто; я видел гроздья, снег, табак, залежи металлической руды, водяные пары, я видел пустыни у экватора и каждую песчинку в них, видел в Инвернессе женщину, которую я не забуду, видел пышные волосы, надменное тело, видел рак груди, видел кружок сухой земли на тротуаре в том месте, где росло дерево, видел в деревне Адроге в загородном доме экземпляр первого английского перевода Плиния, сделанного Филимоном Голландским, видел одновременно каждую букву каждой страницы (будучи ребенком, я всегда восхищался тем, что буквы в закрытой книге не смешивались и не терялись в течение ночи), я видел ночь и день, одновременный с ночью, я видел закат Керетаро, который, казалось, отражал цвет бенгальской розы, я видел свою спальню пустой, видел в кабинете Алкмаара глобус между двух зеркал, отражавших его без конца, видел лошадей с развивающимися гривами на пляже Каспийского моря при восходе солнца, я видел тонкие кости руки, видел оставшихся в живых после боя посылающими почтовые открытки, я видел в витрине Мирсапура колоду испанских карт, я видел косые тени папоротников на земле теплицы, видел тигров, питонов, бизонов, морскую зыбь и армии, видел всех муравьев земли, видел персидскую астролябию, я видел в ящике письменного стола (и почерк заставил меня задрожать) непристойные, невероятные, точные письма, которые Беатрис посылала Карлосу Архентино, я видел дорогой мне монумент на кладбище Чакарита, я видел жестокое зрелище - то, что было восхитительной Беатрис Витербо, я видел, как несется по сосудам моя темная кровь, я видел сплетение обстоятельств в любви и перемены, которые приносит смерть, я видел Алеф со всех точек, я видел в Алефе Землю, а в Земле - новый Алеф, и в Алефе - опять земной шар, я видел свое лицо и свои внутренности, я видел твое лицо и испытывал головокружение, и плакал, потому что мои глаза видели таинственный и лишь предполагаемый объект, название которого люди незаконно употребляют, хотя ни один человек не видел его - непостижимую Вселенную. Я почувствовал безграничное почтение, бесконечную скорбь. - Ты совсем свихнешься, если будешь так долго совать свой нос в то, что тебя не касается, - сказал ненавистный жизнерадостный голос. - Ты можешь опорожнить весь свой мозг, но и за сто лет не сумеешь оплатить мне это откровение. Какая потрясающая обсерватория, а, Борхес? Ноги Карлоса Архентино стояли на верхней ступеньке лестницы. В неожиданном слабом свете мне удалось встать и пробормотать: - Потрясающе, да потрясающе. Безразличная интонация моего голоса удивила меня. Карлос Архентино, испуганный, настаивают: - Ты все хорошо видел, в красках? В это мгновение я продумал свою месть. Благожелательно, с явной жалостью, я уклончиво поблагодарил Карлоса Архентино Данери за гостеприимство, которое он мне оказал в своем подвале и посоветовал ему воспользоваться сносом его дома, чтобы переселиться подальше от пагубной столицы, не прощающей никому, поверь мне, никому! Я наотрез отказался обсуждать вопрос об Алефе. Уходя я обнял его и повторил, что деревня и покой - два замечательных врача. На улице, на лестнице Конституции, в метро все лица казались мне знакомыми. Я стал бояться, что во всем мире не найдется больше ничего, что было бы способно удивить меня: я побоялся, что меня никогда больше не покинет чувство, что все это я уже видел. К счастью, после нескольких бессонных ночей забвение пришло ко мне снова. ГЛАВА 10. МЕЧТА О МУТАНТАХ Зимой 1956 года доктор Дж. Форд Томпсон, психиатр в учебном заведении Вулвергемптона, принял в своем кабинете семилетнего мальчика, очень беспокоившего своих родителей и учителей. "В его распоряжении несомненно не было специальных работ, - писал доктор Томпсон. - А если бы они у него были, мог бы он хотя бы прочесть их? Тем не менее, он знал правильные ответы на исключительно сложные астрономические задачи". Пораженный этим случаем, доктор решил проверить уровень умственного развития школьников и с помощью Британского совета медицинских исследований, физиков Хэроэлла и многочисленных преподавателей университета, дав тесты пяти тысячам детей по всей Англии. После 18 месяцев работы ему стало очевидно, что произошел "неожиданный лихорадочный скачок в умственном развитии". "Из последних 90 детей от семи до девяти лет, которых мы опросили, 25 имели интеллектуальный коэффициент 140, что почти соответствует уровню гения. Я думаю, - продолжают доктор Томпсон, - что причиной этого может быть стронций 90, радиоактивный продукт, проникающий в тело. Этого продукта не существовало до первого атомного взрыва". Двое американских ученых, К. Брук Борт и Роберт К. Эндерс в крупной работе "Природа жизненных фактов" полагают доказанным, что группировка генов в наше время потрясена и что под действием пока еще таинственных для нас влияний появляется новая порода людей, обладающих более высокой интеллектуальной силой. Естественно, здесь речь идет о предположении. Тем не менее, генетик Льюис Терман, изучавший в течение тридцати лет особо одаренных детей, пришел к следующим заключениям: Большая часть вундеркиндов теряет свои качества, взрослея. Но теперь, кажется, они становятся взрослыми высшего порядка, с умом, не сравнимым с людьми обычного типа. Они в тридцать раз активнее хорошо одаренного человека. Их "индекс успеха" в двадцать раз больше. Их здоровье превосходно, как и их чувственная и сексуальная уравновешенность. Наконец, они не подвержены психосоматическим болезням и, в частности, раку. Так ли это? Наверное можно сказать только, что во всем мире происходит прогрессирующее ускорение развития умственных способностей, соответствующее, кроме того, развитию физических способностей. Это явление проявляется настолько ярко, что другой американский ученый, доктор Сидней Пресси из университета Огайо, составил план обучения детей, развитых не по летам, способный, по его мнению, давать человечеству по триста тысяч высоких умов в год. * * * Имеем ли мы дело с мутацией человеческой породы? Присутствуем ли мы при появлении существ, внешне похожих на нас и в то же время глубоко отличных? Мы рассмотрим эту поражающую проблему. Мы, несомненно, присутствуем при рождении этого мифа - мифа о мутантах. Но рождение мифа в нашей технической и научной цивилизации не может быть лишено значения и динамической ценности. Прежде чем подойти к этой теме, следует заметить, что лихорадочный скачок умственного развития, констатируемый у детей, влечет за собою простую практическую, разумную мысль о постепенном улучшении человеческой породы посредством техники. Современная спортивная техника показала, что человек располагает еще далеко не исчерпанными физическими ресурсами. Проходящие сейчас испытания поведения человеческого организма в межпланетных ракетах показали сопротивляемость, о которой нельзя было и подозревать. Выжившие узники концентрационных лагерей смогли проявить исключительные возможности самосохранения и обнаружить огромные внутренние ресурсы во взаимодействии психического и физического начал. Наконец, в том, что касается ума, - открытие, приближающее нас к умственной технике, и химические продукты, способные активизировать память, процесс запоминания, открывают необыкновенные перспективы. Принципы науки вовсе недоступны нормальному уму. Если мозгу школьника помогают совершить огромные усилия памяти, которые от него требуются, то станет вполне возможным научить строению ядра и периодической системе элементов школьников, оканчивающих первую ступень, а теории относительности и квантам - вторую. С другой стороны, когда принципы науки будут распространены массовым порядком во всех странах, когда будет в пятьдесят или в сто раз больше исследователей, то умножение новых идей, их взаимное оплодотворение, их многократное сближение произведут то же действие, что и увеличение числа генов. Эффект будет даже лучше, потому что гений часто бывает неустойчив и антисоциален. Вероятно также, что новая наука, общая теория информации в ближайшее время позволит уточнить количественную сторону идеи, которую мы излагаем здесь в качестве плана. Распространяя равномерно между людьми знания, которыми человечество уже располагает, и побуждая людей обмениваться знаниями так, что будут возникать их новые комбинации, станет возможным увеличение интеллектуального потенциала человеческого общества так же быстро и верно, как и при увеличении числа гениев. Это мнение должно быть принято наряду с более фантастическим мнением о существовании мутантов. * * * Наш друг Шарль-Ноэль Мартен в нашумевшем сообщении показал аккумулирующее действие атомных взрывов. Радиация, распространяющаяся во время испытаний, производит действие, возрастающее в геометрической прогрессии. Человеческий род рискует таким образом стать жертвой неблагоприятных мутаций. Кроме того, на протяжении пятидесяти лет радий используется повсюду в мире без серьезного контроля. Х-лучи и некоторые химические радиоактивные продукты используются в различных отраслях промышлен" ности. Насколько и как эта радиация действует на современного человека? Мы ничего не знаем о системе мутаций. Не могут ли происходить также и благоприятные мутации? Взяв слово на атомной конференции в Женеве, сэр Эрнст Рокк Карлинг, патолог британского министерства внутренних дел, заявил: "Можно также надеяться, что в ограниченном числе случаев эти мутации производят благоприятное действие и создают гениального ребенка. Рискуя шокировать почтенное собрание, я заявляю, что мутация, которая даст нам нового Аристотеля, одного Леонардо да Винчи, одного Ньютона, одного Пастера или одного Эйнштейна, полностью компенсирует девяносто девять других, которые будут иметь менее счастливое детство". * * * Вначале одно слово о теории мутации. В конце века А. Вейсман и Г. де Фриз возродили представление, сложившееся прежде об эволюции. Тогда в моде был атом, мысль о реальности которого начинала проникать в физику. Они открыли "атом наследственности" и локализовали его в хромосомах. Созданная таким образом новая наука генетика обогатила нас работами, осуществленными во второй половине девятнадцатого века чешским монахом Грегором Менделем. Сегодня кажется бесспорным, что наследственность передается генами. Они хорошо защищены против внешней среды, тем не менее кажется, что атомная радиация, космические лучи и некоторые сильные яды, такие, как колхицин, могут их поражать или удваивать число хромосом. Замечено, что частота мутаций пропорциональна интенсивности радиоактивности. Но радиоактивность сегодня в тридцать пять раз выше, чем в начале века. Точные примеры отбора у бактерий, происходящего посредством генетических мутаций под действием антибиотиков, были сообщены в 1943 году Лурия и Дебруком, а в 1945 году Демерецием. В этих работах можно видеть, что мутация-отбор происходит так, как думал Дарвин. Противники этой гипотезы - Ламарк, Мичурин, Лысенко, утверждающие, что приобретенные черты передаются по наследству, возможно, не так уж неправы. Но вправе ли мы объединять бактерии и растения, животных и человека? Это не кажется больше сомнительным. Существуют ли контролируемые генетические мутации человеческой породы? Да. Вот один из несомненных случаев. Этот случай извлечен из архивов специальной больницы для детей в Лондоне. Доктор Луи Вольф, директор этой больницы, считает, что в Англии каждый год рождается тридцать фенил-кетонических мутантов. Они обладают генами, не выделяющими в кровь некоторые ферменты, действующие в нормальной крови. Фенил-кетонический мутант не способен растворять фенилаланин. Эта неспособность делает ребенка уязвимым для эпилепсии и экземы, вызывает у него пепельносерую окраску волос, а когда он становится взрослым, то делается уязвимым для психических болезней. Значит, среди нас живет определенная фенил-кетоническая раса, кроме нормальной человеческой расы... Здесь идет речь о мутации неблагоприятной; можно ли верить в возможность благоприятной мутации? Мутанты могли бы иметь в своей крови компоненты, способные улучшать их физическое равновесие и усиливать по сравнению с нашим коэффициент умственного развития. Они могли бы вводить в свою кровь естественные успокаивающие вещества, служащие защитой от психических шоков, социальной жизни и комплексов страха. Значит, они образовали бы более совершенную расу, отличную от человеческой. Психиатры и врачи замечают патологические отклонения от нормы. Но как заметить то, что превосходит норму? Нужно различать несколько аспектов понятия "мутация". Клеточная мутация - не поражающая генов, и не вызывающая изменений у потомства, известна нам в своей неблагоприятной форме: рак, лейкемия и т. п. Но разве не могли бы происходить благоприятные клеточные мутации, распространяющиеся на весь организм? Мистики говорят о появлении "нового тела", о "преображении". Неблагоприятная генетическая мутация (например, фенилкетоническая) становится нам известной. Но разве не могла бы произойти благоприятная мутация? И здесь снова нужно различать два аспекта явления, или, вернее, две его интерпретации: 1. Эта мутация, это проявление другой расы может быть вызвано случайностью. Радиоактивность, среди других причин, могла бы привести к изменению генов некоторых индивидов. Протеин генов, слегка задетый, не выделял бы, например, некоторые кислоты, вызывающие у нас страх. Мы увидели бы появление другой расы - расы спокойного человека, человека, не боящегося ничего, не испытывающего никаких отрицательных чувств. Человека, спокойно идущего на войну, убивающего без сложных переживаний, род робота, без всяких внутренних колебаний. Нет ничего невозможного в том, что мы будем присутствовать при появлении этой расы. 2. Генетическая мутация не будет вызвана случаем. Она будет направленной. Она пойдет в направлении духовного вознесения человечества. Она была бы переходом от одного уровня сознания к другому, высшему. Действие радиоактивности отвечало бы воле, направленной ввысь. Изменения, о которых мы говорим сейчас, были бы ничтожны с точки зрения того, чего ждет человеческий род: только некоторый расцвет по сравнению с будущими глубокими переменами. Протеин гена был бы задет по всему своему строению - и мы увидели бы рождение расы, чья мысль была бы полностью преобразована, расы, способной покорить время и пространство и произвести любую интеллектуальную операцию по ту сторону бесконечности. Между первой и второй идеей такое же различие, как между закаленной сталью и сталью, превращенной в тонкую магнитную ленту. Эта последняя идея, создательница современного мифа, которым пользовалась научная фантастика, любопытным образом вписана в различные скрижали современных мистических учений. Со стороны люциферовской мы видели Гитлера, верящего в существование Великих Высших, и мы слышали, как он восклицал: "Я вам раскрою тайну: мутация человеческой расы началась, уже появились сверхчеловеческие существа". Со стороны обновленного индуизма, Учитель из Ашрама в Пондишери, один из величайших мыслителей новой Индии, Шри Ауробиндо Гхош, основал свою философию и свои комментарии к священным писаниям на уверенности в восходящей эволюции человечества, осуществляющейся посредством мутации. Он пишет, в частности: "Появление на этой Земле новой человеческой расы, каким бы чудесным ни могло бы показаться это явление, может стать делом современной практики". Наконец, со стороны католицизма, открытого для научного размышления, Тейяр де Шарден заявил, что он верит "в прилив, способный увлечь нас к какой-нибудь форме ультрачеловеческого". Пилигрим на пути Странного, более чувствительный, чем любой другой человек, к дуновению беспокоящих идей, свидетель скорее, чем творец, но ясновидящий свидетель крайних перипетий современного разума, писатель Андре Бретон, отец сюрреализма, не усомнился написать в 1942 году: "Человек, может быть, вовсе не центр, не яблочко мишени мира. Можно позволить себе верить, что над ним, на высшей ступени эволюции животных, занимают место существа, чье поведение так же чуждо ему, как его поведение может быть чуждо какойнибудь химере или киту. Ничто не мешает считать, что есть существа, отлично ускользающие от системы чувственного восприятия человека из-за камуфляжа, природу которого можно вообразить, и который только они одни могут осуществить, о чем говорит теория формы и изучение мимикрии животных. Нет сомнения, что эта идея создает широчайшее поле для спекуляций, хотя она отводит человеку скромные условия интерпретации своего собственного мира, в котором ребенок жалуется на то, что не смог постигнуть сущности муравьев, раскидав ногой муравейник. Наблюдая пертурбации типа циклонов, в которых человек не в силах быть чем-нибудь, кроме жертвы или свидетеля, или типа войны, для объяснения которых выдвигаются явно недостаточные гипотезы, в большой работе с самыми смелыми выводами было бы возможно приблизиться к вероятному описанию строения и свойств таких гипотетических существ, смутно ощущаемых нами в страхе и чувстве случайности. Должен заметить, что я не очень далек от идеи Новалиса: "Мы живем в действительности внутри животного, чьими паразитами мы являемся. Конституция этого животного определяет нашу и наоборот", и я могу только согласиться с мыслью Вильяма Джемса: "Кто знает, может быть, в природе мы занимаем такое же незначительное место возле существ, о которых мы и не подозреваем, как наши кошки и собаки, живущие рядом с нами, в наших домах?" И далеко не все ученые возражают против такого мнения. "Быть может, вокруг нас движутся существа, созданные в том же плане, что и мы, но отличные от нас, например, люди, у которых альбумин правый". Так говорит Эмиль Дюкло, бывший директор Пастеровского института. Новый миф? Нужно ли убедить эти существа в том, что они - мираж, или дать им возможность обнаружить себя. * * * Существуют ли среди нас существа, внешне похожие на нас, но чье поведение так же чуждо нам, "как поведение эфемеры или кита"? Здравый смысл отвечает, что если бы эти высшие существа жили среди нас, мы бы их видели. К вашему сведению, Джон В. Кэмпбелл свел на нет этот аргумент здравого смысла в статье журнала "Эстаунсинг Сайенс Фикшн", вышедшей в 1942 году: "Никто не вызывает врача, чтобы заявить ему, что он чувствует себя превосходно. Никто не придет к психиатру, чтобы дать ему знать, что жизнь - легкая и прелестная игра. Никто не позвонит у дверей психоаналитика, чтобы заявить, что он не страдает никаким комплексом. Неблагоприятные мутации обнаруживаются. А благоприятные?" Тем не менее здравый смысл говорит, что высшие мутанты были бы обнаружены по проявлениям своей чудесной интеллектуальной деятельности. Ничуть, отвечает Кэмпбелл. Гениальный человек, принадлежащий к нашей породе, например Эйнштейн, публикует плоды своих трудов. Он обращает на себя внимание. Это приносит ему множество неприятностей, враждебность, непонимание, угрозы, изгнание. Эйнштейн в конце своей жизни заявил: "Если бы я знал, то сделался бы водопроводчиком". Мутант, стоящий выше Эйнштейна, достаточно умен, чтобы скрываться. Свои открытия он хранит при себе. Он живет возможно более скрытой жизнью, пытаясь только поддерживать контакт с другими умами своей породы. Нескольких часов работы в неделю ему достаточно, чтобы удовлетворить свои потребности, а свое остальное время он использует для деятельности, о которой мы даже и представления не имеем. Гипотеза соблазнительна. При нынешнем состоянии научных знаний ее невозможно проверить. Никакое анатомическое исследование не дает информации об умственном развитии, например, у Анатоля Франса был необычно легкий мозг. Нет никаких оснований для того, чтобы делать вскрытие мутанта, за исключением возможного несчастного случая, тогда как обнаружить мутацию, - исследуя клетки мозга? Поэтому не совсем безумно допустить возможность существования Высших среди нас. Если мутации управляются одной случайностью, то некоторые из них благоприятны. Если они управляются организованной естественной силой, если они соответствуют воле к возникновению живого, как думал, например, Шри Ауробиндо, они должны быть еще более благоприятными. Наши преемники уже смогут достичь этого. Все заставляет думать, что они в точности походят на нас. Или, вернее, - ничто не позволяет их отличить. Некоторые авторы научной фантастики, естественно, приписывают мутантам анатомические особенности. Ван Вогт в своей знаменитой книге "Слэн" воображает, что их волосы имеют особое строение - это род антенн, служащих для телепатической связи, - и он строит на этом прекрасную и ужасную историю охоты на Высших, скопированную с преследования евреев. Но случается, что романисты кое-что добавляют к природе, чтобы упростить проблемы. Если телепатия существует, она не передается посредством радиоволн, и нет никакой нужды в антеннах. Если верить в управляемую эволюцию, то можно допустить, что мутант для обеспечения своей защиты располагает едва ли не совершенными средствами. В животном царстве можно постоянно видеть преследователя, обманутого жертвой, с поразительной точностью "переодевшейся" в сухие листья, в сучки, даже в экскременты. "Хитрость" иных видов доходит в некоторых случаях до подражания окраске "несъедобных". Как заметил Андре Бретон, если среди нас толпятся "великие призрачные", то возможно, что эти существа ускользают от нашего наблюдения "благодаря камуфляжу какого-нибудь характера, который трудно вообразить, и осуществить который могут только они одни, что и подтверждает теория формы и учение мимикрии животных". * * * "Новый человек живет среди нас! Он здесь! Вам этого довольно? Я вам открою тайну: я видел нового человека. Он бесстрашен и жесток! Я боюсь его!" - кричал, дрожа, Гитлер. Другой ум, охваченный ужасом, пораженный безумием - Мопассан, посиневший и обливающийся потом, наспех пишет один из самых беспокоящих текстов во всей французской литературе: "Орля". "Теперь я знаю, я догадываюсь. Царство человека кончилось. Он пришел. Тот, кто пугал первыми страхами наивные народы. Тот, кто заколдовал обеспокоенных священников, кого волшебники поминали темными ночами, еще не видя его появления; кому предчувствия проходящих учителей мира придавали чудовищные или изящные формы гномов, духов, гениев, фей, домовых. На фоне грубых представлений о примитивных ужасах более проницательные люди предчувствовали яснее. Мастер угадал его, и врачи уже десять лет назад открыли природу его силы, прежде чем он использовал ее сам. Они играли этим оружием нового Господина, таинственной властью над человеческой душой, ставшей рабыней. Они называли это магнетизмом, внушением, мало ли чем? Я видел, как они забавлялись этой ужасной силой как неосторожные дети! Горе нам! Горе человечеству! Он пришел... Как его зовут?.. Мне кажется, что он кричит свое имя, а я его не слышу... Да... он кричит... я слушаю... я не могу... повторяю... Орля... я слышал... Орля... Это он... Орля... Он пришел!" В своем безумном понимании этого видения, полном восхищения и ужаса, Мопассан, человек своей эпохи, приписывает мутанту гипнотическую власть. Современная научнофантастическая литература, более близкая к работам Раина, Сола, Мак-Коннела, чем к работам Шарко, предоставляет мутантам "парапсихологическую" власть: телепатию, телекинез. Авторы идут еще дальше и показывают нам Высшего плавающим по воздуху или проходящим сквозь стены - это только фантазии, отражение архетипов волшебных сказок. Так же, как остров мутантов или галактика мутантов соответствует древней мечте о счастливых островах, сверхнормальная власть соответствует архетипу греческих богов. Но если стать на реальную точку зрения, можно отметить, что вся эта власть, все эти силы совершенно бесполезны живым существам в современной цивилизации. На что нужна телепатия, если есть радио? Зачем телекинез, если есть самолет? Если мутант существует - во что мы пытаемся поверить, - то он располагает силой, значительно превышающей все, что можно вообразить. Силой, которую обычный человек совершенно не использует, - он обладает умом. Наши действия иррациональны, и ум принимает только очень слабое участие в наших решениях. Можно вообразить ультрачеловека, новую ступень жизни на планете как рациональное существо, а не только разумное, - существо, обладающее постоянным объективным умом, принимающим решение только после ясного, полного изучения массы информации и своих возможностей. Существо, чья нервная система - крепость, способная противостоять любому штурму негативных импульсов. Существо с холодным и быстрым разумом, обладающим всеобъемлющей, непогрешимой памятью. Если мутант существует, он, вероятно, и есть существо, физически похожее на человека, но радикальным образом отличающееся тем простым фактом, что оно контролирует свой ум и пользуется им без мгновения промедления. Это видение кажется простым. И при этом оно более фантастично, чем все, внушаемое нам научнофантастической литературой. Биология начинает провидеть химические изменения, которые были бы нужны для создания этой новой породы. Опыты с транквилизаторами, с лизергиновой кислотой (ЛСД) и ее производными показали, что достаточно будет очень слабого следа некоторых органических составов, еще не известных нам, чтобы защитить нас от излишней уязвимости низшей нервной системы и таким образом позволить нам во всех случаях проявлять объективную разумность. Так же, как существуют фенил-кетонические мутанты, чей химизм хуже нашего приспособлен к жизни, законно допустить, что существуют мутанты, чей химизм приспособлен к жизни в этом преобразующемся мире лучше, чем наш. Это те мутанты, чьи железы самопроизвольно выделяют успокаивающие и развивающие мозговую активность вещества, это провозвестники породы, призванной заменить человека. Их место жительства - не таинственный остров или запретная планета. Жизнь была способна создать существа, приспособленные к бытию в подводных пропастях или в разреженной атмосфере самых высоких горных вершин. Она также способна создать ультрачеловеческое существо, для которого идеальное обиталище - Метрополия, "дымящаяся Земля заводов, Земля, трепещущая делами, Земля, впитавшая сотни новых радиаций..." Жизнь никогда не бывает достаточно приспособленной, но она стремится к совершенному приспособлению. Почему она должна была отказаться от этой тенденции с тех пор, как был создан человек? Почему бы ей не подготовить начало лучшего, чем человек, среди людей? И этот послечеловеческий человек, может быть, уже родился. "Жизнь, - говорит доктор Лорэн Эйзели, - это большая мечтательная река, текущая через все проемы, меняющаяся и приспосабливающаяся по мере того, как она движется вперед" ("Нью-Йорк Геральд трибюн", 23 ноября 1959 г.). Ее видимая стабильность - иллюзия, порожденная краткостью наших собственных дней. Мы не видим, как человеческая стрелка делает оборот вокруг циферблата; так же мы не видим и форм жизни, вытекающих одна из другой. * * * Цель этой книги - изложить факты и подсказать гипотезы, но ни в коем случае не учредить культы. Мы не утверждаем, что знаем мутантов. Однако если мы допускаем мысль, что совершенный мутант совершенно закамуфлирован, мы тем самым допускаем мысль, что природе порой не удаются ее старания творить по восходящей и она пускается в производство несовершенных мутантов, которые нам известны. У этого несовершенного мутанта исключительные умственные качества смешаны с физическими недостатками. Таковы, например, многочисленные чудо-счетчики. Лучший специалист в этой области, профессор Роберт Токэ заявляет: "Многих счетчиков сперва считали отсталыми детьми. Бельгийский чудо-счетчик Оскар Ферхеге в семнадцатилетнем возрасте разговаривал как двухлетний ребенок. Более того, мы сказали бы, что у знаменитого Береха Кольберна были явные признаки вырождения: у него было по одному дополнительному пальцу на каждой руке и ноге. Другой чудо-счетчик, Пролонго, родился без рук и без ног. Монде был истериком... Оскар Ферхеге, родившийся в Бусвале в семье скромных служащих, принадлежит к группе счетчиков, общее развитие которых значительно ниже среднего. Но возведение в различные степени чисел, состоящих из одних и тех же цифр, - одна из его специальностей. Так, 888 888 888 888 888 возводится в квадрат за сорок секунд, а 9 999 999 возводится в пятую степень за шесть-десять секунд с итогом из тридцати пяти цифр..." Дегенераты, неудачные мутанты? Вот, может быть, случай полного мутанта: Леонард Эйлер, поддерживавший связь с Роже Босковичем (в 1959 году в Советском Союзе опубликовали дневник отца астронавтики Циолковского. Он пишет, что большую часть своих идей заимствовал из работ Босковича), о котором мы рассказывали в предыдущей главе. Леонард Эйлер (1708-1783) обычно считается одним из самых великих математиков всех времен. Но такая оценка слишком узка для того, чтобы дать отчет о сверхчеловеческих качествах его ума. Он перелистывал за несколько мгновений самые сложные работы и мог подробно рассказать содержание всех книг, прошедших через его руки с тех пор, как он научился читать. Он в совершенстве знал физику, химию, зоологию, ботанику, геологию, медицину, греческую и латинскую литературу. Ни один из его современников не мог сравниться с ним в знании всех этих наук. Он обладал способностью по желанию совершенно отключаться от внешнего мира и продолжать начатые рассуждения, что бы ни происходило. Он потерял зрение в 1766 году, что вовсе не ограничило его возможностей. Один из его учеников отметил, что во время дискуссии, касавшейся расчетов с точностью до одной семнадцатой десятичной дроби, возникло несогласие. Эйлер с закрытыми глазами повторил расчет в какую-то долю секунды. Он видел отношения, связи, ускользавшие от прочих представителей разумного человечества. Так, он нашел новые и революционные математические идеи в поэмах Вергилия. Он был простой и скромный человек, и все его современники согласны между собой в том, что его главной заботой было остаться незамеченным. Эйлер и Боскович жили в эпоху, когда ученые были окружены почетом, когда они не рисковали оказаться в тюрьме за политические идеи и когда правительства не заставляли их производить оружие. Если бы они жили в наше время, они, может быть, организовались бы, чтобы полностью закамуфлироваться. Быть может, сегодня тоже существуют такие Эйлеры и Босковичи. Умные и рациональные мутанты, обладающие абсолютной памятью и постоянно светлым умом, быть может, соседствуют с нами, переодетые сельскими учителями или страховыми агентами. Образуют ли эти мутанты невидимое сообщество? Ни одно человеческое существо не живет в одиночестве, нормально функционировать можно только в обществе. Известное нам человеческое общество дало более чем достаточно доказательств того, что оно враждебно объективному уму и свободному воображению: сожженый Джордано Бруно, изгнанный Эйнштейн, Оппенгеймер, живущий под надзором полиции. Если существуют мутанты, соответствующие нашему описанию, - все заставляет думать, что они работают и общаются между собой в рамках общества, не смыкающегося с нашим и распространяющегося, несомненно, по всему миру. Нам кажется детской гипотезой предположение, что они сообщаются между собой при помощи высших физических средств, таких, как телепатия. Более близким к действительности, и все же более фантастическим, кажется нам предположение, что они пользуются нормальными человеческими средствами сообщения для передачи посланий, сведений для их исключительного пользования. Общая теория информации и семантика показывают достаточно ясно, что можно составлять тексты, имеющие двойной, тройной или четверной смысл. Существуют китайские тексты, где семь различных значений заключены одно в другом. Герой романа Ван Вогта "Преследование слэнов" обнаруживает существование других мутантов, читая газету и расшифровывая статьи наивного с виду содержания. Такая сеть связи внутри нашей литературы, периодики и т.д. возможна и понятна. "Нью-Йорк Геральд Трибюн" опубликовала 15 марта 1958 года статью своего лондонского корреспондента о серии загадочных посланий, вышедших в объявлениях "Таймса". Эти послания привлекли внимание специалистовшифровальщиков и различных полиций, потому что в них явно присутствовал скрытый смысл. Но этот смысл ускользал от понимания, несмотря на все усилия расшифровать его. Несомненно, есть средства связи, еще менее уловимые. Тот или иной роман четвертого сорта, та или иная техническая работа или философская книга, кажущаяся туманной, передают, быть может, тайным порядком сложные исследования, послания высшим умам, таким же отличным от наших, как эти последние отличны от ума больших обезьян. * * * Луи де Бройль ("Нувель литератюр", 2 марта 1950 года, статья "Что такое жизнь?") пишет: "Мы никогда не должны забывать, нисколько наши знания ограничены и каким непредвиденным эволюциям они подвержены. Если человеческая цивилизация выживет, физика сможет в течение нескольких веков стать настолько же отличной от нашей, как наша - от физики Аристотеля. Быть может, расширение концепций, к которым мы тогда придем, позволит нам обобщить в едином синтезе, в котором каждый найдет свое место, всю совокупность физических и биологических явлений. Если человеческая мысль, которая, возможно, станет более могущественной вследствие какой-нибудь биологической мутации, когданибудь поднимется до этого уровня, она убедится в том, о чем мы, несомненно, еще не подозреваем - в единстве явлений, которые мы различаем с помощью прилагательных: "физикохимические", "биологические" или даже "психические". А если эта мутация уже произошла? Один из самых крупных французских биологов, Моран, изобретатель успокаивающих лекарств, допускает, что мутанты появлялись в течение всей долгой истории человечества (П. Моран и Г. Лабори, "Судьбы человеческой жизни", изд. Массой, Париж, 1959 г.). "Мутанты назывались, среди прочих, Магометом, Конфуцием, Иисусом Христом..." Существуют, быть может, и многие другие. Представляется вполне вероятным, что в нашу эволюционную эпоху мутанты считают бесполезным выставлять себя в качестве примера или проповедовать какую-нибудь новую форму религии. В настоящее время они могут поступать более эффективно, чем обращаясь к индивидам. Не исключено, что они находят необходимым и благодетельным подъем человечества к коллективизму. Наконец, нельзя считать немыслимым, что они приветствуют наши родовые муки, и даже считают благоприятной какую-либо катастрофу, способную ускорить осознание духовной трагедии, которую представляет собой человечество в его совокупности. Чтобы действовать, чтобы наметился прорыв, который, может быть, увлечет нас всех к какой-нибудь ультрачеловеческой форме, которую они используют, им, может быть, нужно оставаться скрытыми, держать в тайне свое существование, возможно вопреки видимости и, благодаря своему присутствию, выковывается новая душа для нового мира, призываемого нами всеми силами нашей любви. * * * И вот мы на границе с воображаемым. Здесь необходимо остановиться. Мы только хотим подсказать возможно большее количество гипотез, не противоречащих разуму. Многие из них, несомненно, будут отброшены. Но если некоторые из них раскрыли для исследования двери, скрытые до сих пор, наш труд был не напрасен: мы не напрасно подвергали себя риску показаться смешными. "Тайна жизни может быть найдена. Если бы случай позволил ей оказаться в моих руках, я не дал бы ей ускользнуть из страха перед насмешками" (Лорен Эйзели). Всякое размышление о мутантах приводит к мечте об эволюции, о судьбах жизни и человека. Что такое время на космическом уровне, где должна занимать место история Земли? Разве будущее не принадлежит, если можно так сказать, уже начавшейся вечности? С появлением мутантов все происходит, может быть, так, как если бы человеческое общество иногда ощущало прибой будущего, когда его посещают свидетели предстоящего знания. Разве мутанты - не память будущего, которой, может быть, одарен великий мозг человечества? Другое: идея благоприятной мутации несомненно связана с идеей прогресса. Эта гипотеза о мутации может быть проведена в самом положительном научном плане. Совершенно несомненно, что области, завоеванные эволюцией в самое недавнее время и наименее специализированные, т.е. молчаливые зоны мозгового вещества, созревают последними. Неврологи с достаточным основанием думают, что в них заключены возможности, которые нам покажет будущее нашей породы. Индивид, пользующийся иными возможностями. Высшая индивидуализация. И все же, будущее общество кажется нам ориентированным к усиливающейся коллективизации. Разве в этом есть противоречие? Мы не думаем. На наш взгляд, существование - не противоречие, а процесс дополнения и преодоления. В письме своему другу Лабориту биолог Моран писал: "Человек, ставший совершенно логичным, освободившийся от всех страстей и всех иллюзий, станет клеткой жизненного пространства, которую представляет общество, пришедшее к пределу своего развития. Вполне очевидно, что мы еще не подошли к этому, но я думаю, что может быть эволюция, не подводящая к этому. Тогда и только тогда появится это "всемирное сознание" коллективного существа, к которому мы стремимся". Перед этим видением, в высшей степени вероятным, сторонники старого гуманизма, замесившего нашу цивилизацию, приходят в отчаяние, - мы это знаем. Они воображают, что человек теперь не имеет цели и входит в фазу упадка. "Ставший совершенно логичным, освободившись от всех страстей и всех иллюзий..." Каким образом человек, изменившийся в сфере сверкающего ума, может склониться к упадку? Правда, психологическое "Я", то, что мы называем личностью, находится на пути к исчезновению. Но мы не думаем, что эта "личность" - последнее богатство человека. На этот счет мы, думается, религиозны. Нет, личность - не последнее богатство человека. Она только один из инструментов, данных ему чтобы перейти в состояние пробужденности. Едва это свершится, инструмент исчезнет. Если бы у нас были зеркала, способные показать нам эту "личность", которой мы придаем такую ценность, мы не смогли бы вынести ее вида, столькими уродствами и рожами она кишит. Только действительно пробужденный человек мог бы разглядеть ее без риска умереть от ужаса, потому что тогда зеркало не отражало бы ничего, было бы чистым. Вот подлинное лицо, которое в зеркале истины не отражалось бы. В этом смысле мы еще не имеем лица. А боги будут с нами говорить лицом к лицу, только если мы сами будем иметь лицо. Отбрасывая подвижное и ограниченное "Я", уже Рембо говорил: "Я - это другой". Это неподвижное, прозрачное и чистое "Я", чье протяжение бесконечно, - все предания пробуждают человека отказаться от всего, чтобы его достигнуть. Возможно, мы доживем до того времени, когда близкое будущее заговорит тем же языком, что и отдаленное прошлое. Помимо этих соображений относительно других возможностей ума, даже самая смелая мысль различает только противоречия между индивидуальным и всемирным сознанием, между личной и коллективной жизнью. Но мысль, которая видит противоречия, - это больная мысль. Действительно, бодрствующее индивидуальное сознание входит во Вселенную. Вся личная жизнь, понятая и использованная как инструмент для пробуждения, основана без ущерба на коллективной жизни. Наконец, нигде не сказано, что конституция этого коллективного существа является последним и окончательным пределом эволюции. Дух Земли, душа живого - не закончили свое развитие. Перед лицом крупных видимых потрясений, вызываемых этим тайным развитием, пессимисты говорят, что нужно по крайней мере попытаться "спасти человека". Но этого человека не нужно спасать, ему нужно измениться. Человек классической психологии и современной философии уже превзойден, он осужден на неприспособленность. В результате ли мутации или нет, но человек, с которым приходится иметь дело, чтобы примирить человеческий феномен с текущей судьбою, - это другой человек. И с. этого момента нет речи ни о пессимизме, ни об оптимизме - речь идет о любви. С тех времен, когда я думал, что владею истиной в своей душе и теле, когда я вообразил, что вскоре получу решение всех проблем в школе философа Гурджиева, с тех пор я никогда не слышал слова "любовь". Сегодня у меня ни в чем нет абсолютной уверенности. Я не смогу решительно настаивать даже на самой скромной из гипотез, сформулированных в этой работе. Пять лет размышлений и работы с Жаком Бержье принесли мне только одно: желание сохранить свой ум в состоянии удивления и доверия по отношению ко всем формам жизни и всем следам разумного в живом. Эти два состояния, удивления и доверия, нераздельны. Желание возвыситься до этих состояний и сохранить их претерпевает в конце концов превращение. Оно перестает быть желанием, то есть ярмом, чтобы стать любовью, то есть радостью и свободой. Одним словом, мое единственное приобретение в том, что я ношу в себе теперь уже неискоренимую любовь к живому, к этому миру и к бесконечности миров. Для того, чтобы отнестись с уважением к этой могучей, сложной любви и чтобы выразить ее, мы с Жаком Бержье не ограничились, конечно, научным методом, как требовала бы осторожность. Но чего стоит осторожная любовь? Наши методы были методами ученых, но также теологов, поэтов, колдунов, магов и детей. В общем, мы вели себя как варвары, предпочитая вторжение бегству. Потому что нам что-то подсказывало: мы составляли часть чужестранных войск, призрачных орд, созванных ультразвуковыми трубами, призрачных и беспорядочных когорт, начинающих поднимать паруса над нашей цивилизацией. Мы на стороне захватчиков, на стороне наступающей жизни, на стороне изменений эпохи и изменений мысли. Ошибка? Безумие? Жизнь Человека оправдывается только усилием, даже несчастным, для того, чтобы лучше понять. А лучше понять - значит лучше участвовать. Чем больше я понимаю, тем больше я люблю, потому что все, что понятно, - хорошо. КОНЕЦ