Предыдущая   На главную   Содержание   Следующая   Роберт Ирвин. Плоть молитвенных подушек   Глава первая. МУЖЧИНА В КЛЕТКЕ Женщины со всех сторон окружали Клетку, словно масса ледяных обломков. Сидя во внутреннем дворе, Орхан с трепетом представлял себе праздных обитательниц Гарема за стенами Клетки. Дамы заплетали друг дружке косы, занимались вышиванием, бренчали на цимбалах, курили наргиле, изучали книги о том, как угождать мужчинам, почесывались и дожидались своего господина. Гарем представлял собой не что иное, как ряд залов ожидания в преддверии секса. Женщины за их досужими занятиями могли разве что рисоваться мысленному взору Орхана. И все же порой - изредка - ветерок действительно приносил из-за высоких стен Клетки - Кафеса - подлинные голоса женщин, поющих или смеющихся. Непривычное звучание женских голосов, подобно журчанию фонтана, освежало и умиротворяло. Почти всю жизнь Орхан пытался представить себе Гарем за стенами. Каждая третья его мысль принимала форму женщины. Потрать Орхан хотя бы четверть того времени, которое проводил в раздумьях о женщинах, на изучение математики или астрологии, он, несмотря на юный возраст, стал бы уже всеми уважаемым мудрецом. Однако его мысли о женщинах развивались не так, как те, что могли бы возникнуть, ломай он голову над астрологическими теоремами. Орхан пришел к заключению, что в гладкости женских форм есть нечто, сокрушающее логику. Ему казалось, что лучше было бы провести последние пятнадцать лет в размышлениях о маленьком камушке. Для обитателя Клетки мысли о женщинах были одной из отраслей спекулятивной философии, ибо ни одна женщина никогда не переступала порог этого проклятого места. Свою мать Орхан видел в последний раз, когда ему было пять лет. Он сохранил смутное воспоминание о том, как находился в одном из малых павильонов дворцового парка, как тщетно цеплялся за огромную, расшитую тюльпанами юбку и как потом его оттащили возникшие сзади черные руки. То, что Орхан умрет, так больше и не увидев женщину, почти не вызывало сомнений. Клетка располагалась в центре лабиринта зданий, внутренних дворов и крытых ходов, заключавшего в себе Императорский Гарем. Принцы, томившиеся там в заточении, жили в комплексе комнат, выстроенном вокруг вымощенного плитняком двора с крошечным садиком посередине. Под сводами колоннады, тянувшейся по двум сторонам двора, принцы могли укрываться от солнца и дождя, совершая моцион или попросту болтаясь без дела. Эта крытая прогулочная галерея вела к общей спальне и двум увенчанным низкими куполами гостиным, из которых можно было попасть в небольшие отдельные покои. Жизнь в заточении делила с принцами горстка глухонемых оскопленных слуг. На ночлег евнухи устраивались в кухне и кладовых, с двух других сторон внутреннего двора. Все окна Клетки выходили вовнутрь, в мрачный садик, а запасы провизии пополнялись через отверстие в стене кухни. Единственная, обитая железом дверь Клетки отворялась только для того, чтобы можно было впустить врача или вынести покойника. В тех редких случаях, когда дверь все-таки открывалась, Орхан и его собратья стремились хотя бы одним глазком увидеть вдали проход, известный под зловещим названием "Коридор, Где Джинны Держат Совет". За опасным Коридором находился Гарем, за Гаремом - остальные помещения Дворца, а за пределами Дворца был Стамбул, но дать такой простор своему воображению Орхан был не в силах. Еще неделей раньше в Клетке было девять принцев. Но однажды, на прошедшей неделе, когда принцы завтракали, устроив пикник во внутреннем дворе, дверь Клетки распахнулась, и просвет заслонили два чернокожих евнуха. Они не вошли во двор, а встали у двери и поманили к себе Барака, самого старшего из принцев. Барак кивнул, прошел между евнухами в дверь и направился дальше по "Коридору, Где Джинны Держат Совет". Он ни разу не оглянулся. Барак и Орхан (второй из принцев по старшинству) заключили между собой договор о том, что когда одного из них освободят, он, если сможет, пошлет за другим. Но не было ни вызова от Барака, ни вестей о его судьбе. Да и никакие другие сообщения из внешнего мира в Клетку не поступали. Клетка, как и Гарем, представляла собой зал ожидания, но в то время, как одалиски Гарема дожидались утех императорской опочивальни, обитатели Клетки не просто ждали, а готовились стать у кормила власти или умереть. Их судьбы зависели от состояния здоровья и настроения султана Селима и его Гарема. В один прекрасный день Селим вполне мог умереть, и тогда, в тот же день, в Клетку второпях заявились бы придворные и военачальники, которые, уведя с собой одного из принцев, немедленно провозгласили бы его султаном. С другой стороны, куда более вероятным было то, что, прежде чем настанет этот долгожданный день, Селим, действуя под влиянием зловещего сна или нашептываний ревнивой наложницы, внезапно и своевольно повелит казнить одного или нескольких своих сыновей. Тогда, в тот же день, вдоль "Коридора, Где Джинны Держат Совет", выстроились бы глухонемые, и в руках у одного из них был бы шелковый шнурок, ибо, согласно благородной традиции, оттоманская династия казнила своих принцев с помощью удушения. Возможно, думал Орхан, Селим уже умер, а Барак, позабывший о данном Орхану обещании, стал новым султаном. Существовала и другая возможность: старый султан, который был еще жив, назначил Барака правителем Эрзерума или Амасии. И все же почти не вызывало сомнений то, что Барак умер от удушения. Орхан читал о том, что жертва подобной участи неизменно испытывает эрекцию и эякуляцию - маленькую смерть от оргазма, маскирующую собой большую смерть, которая следует за ней по пятам. Это была одна из разновидностей умирания, по неведомой пока Орхану причине отнесенных в книгах к категории "Смерти Праведника". В изучении смерти Орхан проявлял такое же усердие, как и в размышлениях о женщинах. До восхода солнца над стенами Клетки оставалось еще несколько часов, но всю ночь было жарко, и Орхан дрожал не от холода. Внезапно он осознал, что не предполагаемая участь Барака - или не только она - вселяет в него страх и дурные предчувствия. Ночью ему снился сон. Орхан уже вспомнил его, но истолковывать не стал, ибо всем было известно, что сон принадлежит тому, кто его видит, а его смысл - первому человеку, которому он рассказывается ради истолкования. В поисках толкователя Орхан вернулся в помещение, которым принцы пользовались как общей спальней. Семеро принцев спали, лежа на каменном полу. Когда-то они почивали там на тюфяках, да и гостиные были богато убраны коврами и подушками. Но потом Барак, как старший, подозвал всех к себе и заговорил о смысле их жизни. Каждый из них, сказал он, готовится либо стать султаном и властвовать, либо умереть как мужчина. Значит, какая бы участь им ни была уготована, необходимо бороться с недостойной мужчины изнеженностью. Следует развивать в себе оттоманские добродетели и упражняться, дабы сделаться здоровыми, сильными и закаленными. "Разве мы не мужчины?" Принцы последовали примеру Барака и в тот же день начали совершать моцион и упражняться в поднятии тяжестей, борьбе и стрельбе из лука. Мыться они стали только холодной водой. Они в клочья искромсали свою шелковую одежду. Кроме того, принцы, обойдя Клетку, собрали все ковры, тюфяки и подушки и бросили их в костер. Уже два года они спали на каменном полу. В спальне, устремив безучастный взгляд в потолок, лежал единокровный брат Орхана, Хамид. Из всех принцев не спал только он, и именно он вышел вслед за Орханом во двор. Хамид был рожден наложницей-венгеркой. У него были рыжие волосы и бледная кожа. Для человека столь молодого у него была невероятно волосатая грудь. Обойдясь без предисловий, Орхан начал рассказывать свой сон: - Я находился в пустыне, где песок был таким плотным и гладким, что я шел по нему, как по меди. Наступила ночь, и прямо передо мной вдруг возникла, преградив мне путь, какая-то темная фигура. Вздымаясь высоко надо мной, фигура не давала мне прохода, но я вонзил в нее свою саблю, и она упала. Потом я улегся на нее, воспользовавшись ею как подушкой, и стал дожидаться рассвета. Над пустыней стремительно проносились звезды, и незадолго до восхода солнца я сумел разглядеть то, на чем лежал. С виду это слегка напоминало зародыш. Плавность его розовато-белых изгибов и выпуклостей нарушалась кое-где маленькими пучками волос. У твари не было ни головы, ни рук, ни ног, однако имелись пухлые органы - возможно, рты, чьи губы, казалось, кривились и со вздохом раскрывались, когда я наносил ей легкие уколы саблей. Потом, не зная, как поступить, я покинул свой сон. Немного помедлив, Хамид дал ответ: - Пустыня символизирует воздержание. Сабля - это твой половой член. Чудовище - место, куда твоя "сабля" входит. По-видимому, - осторожно заключил Хамид, - в целом сон означает, что еще до захода солнца ты насладишься сексом. Взглянув наверх, на крыши зданий Клетки, Орхан залился отрывистым, лающим смехом, а Хамид пожал плечами и предложил побороться. Во время борцовских поединков принцы привыкли рассказывать друг другу о том, как они наращивают мускулы и вырабатывают в себе склонность к коварству. Они учились править Империей, готовились сначала повести войска на Вену и Тебриз, а потом овладеть обитательницами Гарема, но Орхан, занимаясь борьбой, считал, что он готовится к последней схватке с немыми, которые будут ждать с шелковым шнурком в Коридоре. Орхан с Хамидом направились в кухню, где им не могли помешать остальные принцы. В углу кухни сидел на корточках слуга, но слуги Клетки были не только глухи и немы, - в том, что касалось принцев, они были фактически и слепы, и невидимы. Двое принцев разделись и принялись энергично натирать друг друга оливковым маслом, черпая его из стоявшего на полу кувшина до тех пор, пока не стало казаться, что их тела обтянуты поблескивающей кожаной броней. Опустив головы, точно пара схлестнувшихся разъяренных быков, принцы обхватили руками плечи друг друга. Они так крепко прижались друг к другу, что с маслом смешался выступивший пот. Сцепившись в схватке, они долго кружились, и каждый пытался зацепить ногой ногу противника. Внезапно Орхан сделал шаг назад, притянул Хамида к себе и бросил его через свою вытянутую ногу. Хамид упал, но не ослабил захвата, и Орхан упал вслед за ним. Потом Хамид, слегка запыхавшись, перевернулся на спину, и Орхан оказался сверху. От удивления губы Хамида округлились буквой "О", но звука не последовало, ибо Орхан заглушил его поцелуем. Слегка приподнявшись, Орхан провел руками по масляному панцирю грудной клетки и мускулистого живота Хамида. Еще немного отодвинувшись, он нащупал Хамидовы яйца и сдавил их. Хамид застонал - не от боли, а от дурного предчувствия, - когда Орхан, став на колени у него между ног и вылив себе на левую ладонь немного масла из кувшина, приподнял ноги Хамида и втер масло в щель между Хамидовыми ягодицами. Затем, убедившись, что путь должным образом смазан, он придвинулся ближе, дабы вогнать свой член в щель Хамидовой задницы. Но даже при том, что вход был обработан, сделать это оказалось непросто. Орхан принялся энергично давить тазом на тело Хамида. Хамид застонал как безумный. Орхан уже барабанил в дверь, которая чересчур медленно открывалась. Наконец он глубоко вошел в своего сводного брата. Победа! Он использовал Хамида так, как пользуются обычно уборной. Это и в самом деле было частью победы. Таков был удел воина - ожесточенная борьба, в которой один побеждал, а другой исполнял роль женщины и покорялся. Она не имела никакого отношения к той любви, в которую играли поэты и женщины. Орхан отодвинулся и внимательно посмотрел на крепкие, лоснящиеся ягодицы Хамида. Он с облегчением обнаружил, что не желает Хамидова тела, ибо плотское желание делает мужчину уязвимым, женоподобным. И все же Орхан сознавал всю иллюзорность своей победы, ведь секс с мужчиной считался всего лишь эскизом секса с женщиной. Он был лишь игрой, упражнением, подготовкой к настоящей войне, которая велась между мужчинами и женщинами. С другой стороны, это было лучше, чем лежать в постели с евнухом. Всем, кто занимался сексом с евнухами, было известно, что евнухи - существа вздорные, инфантильные. За свои услуги они всегда требуют шоколадные конфеты или игрушки. Орхан лежал рядом с Хамидом, глядя в потолок и думая о занимавшемся дне. День ожидался точно такой же, как вчерашний, - разве что дата менялась. Их всех приучили к скуке. Снова и снова наступал один и тот же день, и они снова занимались борьбой и упражнялись в стрельбе. Некоторые принцы работали в саду, отсчитывая дни своей жизни в соответствии с медленным ростом саженцев. Другие устраивали тараканьи бега, бились об заклад, облетит или нет от ветра листва, или сидели как идиоты, наблюдая за поднимающимися по стене солнечными бликами. Орхан читал книги на разнообразные темы - о нравах и обычаях жителей русских степей, о половой жизни евнухов, о том, как готовить съедобную глину, как показывать фокусы с куриными яйцами, - всю литературу, которую удавалось получить через отверстие в стене. Порой он писал дамам Гарема стихи или любовные письма и, обмотав их вокруг древка стрелы, пускал через высившиеся вокруг стены Клетки. Ни одна стрела не возвращалась назад. И вот он лежал на спине рядом с Хамидом и снова поливал маслом свой член, который слегка побаливал. Увидав, чем он занят, Хамид подполз поближе и принялся сосать член, проводя языком от основания к кончику до тех пор, пока Орхан вновь не кончил, на сей раз Хамиду в рот. В конце концов, когда общество друг друга наскучило им, они направились смывать масло в расположенную по соседству маленькую баньку. Потом Хамид, прихрамывая, побрел обратно в спальню. Орхан остался во дворе один - не считая, правда, парочки глухонемых стариков. Он почувствовал, как угасает в нем радость победы, ибо уже начал задаваться вопросом: ему покорился Хамид или тому сновидению? Судьба, в конце концов, самовластна. Внезапно ветер изменил направление, и послышались женские голоса. Орхану они показались необыкновенно возбужденными, подобными щебетанию экзотических птиц, встревоженных приближением хищника. Потом отворилась дверь Клетки. Поманила черная рука, и Орхан пошел по направлению к ней. Глава вторая. ДУШИСТОЕ ПОЛЕ БРАНИ Слегка спотыкаясь о неровно уложенные каменные плиты, Орхан шел впереди немых по "Коридору, Где Джинны Держат Совет". Бутылочное стекло высоких окон придавало дневному свету зеленоватый оттенок. Орхан жадно вглядывался в детали непривычной каменной кладки. Он шел, напряженно вытянув руки по швам, ибо ждал, когда ему на горло накинут шнурок. Однако ничего не происходило, и он продолжал идти. Казалось, невидимые джинны, которые держали в этом коридоре совет, решили оставить Орхана в живых. В конце коридора стоял маленький человечек. - Здравствуй, султан Орхан, владыка Империи на востоке и на западе! Приветствую моего господина, воскрешенного из мертвых и рожденного заново! Прищурившись в изумлении, взираю я на то, как сыплются с тела твоего комья земли, а августейшая твоя матушка, старшая валиде, жалует тебе сверкающий халат новой жизни. Так прими сей дар и следуй за мной. Когда карлик повернулся, чтобы пойти впереди, Орхан увидел, что странный человечек к тому же горбат. Он вышел вслед за карликом из коридора и пошатнулся, пораженный тем, что оказался вдруг в таком громадном открытом пространстве. Хотя поначалу ему не удавалось уразуметь, на что именно он глазеет, вскоре стало ясно, что он идет по большому саду. Он протянул руку и повернул карлика лицом к себе: - Кто ты такой? - Я - визирь твой до той поры, покуда могу узреть свою тень в солнечном свете твоей благосклонности, но, видит Бог, под каким бы углом ни светило солнце, тень, которую способно отбрасывать такое тело, как мое, всегда должна быть короткой. - Как я стал султаном? Разве Селим умер? Что случилось с Бараком? - Увы султану Селиму! И в самом деле, попугай его благородной души, разорвавший путы своей плотской клетки, вынужден отлететь в вечный город. - Ты хочешь сказать, что отец мой умер? - Даже султан должен в один прекрасный день сойти из мира живых в бездну небытия. - А где Барак? - Скоро ты узришь его пред собою. - Почему я освобожден? - Кто сказал, что ты свободен? Ты отнюдь не свободен. Из всех смертных султан свободен в наименьшей степени, ибо обременен заботами о государстве и правосудии. Хороший султан всегда будет рабом своих подданных. Тут нетерпеливый визирь повернулся и неожиданно быстрым шагом направился к стоявшему посреди сада павильону из фарфоровой глины. Рассудок Орхана клокотал от вопросов, оставшихся без ответа, но до тех пор, пока он не вошел вслед за карликом в дверь, задавать их было некогда. По фарфоровому полу носилась маленькая газель, чьи ноги неуклюже разъезжались в стороны, когда животное было не в состоянии удержаться на столь гладкой поверхности. Вокруг газели стояли на коленях молодые служанки, пытавшиеся поймать ее и успокоить. На скамейке в глубине павильона сидела, откинувшись на подушки, потасканная женщина постарше, смеявшаяся над тщетными усилиями своих служанок. Оказалось, что Орхан ее все еще помнит. - Мама, разве ты меня не узнаешь? Старшая валиде кивнула и, как бы оправдываясь, помахала руками, однако перестать смеяться так и не смогла. Это была женщина, с позволения которой его забрали в тюрьму, где он томился пятнадцать лет. Наконец одна из служанок поймала газель, взяла ее на руки и вынесла из павильона. Тогда взгляд старшей валиде остановился на Орхане. Да и все женщины в павильоне уже лукаво смотрели на него из-под накрашенных ресниц. Никто не произносил ни слова. Что до Орхана, то он стоял, ошеломленно глядя на женщин. Они не были похожи на женщин из книжек с картинками, которые они с братьями любили разглядывать в Клетке. На миниатюрах были изображены изящные, тонкие, как тростинки, создания, смотревшие с картинок ничего не выражавшими взглядами. Однако живые женщины в павильоне были неуклюжими, полнотелыми существами, которые, несмотря на свои габариты, все еще обладали, казалось, наружностью маленьких девочек. Орхан, впервые за очень много лет увидевший женщин, испытывал к ним чувство жалости, поскольку вся эта мягкость, эти хрупкие запястья, отвислые груди и толстые зады отнюдь не способствовали выживанию подобных существ в мире мужчин. Наконец, опомнившись и догадавшись о существовании некоего императорского этикета, Орхан поклонился матери. Дабы оказаться в ее объятиях, он подошел поближе. Завидев это, она поднялась с подушек и приложила палец к его губам: - Ты долго пробыл в Клетке. И все же объяснения можно отложить. После пятнадцати лет, проведенных в Клетке, тебе, вероятно, не терпится провести время с девушкой.- На ее лице отразилась напускная озабоченность.- Наверняка не терпится... Визирь тебе девушку подберет. И она взмахом руки отпустила Орхана. Выйдя в сад, Орхан сказал своему визирю, что с девушкой можно повременить. Первым делом он должен был созвать совет министров. Визирь, однако, не согласился: - Ты - владыка Империи от Евфрата до Дуная, и, несомненно, предстоит еще многое сделать, но прежде ты должен стать владыкой своего гарема, ибо мужчина, который не сможет овладеть своим гаремом, не сможет владеть собой, а империей - и подавно. К тому же тебе как можно скорее нужен наследник. Итак, какую наложницу ты предпочтешь - дурнушку или красавицу? - Что? С какой это стати я должен выбрать дурнушку? - Ну, как говорится, красота увядает, а уродство вечно. Ты уверен, что не предпочел бы уродливую наложницу? - Совершенно уверен. Приведи мне красавицу. - Ага! Помнишь, ранее я сказал тебе в саду, что ты не свободен? Теперь ты должен убедиться в правдивости моих слов, ибо должен признать, что ты не свободен, ибо не можешь сделать свободный выбор и предпочесть уродство красоте. Ага! Вот и попался! - Я вижу, мне еще многому предстоит учиться, - осторожно ответил Орхан, подумав при этом, что наутро откажет визирю от должности.- А теперь подбери мне красавицу. И давай поскорее с этим покончим. - Кажется, на первый день у меня есть для тебя подходящая девушка. Она грузинка. Поскольку твоя Империя находится в состоянии войны с Грузией, девушка обеспечит тебе хорошую подготовку. Научиться сидеть на ней верхом - все равно что научиться тому, как покорить Грузию. Она станет той лошадью, на которой ты доскачешь до сердца ее страны. О! Еще кое-что. Делай с ней все, что пожелаешь, но, что бы ты ни делал, ни в коем случае не позволяй гадюке пить в "Таверне парфюмеров". Когда Орхан помылся и надушился, его отвели в крошечную каморку с ребристым сводом, богато украшенную вышитым бархатом, однако не очень отличавшуюся от тех комнат, к которым он успел привыкнуть в Клетке. В глубине каморки находилось мраморное возвышение. На возвышении этом стояла кровать, а в ногах кровати - пюпитр, на котором лежала большая раскрытая книга. В комнате казалось на удивление холодно. Потом, направившись к возвышению, Орхан посмотрел вниз и увидел, что ступает по льду. Несмотря на кровать и бархатные драпировки, комната оказалась всего лишь подвалом для хранения льда. Совершенно озадаченный, Орхан осторожно добрался до кровати и стал ждать. В Клетке он читал о султановых ямах для хранения льда и о том, как лед огромными глыбами привозят на резвых верблюдах с горы Олимп, а затем плотно укладывают и хранят в глубоких ямах в стенах Дворца, - и все это лишь ради того, чтобы летом султаны могли употреблять напитки со льдом. Но с какой стати здесь оказался он? Долго ждать не пришлось - вскоре Орхан увидел, как дверь отворяется и что-то приближается к нему, оскользаясь на льду. В полутьме это могло показаться и собакой, и джинном. Потом существо подняло голову, и Орхан увидел, что оно, а вернее, она - женщина, с трудом бредущая к нему. Пока она шла, позвякивали ее массивные браслеты и серьги. У края мраморного возвышения она опустилась на колени и, прежде чем поднять к Орхану лицо, поцеловала его ногу. - Я - Анадиль, - сказала она. У нее были большие глаза и темные вьющиеся волосы, выбивавшиеся из-под замысловатого головного убора из золотой и серебряной филиграни. - Красивое имя, - продолжала она.- Ты так не считаешь? Это значит "Соловьи". Орхан попытался нежно приподнять ее с пола, но она воспротивилась. - Сначала скажи, что у меня красивое имя.- Она надула губы. - У тебя красивое имя. А теперь поднимись и сядь рядом. Она неохотно села на кровать. Вновь Орхан попытался было притянуть ее к себе. Хотя у нее не хватало сил, чтобы сопротивляться, она все же запротестовала: - Не так быстро! Ты похож на зверя из чащобы. Так со мной обращаться нельзя. - Я обращаюсь с тобой как хочу. Я - твой султан. И Орхан прижался к ней, а его набухающий член - к ее бедру. Ему захотелось зарыться в Анадиль. Его руки обшаривали ее тело в поисках способа снять с нее одежду, но она с надутым видом продолжала ерзать под его руками, и, хотя ее желтое шелковое платье с непривычными застежками и крючками было достаточно тонким, чтобы Орхан сумел его с нее сорвать, ее защищало еще и нечто вроде украшенных драгоценностями доспехов. Талию охватывал пояс из продырявленных монет и амулетов, а на груди висели тяжелые, многослойные ожерелья. - Не спеши! Ты как будто женщины никогда не видел! - Тут, сообразив, что говорит, она прыснула со смеху.- Ну конечно, в Клетке ведь женщин нет! Для такого, как ты, тело вроде моего - незнакомая территория... Пусть так, но если ты прождал меня пятнадцать лет, еще пара часов флирта - сущий пустяк. Ты должен мне угодить. - Нет, это ты должна мне угодить. Я - твой султан, - продолжал настаивать Орхан. - Как раз наоборот. Иначе я буду несчастна и сделаю несчастным тебя. Подчиняться наложнице - не позор для султана, если он ее вожделеет, ибо такова особенность возвышенной любви. Во всяком случае, я вижу, что уже тебе угождаю.- Она указала на выпуклость у него между ног.- Что это там у тебя? Он очень большой, правда? Быть может, он такой большой потому, что я ему нравлюсь? Орхан кивнул. - Я довольна тем, что нравлюсь ему. А всему остальному я тоже нравлюсь? Он кивнул. Хотя ее наивные вопросы вызывали у него почти невыносимое раздражение, запах Анадиль, вкрадчивый и горький, околдовывал его и заставлял подчиняться, так что она могла бы заполучить все, чего желала, сумей он только заполучить ее. - Ну, тогда улыбнись... и тебе придется научиться правильно говорить, а не просто качать головой. Думаю, придется научить тебя, как следует разговаривать с наложницей. Ты так невинен - право же, совсем еще мальчик! Но бояться меня не надо. Ты должен просто сказать, что я привлекательна и какие части моего тела тебя особенно привлекают. - Ты самая красивая женщина, которую я когда-либо видел. Со стороны Орхана это не было большой уступкой. Разглядывая Анадиль, он был поражен болезненным цветом ее лица и уязвимостью нежных рук. Кончилась бы только игра в вопросы и ответы, и тогда он сумел бы овладеть всеми мягкими, пленительными изгибами этого прелестного создания. Хотя Анадиль не велела ему бояться, он все еще чувствовал нечто пугающее в сверхъестественном качестве ее красоты, которая была сродни источнику страха. Анадиль казалась ему пришельцем из другого мира. - Ну что ж, для начала неплохо. А теперь, если ты уберешь с меня свои руки, я для тебя разденусь. Отойдя от кровати, Анадиль остановилась, дабы сбросить на мраморное возвышение каскады золота, серебра и меди, а за ними - желтое платье. Через считанные мгновения она уже стояла перед Орханом нагая. Потом она повернулась спиной и, глядя через плечо, сказала: - В Гареме мы, девушки, любим перед сном почитать. Анадиль подошла к пюпитру и вернулась к кровати с книгой. Присев рядом с Орханом, она раскрыла книгу у себя между бедрами. - Она называется "Душистое поле боя, или Вопросы, заданные смуглой девушке белым султаном", - сказала Анадиль, с трудом разобрав по буквам слова. Она принялась перелистывать страницы. Книга была иллюстрирована. Они стали вместе разглядывать мелкие изображения женщин, окруженных рвами и крепостными валами, мужчин, идущих на приступ с таранами и длинными, снабженными крючками орудиями, и ярко раскрашенных облаков дыма, плывущих над полями, усеянными цветами и трупами. В шатких с виду замках мужчины и женщины встречались друг с другом в рукопашном бою. Имелись в книге и сложные планы золотого и черного цветов с указывающими направление стрелками и схематичными флажками. На последней странице был изображен мужчина, сплошь золотого цвета. Перед ним стояла на коленях одна женщина, уткнувшаяся лицом ему в пах, из-за его плеча, стоя у него за спиной, выглядывала другая, а сам он свирепо скалил зубы - серебристый блик на золотистом лице. Дойдя до этой картинки, Анадиль принялась торопливо листать страницы в обратном направлении. - Вот, - сказала Анадиль, тяжело привалившись к Орхану, - "Глава о необходимости хороших умственных способностей", а это- "Раздел о том, как именовать части тела". Одна рука перемещалась по странице, отмечая место, где читала Анадиль. Другой рукой она поглаживала свои груди. - Как они называются? - Это груди, - ответил Орхан, не сумев скрыть раздражения в голосе. К его удивлению, Анадиль дала ему несильную пощечину. - Так их называют только простолюдины. Это мои луны. Таков язык любви и поэзии. Смотри, в книге так и сказано. Ты должен практиковаться. Скажи: "Я люблю твои полные луны". И она принесла их в жертву поцелуям. К тому времени, поскольку Анадиль уже сунула руку ему под халат и шарила у него между ног, у Орхана не оставалось сил для отказа. Хотя он и считал ее забавы нелепыми, еще пару минут ее можно было побаловать. Он готов был ползать по льду, лаять и служить, как пес, лишь бы только она даровала ему то, чего он страстно желал. Ее мягкие груди увенчаны были нежными сосками. - Я люблю твои полные луны, - покорно повторил он и поцеловал их. - А что это у тебя между ног? - Мой член. Она подняла руку, которой шарила у него между ног, и опять дала ему пощечину: - Это очень грубо. Мне было бы стыдно так его называть. Мы в Гареме зовем его голубком, иногда - одноглазым мужчиной, иногда - веткой цветущей вишни, а порой и веткой плакучей ивы. У него много названий. Они приводятся в книге. Потом она уронила книгу на пол и, наклонившись над Орханом, мягко втолкнула свой язык ему между губ. После поцелуя она немного отодвинулась и, снова высунув язык, указала на него пальцем. - А это мы как называем? - Не знаю и знать не хочу. - Мы зовем его веткой коралла, или гадюкой, или медовой ложечкой. Но я вижу, что тебе не терпится начать. Тогда всего один, последний урок, запомни только еще одно слово.- Она повалилась спиной на кровать и ткнула пальцем себе между ног.- Не желаешь ли узнать, как называется это? - Люди, которые не являются поэтами, называют это пизденкой, - сказал Орхан. - О, у нас есть для нее более красивое название. Это "Таверна парфюмеров". Придвинься поближе, пожалуйста, и внимательно рассмотри ее. Безусловно, этот урок, этот осмотр, был просто нелеп. Но Орхан решил, что в ближайшее время от потакания причудам девушки большого вреда не будет. Пусть ее трескотня утомляла, зато тело ее, несомненно, будило желание. Лицо ее вселяло радужные надежды на благородство и ум, но ее болтовня была сплошным детским лепетом. Разве можно быть одновременно такой красивой и такой глупой? Ладно, пока что он будет ей потакать. Но потом, дабы гарантировать, что никто в Гареме не узнает о тех унижениях, которым она его подвергала, он прикажет ее наутро казнить. Опуская голову к промежутку у нее между бедрами, он представил себе, как поутру будет наблюдать за казнью. Он распорядится, чтобы немые сажали ее на кол медленно. Не подозревая о безумии у него в голове, Анадиль вздохнула и раздвинула ноги пошире. - Тебе нравится зрелище? - стыдливо спросила она. - Очень нравится.- Он мог бы кое-что добавить, но тут она притянула его голову еще ближе, и Орхан неожиданно для себя отведал ее. На вкус она оказалась непривычной, горькой, необыкновенно соблазнительной. - Теперь мы готовы, - сказала она со вздохом, и между ног у нее действительно стало влажно. Однако не успел Орхан сбросить халат, как она отпрыгнула в сторону. - Да-да, мы готовы. Но не здесь. Там, внизу, - сказала она, указывая на поверхность ледовой ямы. Анадиль сошла с мраморного возвышения и, слегка поеживаясь, легла спиной на лед. - Вернись, Анадиль! Только не на льду! Чем кровать-то плоха? Иди сюда! - На льду лучше. Потому мы и здесь. Холод оттягивает оргазм и усиливает наслаждение.- Она обольстительно извивалась.- Иди сюда, любимый! - Это безумие! Анадиль надулась и разочарованно взглянула на него. - Мы, девушки Гарема, слыхали, что все принцы в Клетке - настоящие мужчины, готовые на все и нечувствительные ни к холоду, ни к голоду, ни к боли. Но вот такая маленькая девочка, как я, лежит на льду, а ты робеешь. - Это безумие, - тупо повторил Орхан. - Перестань, не будь таким занудой! На льду интереснее. К тому же я буду либо снизу, как твоя молитвенная подушка, либо сверху, как твое одеяло. Только не давай мне здесь мерзнуть одной.- Она протянула к нему руки в мольбе. Орхан почувствовал внутри огонь, в котором таяла твердость духа. Он должен был ею овладеть. Он спустился на лед, и она, благодарно коснувшись пальцами его торса, обвилась вокруг него. Потом Анадиль потянулась к ветке цветущей сливы, или как там она это называла, взяла ее и ввела себе между ног. Хотя еще до того, как войти в Анадиль, Орхан думал, что вот-вот взорвется от желания, все происходило так, как она предсказывала; лед оттягивал оргазм, поскольку их тела не могли найти на его поверхности точку опоры и Анадиль то и дело выскальзывала из-под Орхана. Оба тела покрылись капельками воды. Пока Орхан продолжал свои движения внутри Анадиль, ему почудилось, будто он мельком увидел в ледовой глубине что-то темное и недвижимое. Большую рыбу или попросту воображаемую тень. Все это казалось Орхану своего рода странным бегом взапуски, - между жаром его вожделения и ледяным холодом их необычного ложа. Веселый, шаловливый нрав Анадиль не отражался больше на ее лице. Ее ноги сомкнулись на спине Орхана, и пока он толчками вонзался в нее, она кричала от безысходности. Орхан же, со своей стороны, столь отчаянно стремился достичь оргазма внутри этого странного существа, что уже готов был пожертвовать собой и позволить медленно посадить себя на кол - лишь бы добиться того, чего он желал в тот миг. Все остальное не имело значения. Наконец он кончил - горячим густым потоком. - О, мой султан! Обессиленные, они немного полежали в объятиях друг друга. Потом Анадиль беспокойно заерзала под Орханом: - У меня уже попка замерзла. Ты можешь ее мне согреть. И, выскользнув из-под него, она перевернулась на талом льду. Орхан провел руками по ее намокшим ягодицам и смахнул крошечные льдинки. - Так мою попку не согреешь. Если хочешь, можешь меня отшлепать. Он приподнялся на локтях и, разглядывая ее мягкую маленькую задницу, почувствовал, как в нем опять пробуждается желание. Но вдруг, не успел Орхан даже занести руку для первого шлепка, Анадиль резко вскрикнула. Потом она взглянула через плечо на Орхана. Лицо ее исказилось от ужаса, а зубы стучали так, что поначалу ее невозможно было понять. Наконец Орхан расслышал ее слова: - Там, во льду, - лицо! Мы занимались любовью на чьей-то могиле! Смотри! Ты должен посмотреть! Вглядевшись через плечо Анадиль, Орхан наконец с трудом сумел различить тело сквозь неподвижные, толстые пласты льда. Он увидел, как снизу на него свирепо скалит зубы Барак. Глава третья. ТОЛСТЫЙ МОТЫЛЕК За дверью, в коридоре, им преградили путь двое немых. Третий, увидев, что они вышли из ледовой каморки, скрылся в дальнем конце коридора. Вскоре он вернулся с визирем. Визирь заговорил, прежде чем Орхан успел раскрыть рот: - Вот ты и узрел пред собою брата, как и было обещано. Обещания здесь всегда исполняются. Увы, они почти никогда не исполняются так, как того ожидают. Однако, продемонстрировав брата, тебе хотели оказать любезность. - Любезность! - Да, тебя хотели недвусмысленно и наглядно предостеречь. Думаю, это сродни вскармливанию львят. Как всем известно, львята всегда рождаются мертвыми, но любящая львица заботливо облизывает эти бесформенные комочки, и через несколько дней они оживают. И все же бывает порой и так, что рождается детеныш, которому невозможно придать надлежащий вид. - Ты хочешь сказать, что мой брат убит по приказу старшей валиде? - Чтобы мать убила родного сына! А ведь она приходится матерью и тебе! Как ты мог подумать такое о родной матери?! - Казалось, визирь и вправду глубоко возмущен. Однако он продолжал: - И все же поразмышлять об обычаях животного царства всегда полезно. Человек проницательный может многому научиться у зверей, живущих в пустыне и джунглях. - А чему я могу научиться у тебя? Кто убил Барака? - Абсурдными домыслами цели не добьешься. Барак был подобен человеку, идущему в снежную бурю по краю отвесной скалы. Потом он посмотрел вниз, а посмотрев вниз, потерял самообладание, а потеряв самообладание, потерял точку опоры, а вместе с нею - и жизнь. Лучше всего вообразить твоего брата незадачливым скалолазом. В качестве альтернативы можешь вообразить своего брата человеком, который непринужденно сидит и лакомится яствами на пиру. И тут появляется Смерть-виночерпий с горькой чашей. Брат твой хватает чашу и жадно пьет из нее. Да, возможно, так лучше - вообразить твоего брата человеком, уходящим с пирушки. Внезапно Орхан вспомнил об Анадиль. Ему хотелось, чтобы она помалкивала о том, что произошло в ледовой каморке, да и о его теперешнем разговоре с визирем. Он повернулся к ней, намереваясь приказать немедленно взять ее под стражу, но ее уже и след простыл. Тогда он опять повернулся к визирю: - Та девушка, Анадиль, что была со мной... Я хочу, чтобы ее взяли под строгий арест и чтобы ее сторожили глухонемые. - Я исполню твое повеление не теряя времени, о султан! - с задумчивым видом сказал визирь.- Значит, она тебе не угодила? Я ведь предчувствовал, что было бы лучше, сойдись ты с дурнушкой. Все дело в том, что с дурнушками требуется больше времени для достижения... - Не рассказывай сказок! Следующая твоя задача - созвать министров на срочное заседание. - Этим я тоже займусь не теряя времени. Министры жаждут насладиться блеском твоей недавно взошедшей звезды. Но они разбрелись по всему городу, и потребуется время, чтобы их привести, к тому же ты наверняка проголодался. Да, конечно, пора поесть, ведь ты не ел с тех пор, как вышел из Клетки. Я распоряжусь, чтобы тебе принесли еды. -- Ну что ж, позаботься об этом, а также о созыве министров и об аресте девушки. Пора заняться делом. Я уже теряю терпение. - Да, ты похож на брата. Затем визирь отвел Орхана в другую маленькую комнатку. Большая часть пола была завалена подушками, среди которых стоял низкий столик. Введя туда Орхана, визирь поспешил было выйти, но тут ему пришла в голову запоздалая мысль. - И последнее: ты случайно не позволял гадюке пить в "Таверне парфюмеров"? - Разумеется, нет, - раздраженно солгал Орхан.- Понятия не имею, о чем ты. - Тогда, возможно, пока все благополучно. Несколько минут спустя появились немые с огромными серебряными подносами, уставленными снедью. Орхан поел и задремал. Потом кто-то тряс его, пытаясь разбудить. Над ним склонялся взволнованный визирь: - Тебя хочет видеть старшая валиде. Я пойду с тобой и подожду, чтобы потом проводить тебя от ее августейшего величества в зал заседаний, где соберется совет министров. И вновь они направились через сад к фарфоровому павильону. На сей раз, войдя туда, Орхан счел возможным сделать только пару шагов. Почти весь фарфоровый пол павильона был устлан большим ковром- "Ковром Веселья", - а на нем металась и корчилась цела гора вопивших и хихикавших молодых женщин, демонстрировавших при этом те части своих тел, которые не принято было открывать на людях. На эту груду, дождавшись своей очереди играть в кости, то и дело бросались новые женщины. От положения брошенных костей зависело то, куда, в какие клетки ковра, следовало поместить руки и ноги. В глубине груды извивающихся тел раздавались голоса женщин, тщетно моливших выпустить их, чтобы они смогли повторно бросить кости и принять более удобное положение. Из глубины помещения на все это снисходительно взирала старшая валиде. Завидев Орхана, она указала на разделявшую их груду женщин и предложила: - Не желаешь к ним присоединиться, Орхан? Он решительно покачал головой. - Но, по-моему, где-то там и твоя подружка. В ответ на эти слова из шевелящейся массы платьев, рук и ног показалась голова сияющей от радости Анадиль. Хотя она лучезарно улыбалась Орхану, на Анадиль и ее подруг, резвившихся на "Ковре Веселья", он смотрел с отвращением. Он думал о застывшем во льду Бараке. Старшая валиде, казалось, не обращала ни малейшего внимания на неприязненные чувства Орхана. Она спокойно сидела, откинувшись на подушки, и лениво улыбалась. Чтобы перекричать повизгивавших и хихикавших молодых женщин, ей пришлось повысить голос: - Бедняжке Анадиль сегодня не очень везет на ковре. Зато, как я слыхала, утром, в играх с тобой, ей улыбнулась удача. Я слыхала, что вы с ней немного позанимались борьбой - и она зажала твою голову захватом ногой. В борьбе это равносильно победе, правда? Так какой же ей полагается приз? Орхан хотел сказать, что Анадиль заслуживает по меньшей мере ареста и сажания на кол, но в том положении, в котором он оказался, под взглядами старшей валиде и этой толпы смеющихся женщин, высказать подобную мысль казалось почти невозможным. Он колебался. Затем ему пришло в голову, что он как-никак султан. Тогда он глубоко вздохнул и сказал это: - Она заслуживает по меньшей мере смерти. Анадиль возьмут под стражу, а этому безрассудству будет немедленно положен конец. С пола раздались испуганные крики. - Значит, всем запрещается смеяться, а Анадиль должна умереть, лишь бы не пострадала твоя ничтожная гордость! - воскликнула старшая валиде. Она больше не улыбалась.- Красивую женщину в расцвете лет надо убить, потому что мой принц не в духе! Орхан не потрудился ответить. Он поспешил за дверь и в гневе натолкнулся на визиря, который с волнением ждал. - Презренный раб, я же велел тебе арестовать Анадиль! - Увы, мой султан, я и вправду презренный раб, ибо евнухи по моему приказу всюду ее искали, но так и не сумели найти. - Она в павильоне, играет в нелепые игры с остальными наложницами. Немедленно арестуй ее, - и еще я желаю, чтобы старшую валиде проводили в ее покои и взяли под строгий арест. Она ни с кем не должна общаться. - Я исполню твои повеления не теряя времени. Полечу, как стрела, пущенная из твоего лука. Стану словами твоих приказов, подхваченными дуновением твоей воли, ибо исполнение воли твоей есть венец всех наших желаний. Не соблаговолишь ли теперь пройти в зал заседаний совета? Визирь дернул Орхана за рукав. Пока они удалялись от фарфорового павильона, визирь продолжал тихо, невнятно бубнить - как если бы говорил сам с собой: - Есть врата, куда никогда не стоит входить. Есть особые ключи, которые не подходят ни к одному замку. Есть потайные места в обиталищах женщин, небезопасные для мужчин. Есть особые коридоры, куда мужчине не стоит совать свой нос. В этом дворце есть двери, через которые мужчина может покинуть сей мир... Однако ты уверяешь меня, что гадюка не вползала в "Таверну". Это, по крайней мере, неплохо. - Говори яснее или молчи, - приказал Орхан. Визирь сурово посмотрел на Орхана: - Ну что ж, я вижу, что придется сказать тебе правду в глаза. Ты должен понять, что тягостная праздность обитательниц Гарема порождает грешные мысли, и поэтому девицы совершают всевозможные поступки, каковых совершать не следует. На клумбе скуки родятся цветы зла. Едва ли не самая отвратительная выходка наложниц состоит в том, что они тонким слоем наносят себе между бедрами особый состав, вызывающий привыкание, и мужчина, заглянувший куда не следует и отведавший дурманного зелья, каковое подается в "Таверне парфюмеров", вскоре приобретает пагубную привычку. Этот мужчина в конце концов будет стоять перед девицами на коленях и, высунув язык, вымаливать еще. Ничто не будет казаться ему более важным, чем разрешение снова отведать зелья. Так обитательницы Гарема могут превращать своего господина в раба. Все это - часть гнусной истории с Молитвенными Подушками. - Что это за история с Молитвенными Подушками? - Ах, вот и зал заседаний! Наверняка скоро соберутся министры. Как твой визирь, советую не спрашивать о том, что тебя не касается, дабы не услышать того, что тебе не понравится. Зал заседаний совета оказался просторной деревянной беседкой на одном из низких холмов дворцового сада. Внутри она была расписана сценками охоты, пикников и флирта. Даже будучи уютным, помещение казалось не совсем подходящим для ведения государственных дел. Визирь, вероятно, не горевший желанием выслушивать новые вопросы о неких молитвенных подушках, поспешно отвесил поклон и удалился. Орхан уселся на одну из снабженных подушками низких скамеек, стоявших в беседке, и стал ждать. Долго ждать не пришлось - вскоре кто-то вошел. Оказалось, это не министр, а женщина, которая извиваясь вползла по полу на животе и стала ползком подбираться к Орхану. На сей раз это была не Анадиль, ибо покачивавшийся зад, обтянутый тесным черным платьем, принадлежал женщине постарше и покрупнее. Она не поднимала головы и не произносила ни слова, но, едва добравшись до скамейки, на которой сидел Орхан, тут же принялась лизать его ступни и посасывать пальцы ног. Временами она стонала - от наслаждения или от отвращения, было неясно. Орхан был так поражен, что некоторое время позволял ей делать с его ногами все что вздумается, после чего опомнился и отдернул ноги. - Поди прочь, глупая женщина! - велел он ей.- Мне сейчас не до ваших гаремных забав. Это помещение для работы, а не для развлечений. Убирайся отсюда, пока не пришли министры! - Однако, о мой господин, я пришла по делу. Я - первая из султановых просителей. Смиренно падаю ниц пред тобою, ибо пришла просить помиловать мою госпожу, Анадиль. Меня зовут Перизада, что значит "Рожденная от феи". И только тут она подняла голову. Орхан вдруг узрел заплаканное пухлое лицо. Нос у Перизады был слегка крючковатый, а губы - толстые. Ее массивные груди туго натягивали тесное черное платье. Пока Орхан глазел на них, она тоже опустила к ним взгляд и улыбнулась: - Я смиренно роняю свое достоинство. В твоей власти поступать со мной как заблагорассудится. Я - молитвенная подушка султана. Делай со мной все, что пожелаешь. Прошу тебя, прости Анадиль. Если ты не простишь мою госпожу, она на меня рассердится. - Ошибаешься. Она вовсе не рассердится, а умрет. Перизада задумалась. Однако эти слова ее, по-видимому, не убедили. - Но ты должен пощадить Анадиль. - Слово "должен" - не из тех, что следует употреблять, обращаясь к султану. Анадиль - моя рабыня, и я поступлю с ней так, как сочту нужным. - Это правда, Анадиль - твоя рабыня, но в первую очередь она - рабыня своего тела. Как, впрочем, и каждая из нас. С момента рождения все мы плаваем в огромном океане желания, чьи сексуальные приливы несут нас к незнакомым берегам, хотим мы того или нет. При этих ее словах Орхан фыркнул, но Перизада продолжала: - Разумеется, ни одна из нас не свободна. Мы все смиряемся перед Судьбой. Судьба - безумная сочинительница, которая пишет истории нашей жизни на наших телах. Она пишет на нашей коже, оставляя на ней свой почерк - морщины, прыщики, вены, веснушки и опухоли. - Так ты, Перизада, философ? - Орхан невольно улыбнулся. - Я - прачка, о султан. Стираю белье Анадиль и других наложниц. Она молода, и ты молод. Если минувшей ночью она вела себя глупо, это была всего лишь детская игра, к тому же она, возможно, веселилась последний раз в жизни. Ты - султан, а мы - твои рабыни, но мы тоже человеческие существа. Анадиль - не игрушка, чтобы ее рвать на куски и выбрасывать, если она тебе не понравится. Подумай как следует. Пощади мою госпожу, и я дам тебе все, чего пожелаешь. - Как ты, прачка рабынь, сможешь дать султану то, чего у него еще нет? - Я могу принести тебе удачу. - Что? Разве ты рабыня-талисман или нечто в этом роде? - Нечто в этом роде. Предсказываю судьбу. Я - фалломантка. Она с недвусмысленным намеком облизала губы и продолжала: - Покажи мне свой член, и я предскажу тебе судьбу. Поднявшись с колен, она встала над Орханом так, что ее груди нависли у него над самым лицом, и нетерпеливо дернула его за халат. Орхан, желавший узнать свою судьбу, сопротивляться не стал. Обнажив его член, который мгновенно сделался жестким, Перизада принялась лизать его. - От этого проступают вены, - объяснила она, прежде чем вновь сосредоточиться на гадании ртом. Она медленно провела губами от основания к кончику. Кончик она особым образом отхлестала языком. Затем, держа набухший член большим и указательным пальцами, она отодвинулась, чтобы как следует разглядеть плоды своего труда. - Султан и лавочник - на первый взгляд, они очень похожи друг на друга. В своей работе гадалка использует лишь незначительные различия в венах.- По одной из вен она провела пальцем.- Это, например, линия сердца, а вот здесь - линия деторождения... Кроме того, в гадании важен вкус, - доверительно сообщила она.- Я бы сказала, что ты - человек добрый, но тебе всегда недоставало ласки. А вот это необычно! Линия Судьбы у тебя пересекает и линию Марса, и пояс Венеры. Как интересно! - Что это значит? - Я мокну при одной мысли об этом. Это значит, что ты полюбишь и женишься, а к тому же, если я правильно истолковала эти линии, наши судьбы и наши сексуальные субстанции сольются воедино, ибо я и есть та счастливица, на которой ты женишься и которую сделаешь дамой своего сердца! Орхан разразился лающим смехом. - Нет, это правда, - настаивала Перизада.- Устами гадалки глаголет Судьба. Но если ты мне не веришь, можешь сам убедиться. Подобно тому как Судьба оставила свои письмена на твоем члене, так и моя участь написана у меня на влагалище. Вульваскопия - наука очень древняя. Разве не говорят, что вокруг пизденки каждой женщины написаны имена мужчин, которым суждено туда проникнуть? Ну же, скорее, давай, посмотри внимательно! - потребовала она, задергавшись. Не без труда Перизада задрала подол платья повыше бедер. Потом она легла спиной на подушки и раздвинула ноги. Невольно заинтригованный, Орхан опустил голову в промежуток между ее округлыми ляжками. - Мою судьбу ты прочитаешь на складках возле самого клитора. Быстрее скажи мне, стану ли я твоей дамой! - Вкрадчивый некогда голос просительницы сделался властным. В отличие от Анадиль у Перизады не было гладко выбрито между ног. Орхан уставился на складки вульвы, не совсем понимая, что именно хочет найти. Ему почудилось, будто он вглядывается в вещие уста. Казалось, они невнятным шепотом велят ему приблизиться. В полуобморочном состоянии он неожиданно для себя действительно придвинулся ближе. Он уже решил было, что эти странные уста и в самом деле имеют право ему приказывать. Но тут, в самый последний момент, ему вспомнилось предупреждение визиря о том, что нельзя позволять гадюке ужинать в "Таверне парфюмеров", и он отпрянул. - Зачем ты это сделал, глупец? - В голосе Перизады прозвучали визгливые нотки.- Я хочу узнать свою судьбу. Правда, я и без того знаю, что мне суждено стать твоей дамой. Орхан, ничего не ответив, встал на колени и уставился на груди и бедра Перизады. Анадиль он запомнил девушкой, чья плоть была молодой и здоровой, хотя и в некотором смысле безжизненной. Однако мягкое, массивное тело Перизады было совсем не таким. Оно, казалось, делилось с Орханом воспоминаниями о прожитой жизни - о великом множестве съеденных яств, просиженных ковров, соблазненных мужчин, - и потому было безмерно желанным. Орхан должен был немедленно ею овладеть, как бы сильно ни пришлось жалеть об этом впоследствии. (Он был совершенно уверен, что пожалеет.) Вновь он придвинулся к ней и положил руку ей на бедро. - Что ты делаешь?! - Она тщетно попыталась снова натянуть платье на ляжки. - Я хочу тебя, Перизада. - Такого не должно было случиться! - Такова твоя судьба, - отрезал Орхан. В конечном счете вместо гадюки в дверь "Таверны парфюмеров" протиснулся одноглазый мужчина. Орхан тяжело навалился на прачку, нимало не беспокоясь о том, что причиняет ей боль. Перизада лежала с каменным лицом, обливаясь потом. Она ни разу не шевельнулась, чтобы ему помочь, но тело ее сотрясалось от его тычков, как наполненный водой матрас. Перизада неслышно плакала. Покоряться она не хотела, но в конце концов покорилась, а в последний миг обхватила Орхана руками и крепко стиснула в объятиях. Орхан долго лежал на ней, целуя ее и слизывая с ее щек слезы. Когда же он наконец скатился с нее и, поворочавшись, улегся рядом, его мгновенно одолела послекоитусная дремота. Проснулся он, испугавшись таинственного и страшного сна, в котором у него на лице примостилось нечто неподвижное и тяжелое - быть может, некое исполинское существо, - мешавшее ему дышать. Потом он осознал, что это не сон и что у него на лице в самом деле сидит Перизада. Он с трудом услышал, как она мурлычет от удовольствия. Собравшись с силами, он сбросил ее с себя и столкнул на пол. Однако, хотя с инкубом он разделался быстро, своевольная гадюка все-таки успела еще разок выпить в "Таверне парфюмеров". Так и не одернув задранного выше бедер платья, Перизада вновь опустилась на колени у ног Орхана, однако в ее покорности сквозило самодовольство. - Теперь, когда ты стал испытывать влечение ко мне, я знаю, что ты простишь Анадиль и сделаешь меня своей дамой. - Ошибаешься, ведьма! Ты разделишь ее участь! - И, закутавшись в свой халат, Орхан стремглав выбежал из беседки.