Предыдущая   На главную   Содержание   Следующая     11) крепость Херсон; гл. 27: крепость Беневент и др.). Смоденск упомянут в русских источниках в числе древнейших русских городов как пленной центр кривичей (ПВЛ. Ч. 1. С. 13), полюдье с которых, по сведениям Константина, собирал киевский князь. По имеющимся ныне данным, центром, из которого осуществлялся сбор полюдья на Смоленщине в Х в., был погост в Гнездове, где стояла дружина, оставившая погребальные памятники (большие курганы и камерные гробницы), аналогичные памятникам в дружинных некрополях Киева и Чериговщивы (Петрухин В. Я., Пушкина Т.А. К предыстории. С. 107). Самые большие и богатые курганы сохраняют черты скандинавского погребального обряда и некоторые предметы скандинавского инвентаря (Авдусин Д.А. Скандинавские погребения), но норманнский похоронный ритуал в Гнездове трансформирован под влиянием славянского населения. Курган N 13 из раскопок Авдусина, содержащий типичo скандинавское трупосожжение в ладье и корчагу с древнейшей русской кириллической надписью (первая четверть Х в.), показателен и как памятник вероятного двуязычия "росов" в первой половине Х в., и как свидетельство южных связей Гнездова: и сама корчага, и ее вероятное содержимое (горчица) - предметы южного импорта (Херсонес?) (Авдусин Д.А. Гнездовская корчага // Древние славяне и их соседи. М., 1970. С. 110-113; сводку интерпретаций надписи на корчаге см.: Еленский И. Расшифрована ли Гнездовская надпись // Болгарская русистика. 1975, N 5. С. 24-29). На связи Гнездова с Византией в Х в. указывает ряд находок; поливные блюдо и тарелка, шелковые ткани, византийские монеты в кургаах и на поселении. (Е.М., В.П.) 12. Наиболее распространена идентификация топонима *Телиутца с древнерусским "Любеч", хотя с формально-лингвистической точки зрения соответствие *Телиутца-"Любьчь" необъяснимо (остается лишь допустить, что греческая передача этого узвания подверглась существенным искажениям; о других предложенных чтениях см.: dai. ii. p 30). Любеч назван в Повести временных лет под 882 г. (ПВЛ. Ч. 1. С. 20) среди городов, взятых Олегом (по мнению Д. С. Лихачева, упоминание здесь Любеча - вставка ставителя Повести - ПВЛ. Ч. 2. С. 250-251). Получение Любечем византийской дани по договору 907 г. (Там же. Ч. 1. С. 24), а также встреча возле Любеча войск Ярослава Мудрого и Святополка в 1015 г. подтверждают его важное положение в системе древнерусских городов. Б. А. Рыбаков считает Любеч северными воротами гипотетической "внутренней Руси" (Рыбаков Б.А. Любеч и Витичев). В связи с упоминанием об однодеревках, идущих из Любеча, интересно название урочища Кораблище, расположенного возле любечского городища: Рыбаков связывает этот микротопоним с наличием на урочище корабельных сосен. В городе обнаружены слои и два клада дирхемов Х в. (Археология Украинской ССР. Киев, 1986. Т. 3. С. 301). Рыбаков отмечает наличие византийских монет на месте, где могла быть пристань, и дружинных курганов вблизи города (Рыбаков Б.А. Раскопки в Любече в 1957 г. // КСИИМК. 1960 Вып. 79. С. 29). 13. Приведенная Константином форма, по предположению Н.Н. Дурново, отражает древнерусский топоним Чернигов (им. п. *Чернигога) в форме род. п. -"из Чернигова" Дурновo Н.Н. Введение. С. 225), где замену -р- на -у- он объясняет графической ассимиляцией с первой гаммой. (А.З.) Чернигов упомянут в Повести временных лет среди подвластных Олегу городов д 907 г. (А.А. Шахматов считает, что это упоминание заимствовано летописцем договора 911 г.: Шахматов А.А. Повесть временных лет. Т. I. С. 114). О подчиненности Чернигова Киеву свидетельствуют и археологические данные: возле города раслагался дружинный некрополь Х в. с большими курганами, близкими гнездовским (Рыбаков Б.А. Древности Чернигова. С. 14-52), а в 16 км к юго-западу от Чернигова - дружинный лагерь у села Шестовица с некрополем, включающим камерные гробницы, аналогичные киевским (Блхфельд Д.1. Давньоруськи пам"ятки Шестовицi. 1977). Большие черниговские курганы характеризуют древнерусскую дружинную культуру во всем разнообразии ее связей (показательно, что самый знаменитый них - Черная могила - датируется монетой Константина Багрянородного и его сына Романа: 945-959 гг. - Рыбаков Б.А. Древности Чернигова. С. 28-29). По своему положению (на ответвлении Днепровского пути по Десне) и как центр территории северян Чернигов играл важную роль в экономической и политической жизни Руси, что подтверждается и упоминанием его в договоре 907 г. как города, получающего византийскую дань. (Е.М., А 77.) 14. Топоним *Вусеграде Константина согласуется с названием "Вышгород" (др.-рус. "Вышегородь" или "Вышьгородъ"), т.е. "Верхний город". Как признается всеми исследователями, огласовка в записи Константина - южнославянская. Конечное -е, скорее всего, отражает локативное окончание -ъ (Дурново Н.Н. Введение С. 255). (А.З.) Вышгород упомянут под 946 г. как "Ольгин град", которому идет треть древлянской дани (две трети идут Киеву. - ПВЛ. Ч. 1. С. 43). Он располагался в 15 км. выше Киева на высоком берегу Днепра. По-видимому, использовался киевскими князьями в качестве экстерриториальной резиденции уже с Х в. (Тихомиров М.Н. Древнерусские города. С. 294-298; Археология Украинской ССР. Т. 3. С. 303-310) (Е.М., В. П.) 15. Однодеревки проходили значительную часть пути "из варяг в греки" от Новгорода к Днепру, видимо, по описанным в летописи артериям (Волхов - Ильмень - Ловать. -ПВЛ. Ч. 1. С. 11. Ср. коммент. 22 к гл.9). Собственно Днепровский путь, по данным нумизматики, начинает функционировать позже Волжского (Янин В.Л. Денежно-весовые системы. С. 105). Д.А.Авдусин датирует его интенсивное использование X в. (Авдусин Д.А. Гнездово и днепровский путь // Новое в археологии. М., 1974. С. 159-169). Г.С. Лебедев, опираясь на распространение восточного серебра, относит зарождение пути "из варяг в греки" уже к началу IX в., основная же масса византийских монет, по его данным, проникает в Скандинавию именно в Х в. (Лебедев Г. С. Эпоха викингов. С. 140, 234). Однако Аскольд и Дир, прошедшие Днепровским путем в 60-е годы IX в., изображаются летописью как первопроходцы, не знающие Киева (ПВЛ. Ч. 1. С. 18-19); Олег, следуя тем же путем в 882 г., сажает своих мужей в Смоленске и Любече, в Киеве же прикидывается купцом, идущим "в греки" (Там же. С. 20) из Новгорода. Первые летописные сообщения о функционировании Днепровского пути как пути торгового как будто говорят против раннего - с первой половины IX в. -сколько-нибудь регулярного функционирования всего пути. На этом пути расположены все русские города, упомянутые Константином (Чернигов находился на его ответвлении - коммент. 5 к гл. 9). Путь служил в Х в. не только главной внутригосударственной магистралью, связующей два основных центра, Новгород и Киев, и все подчиненные Киеву земли (по Днепру возвращаются в Киев дружины росов после полюдья), но через Русь связывал Скандинавию и Прибалтику с Византией. Основные сведения, которыми располагал Константин, касаются южной (ниже Киева) части Днепровского пути (в отличие от Повести временных лет, где наиболее подробно характеризуется его северный участок, особенно на водоразделе Днепра, Западной Двины и Волги). Император чрезвычайно подробно осведомлено стоянках на этом отрезке пути (Витичев, о. Хортица и др.), о порогах (вплоть дою внешнего вида) и т.п. Детальность описания, подчас доступная только очевидцу вероятно, указывает на то, что информатор или автор этой части гл. 9 был лично знаком с участком от Киева до Константинополя. 16 Название Кюйра, встречающееся в главе трижды (в формах *то Киоава, *тон Киова и *тон Киавон, уверенно идентифицируется с Киевом, который упомянут в Повести временных лет в числе древнейших русских городов. Конкуренция трех разным огласовок в передаче этого названия никоим образом не ставит под сомнение приведенной идентификации, но служит яркой иллюстрацией того, что записи славянских названий в сочинении Константина носят лишь приблизительный характер (А.З.) Столица Древнерусского государства и резиденция великого князя со времен" обоснования там Олега (882 г.), согласно Константину, - местопребывание "архонта Росии" и "всех росов", скорее всего, дружины великого князя. В городе изучены культурные напластования Х в. и одновременный некрополь, включающий дружинные гробницы (Каргер М.К. Древний Киев. Т. 1). Наиболее характерный тип дружинных погребений Х в. - камерные, близкие скандинавским (ср. коммент. 13 к гл. 9), но имеющие местные особенности - срубные конструкции камер (Лебедев Г. С. и др. Археологические памятники Древней Руси IX-XI вв. Л., 1978. С. 12), что свидетельствует о самостоятельном развитии этого типа погребального обряда на Руси. Особое значение киевских камерных гробниц для характеристики древнерусской дружинной культуры заключается в том, что сходные памятники обнаружены не только на соседней Черниговщине, подвластной киевскому князю, но и в других важнейших пунктах Древнерусского государства - в Смоленском Поднепровье (Гнездово), Верхнем Поволжье (Тимерево), Пскове, Ладоге, видимо, на Волыни; очевидно, эти памятники принадлежали "росам" - дружинникам, связанным с Киевом и осуществлявшим постоянный контроль в городах и на погостах, подвластных киевскому князю (Мельникова Е.А., Петрухин В. Я., Пушкина Т.А. Древнерусские влияния в культуре Скандинавии // История СССР. 1984. N 3. С. 58). Связи киевской дружины с Византией документируются немногочисленными находками монет (Каргер М.К. Древний Киев. Т. 1. С. 210-211), в том числе золотой монетой Константина Багрянородного, найденной в погребальном комплексе с весами и гирьками (Там же. С. 161). (Е.М., В.П.) 17. Название *Самватас встречается только в этом сочинении Константина. Предлагавшиеся скандинавские этимологии названия: из sand-bakki - "песчаная отмель" или sandbakka - "песчаная возвышенность" (Томсен В. Начало С. 64; Pipping H. De skandinaviska nnepmamm // Studier i nordisk filologi. 1911. В. V. S. 25-26), из sand-vad - "песчаный брод" (Bugge S. Oldsvenske Navne i Rusland // ANF. 1885. В. II. S. 170-171) неудовлетворительны. Также малоубедительны попытки вывести название *Самватас из иранского личного имени Смбат со ссылкой на возможные тесные связи Киева с Арменией (Марр Н.Я. Избранные работы. Л., 1936. Т. II. С. 284). Их критику см.: Ильинский Г.А. *Самватас. С. 166-177; Лященко А. И. Киев и *Самватас. С. 66-72. Там же приведены более 20 других предлагавшихся этимологии. Распространена, хотя и не достаточно обоснована, славянская этимология названия: из *So-vodь или *So-voda (ср. слов. sovoden - "слияние", чешек, souvoden - "сток двух рек", рус. суводь - "сулой, водоворот"), предложенная Г.А. Ильинским (Зденок; С. 173-176). Он предполагал, что *Самватас - обозначение пристани на Днепре около Киева, расположенной у места впадения в Днепр Десны. Весьма распространенной является тюркско-хазарская этимология названия, рассматривающая его как композит sam- ("высокий, верхний") + bat ("сильный") со значением "верхнее укрепление", "высокая крепость", что соответствует реальному местоположению Киева (этимологию см.: Бруцкус Ю.Д. Письмо хазарского еврея от Хвека. Берлин, 1924. С. 18-20; Якубинский Л. П. История древнерусского языка. М." 1953. С. 346-347). Последняя выдвинутая гипотеза, уточняющая предположение Ф. Вестберга (1898 г.), связывает название *Самватас с распространенным в раннесредневековой еврейской литературе названием легендарной реки Самбатион (*Самватион), "Субботней", локализуемой некоторыми источниками в Северном Причерноморье. Это название могло применяться к Днепру и Киеву в среде еврейско-хазарской общины, жившей в Киеве в первой половине Х в. (Архипов А.А. Об одном древнем названии Киева // История русского языка в древнейший период. М., 1984. С. 224-240; Он же. *Самватас. С.108-111), в целом же вопрос об этимологии названия остается открытым. Если не считать "Самватас" иноязычным названием самого Киева, а особой крепостью (к чему склоняются многие исследователи: Ильинский Г.А. *Самватас. Лященко А.И. Киев и *Самватас; Рыбаков Б.А. Киевская Русь. С. 320; Лебедев Г.С. Эпоха викингов. С. 240-241; О.Н. Трубачев полагает даже, что Киев как полицентрический тип протогородов" состоял из нескольких первоначальных (отделъных) поселений; каждое из них имело собственное название, которые при слиянии поселений были вытеснены одним, *Kyjevь - Трубачев О.Н. Языкознание и этногенез славян // Вопр. языкознания. 1982. N 5. С. 15), то неясна и ее локализация. Большинство исследователей отождествляет Самватас с детинцем на Старокиевской горе. Г.С. Лебедев считает это отождествление сомнительным (название киевского детинца, по его мнению, должно было попасть и в другие источники) и помещает Самватас на Лысой горе, возле которой, как он полагает, располагался обособленный дружинный некрополь (Лебедев Г.С. Эпоха викингов. С. 240-241). Самватас, по Лебедеву, основан "находником" Олегом, не решившимся закрепиться в самом Киеве, и потерял свое значегие во второй половине Х в. с упрочением княжеской династии. Сходное предположение высказал ранее Б.А. Рыбаков, считающий Самватас особым урочищем, может быть, на Почайне (Рыбаков Б.А. Киевская Русь. С. 320) и исходящий из тезиса, что норманны не в состоянии были обосноваться в древнерусских городах и закреплялись в лагерях под их стенами - в урочище Угорском под Киевом (где остановился Олег с малолетним" Игорем), в Гнездове под Смоленском, на Городище под Новгородом (История СССР с древнейших времен. Т. 1. С. 489) (по археологическим данным Городище сташе Новгорода, Гнездово старше Смоленска. К.Е.). 18. Термин тсакткотси (от греч. яактоу, имеющего значение и "договор", и - чаще -"дань" - см. гл. 21, 28, 30 и др.) может означать и данников, и союзников (DAI.II) Р. 33). Отношение славян к росам и их князю Константин характеризует неоднозначно: с одной стороны, для обозначения даннических отношений он употребляет термин ??? (лендзяне) в гл. 37, 43-45; с другой - упоминает Витичев как крепость пактиот росов (коммент. 25 к гл. 9), что позволяет предполагать более широкое значение термина *пактиотос: союзник, участник похода. Кроме того, сообщение Константина, что славяне спускались с однодеревками по Днепру в Киев весной, одновременнно росами, возвращающимися из полюдья (видимо, из перечисленных выше пунктов; см. коммент. 4 к гл. 9) и продавали здесь однодеревки, свидетельствует и о союзнических, а не только о даннических отношениях. Вероятно, они также вступали в разноплеменные дружины киевского великого князя. В целом ситуация, описываемая Константином в гл. 2 (о печенегах) и 9, соответствует данным Повести временных лет об этнополитической истории в середине Х в.: в походе на Византию в 944 г. "Игорь же совокупив вои многи, варяги, Русь, и поляны, словени, и кривичи, и теверьце, и печенеги наа... поиде на Греки въ лодьях и на конихъ" (ПВЛ. Ч. 1. С. 33-34). Показательно, что, по Повести временных лет, херсониты воспринимают войско руси и славян как единое образование с названием "Русь" ("Идуть Русь, и наяли суть к собе печенеги". - Там же. С. 34) Договорные отношения между скандинавами и славянами предполагаются уже начиная с призвания варягов для правления "по ряду" (Пашуто В.Т. Русско-скандинавские отношения; Ловмяньский X. Русь и норманны. С. 132-133, 269). А. П. Новосельцев считает, что древляне-пактиоты убили Игоря именно потому, что он нарушил "договор" и попытался собрать дань дважды (Новосельцев А. П. Арабские источники об общественном строе восточных славян IX - первой половины Х в. (полюдье) // Социально-экономическое развитие России. М., 1986. С. 26). Это сообщение Константина обусловило интерпретацию названия "русь" как социального термина (см. коммент. 1 к гл. 9; Ловмяньский X. Русь и норманны. С, 202 287 - там же указана литература). В Повести временных лет сходная характеристика дана уже неславянским племенам начала XII в. на периферии Русского государства -"инии языци, иже дань дають Руси" (см.: Насонов А.Н. Начальные этапы киевского летописания в связи с развитием древнерусского государства // Проблемы источноковедения. М., 1959. Вып. VII С.452-554). 19. Кривичи (???) - племенное объединение восточных славян, занимавших, согласно Повести временных лет, верховья Днепра, Западной Двины и Волги, с племенными центрами в Полоцке, Смоленске и Изборске. Кривичам приписываются длинные курганы VI-Х вв., ареал которых совпадает с летописной территорией племенного союза (Седов В.В.Длинные курганы кривичей. М., 1974; Он же. Восточные славяне. С. 158-166). На Смоленщине в Х в. длинные курганы сменяются полусферическими, генетически связанными с древнерусскими курганами XI-XII вв. (Белоцерковская И.В. К вопросу о полусферических курганах с трупосожжениями на территории Смоленской земли // Вести. МГУ. История. 1975 N 5. С. 53-65). Вероятна связь миграционной волны древнерусского населения с освоением Смоленской земли системой полюдья: не случайно большая часть полусферических курганов концентрируется вокруг дружинных курганов Гнездова к середине Х в. 20. Самоназвание упомянутой Константином славянской этнополитической общности (реконструируется как *ledjane), фактически тождественное самоназванию поляков. Этноним является производным от общ.-слав. *led- (ср.: leda - "необработанное поле", откуда, возможно, первоначальное значение термина - жители led-); от того корня происходит этноним Lendizi (слав. *ledjitji, позднее -ledzici) в тексте "Баварского географа" (IX в.) (Lehr-Sptawinski Т. Ledzice - Ledzanie - Lachowie / / Opuscula Casimiro Tymieniecki septuagenario dedicata. Poznan, 1959. S. 195-197; Idem. Lachowie // SSS W-wa. 1967. Т. 3. Cz. 1. S. 12). К этому же корню восходит др.-рус. Ijadskij -"польский" и Ijach <= *ledchъ <=*ledch - "поляк" (от др.-рус. lech происходит лит. lenkas) и венг. lengyel - "поляк" (DAI. II, Р. 34-35; Lehr-Sptawinski Т. Ledzice. S. 199, 202, 207). Все эти выявленные филологами данные и связи никак не позволяют согласиться с точкой зрения Г.А. Хабургаева, возрождающего старое (принятое еще Л. Нидерле) чтениее "лучане" - жители г. Лучьска (Луцка) и его округи в бассейне р. Припять, что, по его мнению, соответствует тенденции распространения оттопонимических названий нф -jan- к западу от Днепра (Хабургаев Г. А. Этнонимия. С. 186-187). Так как этноним использовался позднее для обозначения поляков, а в гл. 9 есть данные о географической локализации лендзян (они, как и все "прочие Славинии", располагаются на одном из водоемов, впадающих в Днепр), то Г. А. Ильинский, ссылаясь на летописную дегенду о происхождении радимичей и вятичей от "ляхов" (ПВЛ. Ч. 1. С. 14), предложил видеть в них радимичей - племенное объединение восточных славян, живущих на р. Сож - притоке Днепра (Ильинский Г.А. Кто были *лендзиане .S. 314-319). (Б. Ф.) Вместе с тем предполагать, что название "лендзанины" замещало именно этноним раимичей среди славян - пактиотов росов (ср. также: Королюк В. Д. Западные славяне и Киевская Русь в Х-XI вв. М.,1964. С. 98-99), трудно, так как, во-первых, и в перечне пактиотов у Константина упомянуты "прочие Славинии", а во-вторых, неясно, были ли радимичи под властью Киева в Х в.: поход, приведший к покорению радимичей Киевом, состоялся в 984 г., а полюдье, по Б. А. Рыбакову, шло в обход их территории (Рыбаков Б.А. Киевская Русь. С. 321-322). Такой идентификации противоречат и данные о лендзянах в DAI. 37 (см. коммент. 15 к гл. 37). (Е.М., В.П.) 21. Термин *Склавинии впервые употреблен в византийских источниках в отношении поселившихся на Балканах славян в VII в. (у Феофилакта Симокатты). Означал как район расселения славянского племени или племенного союза, так и особую догосударственную социально-политическую организацию славян, позволявшую им регулировать внутренние отношения, отстаивать независимость от внешних сил и организовывать военные предприятия. Во главе каждой Славинии стоял вождь ("архонт" или "рикс"), окруженный родоплеменной знатью; в VIII - начале IX в. Славинии на Балканах (в том числе и в окружении владений империи) проявили тенденцию к превращению в государственные образования. Процесс этот привел к возникновению сербских и хорватских княжеств, но был прерван Византией на землях Фракии, Греции и Пелопоннеса (см.: Литаврин Г.Г. Славинии VII-IX вв. С. 193-203; Иванова О. В., Мавоин Г. Г. Славяне и Византия. С. 84-90). Константин, видимо, понимает термин и как место расселения племени (или союза племен), и как совокупность населения племени, и как особую общественную структуру, которая подчинена внешней силе (росам) и является в целом ее данником (ср.: DAI. 28. 19, 29.68, 30.94). О том, что Славинии на Руси в Х в. представляли собой крупные племенные образования Княжения), можно судить по свидетельствам летописи о восстании древлян против Игоря, упоминанию своего княжения "в Деревех" и др. (Г. Л.) 22. Сообщение Константина о "горах", в которых рубят моноксилы, неясно. В северной части Днепровского пути (ср. коммент. 15 к гл. 9), откуда доставляются моноксилы в Киев, т.е. на участке Новгород - Вышгород, есть лишь одна возвышенность - Валдайская на водоразделе Днепра - Западной Двины - Ловати - Волги: "Оковский лес" (см.: Алексеев Л. В. "Оковский лес" Повести временных лет // Культура средневековой Руси. Л., 1974. С. 5-11); не исключено, что именно эту возвышенность имел в виду император, который, не обладая детальной информацией о ней, распространил ее на территорию всех Славинии. Ср. сообщение Пселла о русском походе на Византию 1043 г., готовясь к которому росы "нарубили где-то в глубине своей страны лес для строительства судов (Михаил Пселл. Хронография. С. 95). Наиболее протяженные речные магистрали, связанные с "Оковским лесом", - Западная Двина и Ловать - С путем по Западной Двине было связано поселение (погост) Х в. в Торопце (на . р. Торопе), в окрестностях которого известны курганы со скандинавским инвентарем и клад восточного серебра (Корзухина Г.Ф. Новые находки скандинавских вещей близ Торопца // СкСб. 1964. Вып. VIII. С. 297-313). На Ловати под Великими Луками известен поселок Х в., обслуживавший торговый путь (Горюнова В.М. Поселок ремесленников на Ловати // Проблемы археологии. Л., 1978. Вып. II, С. 140-148). Очевидна связь этих пунктов с деятельностью дружины "росов". Такова одна возмлжная интерпретация этого места. Не менее вероятно остроумное предположение Д. Оболенского (DAI. II. Р. 35-36), что слово *оре является переводом древнерусского термина "гора", которым обозначались не только возвышенность. Холм, но и любое высокое, сухое место. Он отмечает связь понятий "гора" и "лес" в древнерусских представлениях (ср.: поляне живут "на горах в лесех" - ПВЛ. Ч. 1. С. 16; южнослав. гора - "лес". См.: Толстой Н.И. Славянская географическая терминология. М., 1969. С. 22-103) и предполагает, что в рассказе об изготовлении моноксил славяноязычный информатор использовал терминах "гора", понимая под ним лесистую местность, тогда как автор воспринял его буквально и перевел соответствующим образом. 23. Константин выделяет три этапа постройки и снаряжения моноксил. Первый, вероятно, состоял в выдалбливании стволов деревьев для будущей лодки, разведении бортов и ряда других операций (Воронин Н.Н. Средства. С. 282; DAI. II. Р. II. Р. 36-37). часть работы выполнялась на месте, в Славиниях (сходное описание подготовки флота для похода Руси на Византию в 1043 г. дает Пселл. - См. коммент. 22 к гл. 9). Затем заготовки, по словам императора, сплавлялись по Днепру к Киеву, где их оснащали веслами, уключинами и пр. При этом, как указывает автор, использовалось снаряжение старых, видимо, пришедших в негодность лодок (ср. коммент. 2 к гл. 9). Можно предполагать, что здесь наращивались борта и устанавливались мачты (Воронин Н.Н. Средства. С. 283-284; Рыбаков Б.А Киевская Русь. С. 319-321; DAI. II. р. 36-37). Третий этап - переоснащение моноксил - проходил в конце Днепровского пути в устье Днепра. Г.Г. Литаврин предполагает, что флотилия насчитывала от 100 до 200 судов (Литаврин Г.Г. Древняя Русь. С. 65). 24. Наилучшие погодные условия плавания по Черному морю - в июне и июле. Осенью росы должны были покинуть Константинополь, чтобы успеть к ноябрю - времени полюдья - вернуться в Киев (DAI. II. Р. 37). В июне же было совершено первое нападение росов на Константинополь в 860 г. Поэтому можно предполагать, что моноксилы собирались в Киеве в апреле, а май уходил на их снаряжение. По подсчетам Д. Оболенского, на плавание от Витичевадо Константинополя на торговых судах (более медленных, чем военные) должно было уходить до 6 недель (DAI. II Р. 37). 25. *Витетсев идентифицируется с летописным Витичевым (вар.: Вытечев, Видичев, Вятичев, Видачев и др.). Этимология славянского названия неясна. В связи с анализом рунической надписи из Альстада (Норвегия), которая, возможно, содержит топоним Витичев в форме i uitaholmi < *Vitaholmr, Б. Клейбер высказал предположение, что это название образовано от др.-исл. viti/vete - "сигнальный огонь, костер" (Kleiberi Alstadstenen i lyset an vye utgravninger ved Kiev //Viking. 1965. В. 29. S. 61-75). Он полагает, что укрепление было основано как сторожевой форпост против степняков скандинавской дружиной Олега в конце IX в. (ср.: Мельникова Е.А. Скандинавские рунические надписи. С. 46-53).С. Роспонд считает возможным связать топоним с корнем vlti/viti: др.-рус. вить, польск. witwa - "верба" и т.д. (Роспонд С. Структураи стратиграфия древнерусских топонимов // Восточнославянская ономастика, М, 1972. С. 39-41). Витичевский холм упомянут в Повести временных лет лишь под 1095 г. в связи с основанием на нем города Святополком Изяславичем. Раскопками Б.А. Рыбакова на холме открыты два городища. На северном, отождествляемом с Витичевым, жизнь прекратилась в XI в., по-видимому, в связи с основанием нового города. На нем обнаружены остатки башни, перекрытые слоями золы и земли, - по реконструкции Рыбакова, башня служила для световой сигнализации: Витичев охранял Днепровский брод, чем, вероятно, объясняется его особая роль среди других сторожевых крепостей, отмеченная Константином. Рыбаков также подчеркивает стратегическую роль Витичева (Рыбаков Б.А. Любеч и Витичев). Идентификация Витичева с Уветичем, упомянутым в летописи под 1100 г. (ПВЛ.Ч 1. С. 181; ср.: Ч. 2. С. 460), сомнительна и вызвала возражения (Тихомиров М.Н. Древнерусские города. С. 14, 55, 286). 26 Сбор моноксил в Витичеве, а не Киеве Д. Оболенский объясняет тем, что здесь караван поджидал суда, идущие из Переяславля, стоящего на р.Трубеж, которая впадает в Днепр в 50 км ниже Витичева. Переяславль не упомянут Константином, при том что в договорах Руси с греками Х в. он назван третьим после Киева и Чернигова ценром Русской земли. Представляется убедительным мнение о том, что список городов был вставлен в текст договоров составителем Повести (Lind J.H. The Russo-Byzantine Treaties and the Early Urban Structure of Rus" // The Slavonic and East-European Review. Vol. 62. N 3. 1984. P. 362-370). Археологические данные подтверждают позднюю (933 г.) летописную дату основания Переяславля (Археология Украинской ССР Т. 3. С. 281-286). Витичев был местом сбора русских войск вплоть до XII в. (Толочко П.П. Киевская земля // Древнерусские княжества X-XIII вв. М., 1975. С. 35-3б). На Днепровском пути в середине Х в. это была последняя крепость, подчиненная "росам", что и делало ее последним возможным пунктом для сбора моноксил. 27. Император описывает путь вниз по Днепру, указывая: а) днепровские пороги как места, представляющие особые навигационные сложности (это сочинение Константина содержит единственное в раннесредневековой литературе их описание), и б) места стоянок кораблей направляющихся в Константинополь. Он называет семь днепровских порогов. Их количество у авторов нового времени варьировалось от 9 до 12 в зависимости от того, считались ли некоторые из них одним протяженным порогом с несколькими уступами, или разными порогами (см.: Описание речек сею стороною Днепра и по той стороне Днепра. 1697 г. ноября в 20 день // Зап. Одесского ОИДР. Одесса, 1853. Т. 3. С. 580, где указано 12 порогов; в описании, составленном Управлением путями сообщений в 1846 г., указано 9: Там же. С. 581-586). Они тянулись на 67,7 км и представляли собой ряд стремнин и уступов, опасность которых отмечали многие путшественники. Подробную характеристику порогов см.: DAI. II. Р. 38-40; см. также: Зуев В. Путешественныя записки от Санкт-Петербурга до Херсона. СПб., 1787. С. 251-260; Stuckenberg J.Ch. Hydrographie des Russischen Reiches. SPb., 1847. Bd. III. S. 252-255; Эварницкий Д. И. Вольности запорожских Козаков. Историко-топографический очерк. СПб., 1890. С. 33-41; Timonoff M.V.E. Les Cataractes du Dniepre. Spb., 1894. P. 60-72; Bagrow L. The First Map of the Dnieper Cataracts // Imago mundi. 1953. Vol.X. P. 87-98. 28. Ниже следует описание семи крупнейших днепровских порогов, названия которых Константин приводит в греческой транслитерации и в переводе (или с пояснением значения названия) на греческий язык. В пяти случаях из семи Константин предлагает по два названия каждого из порогов на двух языках, которые он называет "росским" и "славянским". Выяснение языковой принадлежности "росских" и Славянских" названий является предметом дискуссий. Вторая группа топонимов - несомненно восточнославянская. Гипотеза К.-О. Фалька, основанная на ряде новых чтений названий порогов (см. коммент. 29 и след. к гл. 9) и сопоставлении их передачи с традиционной практикой транслитерации иностранных названий в современной Константину византийской литературе, об отражении в них фонетических инноваций, свидетельствующих о выделении к этому времени украинского языка (Folk K.-O. Dneprforsamas namn; Idem. ???), вызвала резкую критику со стороны Ё. Сальгрена (Sahlgren J. Valda ortnamnsstudier. S. 77-86) и Г. Шевелева (Shevelov G. On the Slavic Names; cm. также: Толкачев А.И. О названии. С. 29-60). Эти и другие лингвисты указывают, что ни свидетельства письменных источников, ни материалы сравнительной восточно-славянской фонологии не дают оснований для подобных выводов. В настоящее время оющепризнано, что "славянские" названия порогов являются древнерусскими. Что касается "росских" названий, то все они наиболее удовлетворительно этимологизируются из древнескандинавского (до диалектного распада) или древнешведского (с восточноскандинавскими инновациями) языка. Впервые интерпретация "росских" названий как скандинавских была предложена еще И. Тунманном (Thunтапп J. Untersuchungen. S. 386-390). Попытки вывести "росские" названия из иранских или тюркских языков, предпринимавшиеся в разное время, успеха не имели (ср., например, фантастическую попытку М.Ю. Брайчевского этимологизировать их на основе "скифо-сарматских" языков: Брайчевский М.Ю. "Русские" названия порогов у Константина Багрянородного // Земли Южной Руси в IX-XIV вв.: (История и археология). Киев, 1985. С. 19-30), так же как и предположение об их языковой неоднородности, как "междуародной номенклатуры", которая включала разноязычные топонимы (Юшков. С.В. Общественно-политический строй, с. 51-53; Левченко М.В. Очерки. с. 208-210). Кроме прозрачной скандинавской этимологии корней названий, в пользу скан-динавской принадлежности говорит и их структура, соответствующая основным типам образования микротопонимов, обозначающих в Скандинавских странах островки на реках, мели, пороги и пр. По морфологической структуре "росские" названия порогов разделяются на три группы. 1) Апеллятивы + географический термин fors (от др.-исл. fors, др.-шв. foss - "водопад"). Это названия второго, пятого и возможно, четвертого порогов, аналогичные St6rfors, Degefors, Langfors, Hogfors, Djupfors и другим в Швеции (Sahlgen J. Valda ortnamnsstudier. S. 63), где апеллятивы характеризуют называемый объект (ср. топонимы с терминами h61mr - остров", gryna - "подводная мель", har(a) - "каменная мель" и др.: Ратр В. Ortnamnen i Sverige, 2 utl. Lund, 1970. S. 49-50). 2) Причастия настоящего времени от глаголов, характеризующих порог по действию: третий и шестой пороги. Эта форма также широко распростостранена в микротопонимии Скандинавии: ср. Rjukandi ("дымящийся" - название водопада в Норвегии), Drifandi ("бьющий вверх" - водопад в Исландии), Rennandi ("бегущий" - мифологическая река в "Старшей Эдде"). 3) Именное название порога, характеризующее его, - седьмой и, возможно, четвертый пороги. Грамматическая форма и структура названия первого порога неясны. Использование Константином слова jScooicm - "по-росски" для обозначения языковой принадлежности названий вызвало противоречивые толкования в рамках "норманнского вопроса". Ряд советских историков, крайних антинорманистов, полагают, что определение "росский" употреблено здесь ошибочно в силу недостаточной осведомленности информатора Константина (Тихомиров М.Н. Происхождение. С. 75-77; Юшкпв С. В. Общественно-политический строй. С. 51-53). Не представляется убедительной и крайняя норманистская точка зрения о существовании особого "варяжского" или "скандинаво-русского" языка или наречия (контаминации древнешведского и древнерусского языков), названного у Константина "росским" (Томсен В. Начало. С. 73-74). Следы языковых связей обнаруживаются лишь в лексике - наиболее подвижной части языка. В древнерусском языке, по подсчетам К. Торнквист, к числу бесспорных заимствований можно отнести около 30 слов, исключая ономастику (до нее их насчитывали до 120); из них лишь около 10 попали в древнерусский до XIV в. (Thornqvist С. Studien fiber die nordischen Lehnw6rter im Russischen. Uppsala; Stockholm, 1948). В древнешведском насчитывается 12 слов древнерусского происхождения или тюркских, попавших через древнерусское посредство (Мельникова Е.А. Древнерусские лексические заимствования в шведском языке // Древнейшие государства на территории СССР, 1982 г. М., 1984. С. 62-75). Для сравнения достаточно отметить, что скандинавское завоевание Англии, продолжавшееся с конца IX по 1042 г., оставило следы в лексике (до 10% словарного состава) и морфологии английского языка, что нормандское завоевание Англии привело к созданию романского лексического пласта, к изменениям в фонетической системе языка и некоторым инновациям в морфологии (Bjorkman Е. Scandinavian Loan-Words in English / / Studien in englische Philologie. 1900. Bd. 7; 1902. Bd. 11; Serjeantson М. A History of Foreign Words in English. L., 1937. P. 64-82; Ильиш Б.А. История английского языка. М., 1968. С. 167-171, 183-192, 208-209). Указанный Томсеном единственный случай контаминации славянского и скандинавского корней в топонимии (град/gardr) как результат смешения языков вызывает большие сомнения, так как топонимы с этим корнем удовлетворительно объясняются как собственно скандинавские (Мельникова Е.А. Восточноевропейские топонимы). Таким образом, каких-либо доказательств существования "варяжского языка" в Восточной Европе, который мог бы быть назван у Константина "росским", нет. В неизбежно двуязычной прослойке (дружинная и торговая среда), несомненно, происходили искажения и контаминации - в основном на лексическом уровне - языковых форм. Однако, насколько можно судить и по данным древнерусского и древнешведского языков, и по сообщению поздней "Саги об Ингваре" об изучении русского языка дружинниками Ингвара во время их пребывания в Новгороде (Yngvars saga vfcn"orli. K0benhavn, 1912. S. 12), проблема языкового общения решалась путем освоения норманнами русского языка (в той или иной степеи). Особого же - лексически, морфологически и фонетически оформленного - языка или диалекта в условиях количественно подавляющего славянского населения и быстрой ассимиляции скандинавов создано не было. Употребление слова "по-росски" по отношению к бесспорно скандинавским наименованиям порогов, очевидно, говорит о том, что Константин на основании полученной информации отождествляет язык росов с древнескандинавским, т.е. с языком части дружинников киевских князей. В то же время сам факт перечисления императором названий на двух языках подтверждает двуязычие этой среды. Однако ни "росские", ни славянские наименования не несут каких-либо следов языковых взаимовлияний: славянизации скандинавских или скандинавизации славянских топонимов. Возможно, на существование прослойки, говорившей на этих двух языках, указывает сообщение Льва Диакона о посылаемых Иоанном Цимисхием в лагерь Святослава лазутчиках, "владеющих обоими языками" (Лев Диакон. История. 6. 58). Вряд ли под вторым (кроме славянского) языком имеется в виду греческий: его знание было само собой разумеющимся. Таким образом, языковая принадлежность названий представляется несомненной: "славянских" - древнерусскому, "росских" - древнескандинавскому языкам. Более сложны и спорны три других вопроса, связанные с интерпретацией названий порогов, сформулированные еще в 1955 г. Г. Шевелевым, но до сих пор не получившие разрешения. Во-первых, неясно соотношение трех элементов: "росского", славянского названий и греческого перевода или пояснения. В разных случаях их соотношение различно: от полного совпадения всех трех элементов (для второго порога) до полного их расхождения (для седьмого порога). Поэтому, по словам Шевелева, "исследователь должен решить, будет ли он подходить к каждому случаю индивидуально, или искать какую-либо общую систему" (Shevelov G. On the Slavic Names. P. 505). Выявить систему соответствий до сих пор не удалось, и большинство исследователей вынуждено анализировать каждую группу названий изолированно или объяснять все случаи отклонений от избранной системы. Во-вторых, спорным является вопрос о языке первоначальных названий порогов (древнерусском или древнескандинавском). Если принять (с определенными оговорками и поправками) мнение Константина о соответствии "росских" и славянских названий, как это делает большинство ученых (А. Карлгрен предполагает первоначальное существование двух самостоятельных систем: Karlgren A. Dneprfossemes nordisk-slaviske navne. S. 14-25), то очевидно, что одна из групп названий является переводом другой. Представляется неубедительным предположение К.-О. Фалька, что номенклатура порогов сложилась в IX в. в процессе освоения скандинавами Днепровского пути и была заимствована и переведена славянами (Falk K.-0. Dneprforsarnas namn. S. 39-40). Критику этого взгляда см.: Shevelov "G. On the Slavic Names. Особенно Р. 526). Заслуженно более широкое распространение получил взгляд о первоначально славянском происхождении названий порогов, расположенных в зоне, примыкающей к области расселения восточных славян (Миллер АО. Названия. С.19-31; Ekblom R. Die Namen. S. 151-174; Толкачев А.И. О названии. С. 36). Это предположение, как кажется, подтверждается и тем, что при несовпадении значений "славянских" и "росских" названий перевод соответствует первым, а не вторым (см. коммент. 29, 35, 42, 43 к гл. 9). Наконец, в-третьих, неоднозначен и ответ на вопрос о языковой принадлежности информатора Константина: был ли он скандинавом или славянином, или две группы названий почерпнуты из разных источников. М.В. Левченко (Очерки. С. 210) "редполагает существование двух информаторов: болгарского купца, знакомого с Днепровским путем, и скандинава, служившего в Византии. Некоторые транслитерации славянских названий действительно свидетельствуют о возможном южнославянском посредстве. Однако убедительных доказательств этой гипотезы нет. Фальк указывает, что пропуски некоторых названий ("по-росски" или "по-славянски"), приведение одного названия при сходстве его звучания в обоих языках свидетельствуют скорее об одном информаторе, каковым, по его мнению, должен был быть "двуязычный варяг" (Falk K.-O. Dneprforsarnas namn. S. 231). Дж. Бьюри, однако, отметил, что славянские названия в целом подвергались меньшему искажению, чем "росские", а это может указывать на славянское происхождение информатора (Bury J. The Treatise. P. 541; см. также: Karlgren A Dneprfossemes nordisk-slaviske navne. S. 24-25; Миллер В. Названия. С. 30). Д. Оболенский высказывает предположение, что автором 9-й главы мог быть византиец - член посольства в Киев в 944 г., получивший там сведения от какого-либо скандинава, хорошо владевшего древнерусским языком, или славянина, знавшего скандинавский (DAI. II. Р. 19). 29. Название порога *Эссупи Константин поясняет: "Эссупи, что означает по-росски и по-славянски "Не спи"". Это как будто предполагает одинаковое или по крайней мере сходное звучание скандинавского и славянского названий. *Эссупи, как принято считать, отражает славянское "не съпи", соответствующее и приводимому Константином значению топонима. Опущение начального v объяснялось еще А. Бандури (Bandurius A. Imperium orientale sive antiquitates Constantinopolitanae in quatuor partes distributae. P., 1711. Col. 173) его слиянием с конечным v предшествующего слова, т.е. восстанавливалась форма *Нессупи. "Росское", т.е. скандинавское, название порога (см. коммент. 28 к гл. 9), однако, убедительно восстановить не удается. Пытаясь согласовать значения славянского и "росского" названий, Томсен предложил выражение ne sofi - "не спи" от др.исл. глагола sofa (Томсен В. Начало. С. 54), фонетически близкое славянскому "не съпи" Однако сам Томсен был вынужден отказаться от этой интерпретации, так как, во-первых, отрицательная частица ne обычно не употреблялась вне сложных отрицаний типа hvartki... ne и др.; во-вторых, повелительное наклонение сильных глаголов (к которым принадлежит глагол sofa) не имело окончания -i-, типичного лишь для слабых глаголов на -е, и, в-третьих, формы повелительного наклонения не употреблялись в древнескандинавских топонимах. Позднее он предложил читать ves uppi (от глагола vera (архаичн. vesa) uppi - "быть бодрствующим" (Thomson V. Samlede afhandlinger. Kobenhavn; Kristiania, 1919. В. I. S. 299-300). Однако и эта форма не может полностью объяснить греческую транслитерацию с двумя сигмами и выпадением начального -v-. Л. Карлгрен предположил, что *Эссупи представляет собой древнешведское причастие наст. вр. supandi от др.-исл. supa "пить, сосать", видоизмененное в "не спи" в результате народной этимологизации в славяноязычной среде, т.е. название этого порога - того же морфологического типа, что и названия Геландри и Jleaнди (Karlgren A. Dneprfossernes nordisk-slaviske navne. S. 103-105). (E.M. В. П.) Во всяком случае, несомненно, что греческий перевод "не спи" отражает интерпретацию этого названия как "не съпи", хотя сама эта интерпретация могла быть и вторичной (т.е. возникнуть в качестве народной этимологии). (А.З.) К.-О. Фальк предложил новое чтение: ??? как транскрипцию славянского "уступи" (мн.ч. от "уступъ", которое обозначало также "порог": Срезневский И.И, Материалы. Т. 2. Кол. 1208), созвучного др.-шв. stupi - "водопад" (Folk К.-О. Dneproforsarnas namn. S. 83-90). Древнескандинавская параллель славянскому "уступи" может представлять собой образование с апеллятивом stup, обозначающим отвесную стену уступа и иногда использующимся в образовании названий порогов в Скандинавии. Чтение Фалька было с оговорками принято Г. Шевелевым (Shevelov G. On the Slavic Names. P. 507-508, 527) и Р. Экблумом (Ekblom R. Die Namen. S. 167-169), но подверглось критике Е. Сальгрена, который предположил, как и в случае с названием ??? образование слабого существительного от др.-шв. глагола supa со значением "сосать, всасывать" (которое, однако, не встречается в шведских топонимах): SahlgrenJ. Valda ortnamnsstudier. S. 77-78. Позднее он предложил чтение названия как др.-шв. а-supi - "всегда поглощающий, засасывающий" от др.-шв. наречия а (др.-исл. ж) и др.-исл. sopi - "глоток" (Ibid. S. 74-75). Таким образом, интерпретации Сальгрена, как и вторая гипотеза Томсена, плохо согласуются с греческой транслитерацией и значением названия, приведенные Константином. Конъектура Фалька, хотя и возможная, не учитывает значение названия хотя сближает фонетически "росское" и славянское названия. Наиболее распространенным и убедительным остается предположение, что Константин сохранил лишь славянский топоним, "росский" же был утерян при копировании текста (DAI. II. Р. 43). Первый названный Константином порог традиционно отождествляется со Старо-Кайдацким (Барсов Я. 77. Очерки. С. XII), упомянутым впервые в форме Кодак (Кадак) в "Книге Большому Чертежу" (XVII в.).Этот порог - первый из девяти - находился в 18 км вниз от станицы Днепропетровская и состоял из нескольких уступов. (E.M., B.П) 30. Императорский манеж для конно-спортивных игр на территории Большого дворца в Константинополе. Точные размеры его неизвестны; предполагается, что его ширина достигала 70 м (DAI. II. Р. 43-44). 31. В рукописи - лакуна. Принимаем конъектуру Ив.Дуйчева - ???. (Г.Л.) 32. Вместо неясного ??? принимаем конъектуру Меурсия ??? ("ударяя, толкая, направляя"). (Г.Л.) 33. Оба названия второго порога и его перевод на греческий язык хорошо согласуют между собой. "Росское" *Улворси отражает др.-.исл. и др.-шв. Holmfors, возможно, в форме дат.п. ед.ч. Holmforsi. Первая основа holm-/(h)ulm- означает "остров" и широко применяется в образовании топонимов как -d- Скандинавии (Bornholmr), так и вне ее (Holrngardr). Вторая - терминологическая - основа -fors ("водопад") также широко расспространена (см. коммент- 28 к гл. 9). Значение "росского" названия - "Островной порог". (Е.М.. В.П.) Славянское название *Островунипрах сравнительно точно отражает словосочетание "островьныи прагъ"; огласовка -pa- - явно южнославянская; возможно также, что в слове "островьныи" -ь- сменился на -ъ- (отсюда передача его в виде -оu-) в силу южнославянского смешения -ъ- и -ь- (Толкачев А. И. О названии. С. 49-50). Таким образом, это название, скорее всего, дошло до Константина через южнославянское посредство. (Ср. сведения о "горах" - коммент. 22 к гл. 9.) В конечном *-х- слова *-прах многие исследователи усматривают отражение фрикативной согласной, выступающей в более позднее время в украинском языке. Чтобы избежать этой трудности, A.M. Селищев (Селищев A.M. [Pen.] H.H. Дурново. Очерк истории русского языка. М., 1924 // Изв. ОРЯС АН СССР. 1927. Т. 32. С. 312) возводит *-прах не к слову "прагъ" ("порог"), а к слову "прахъ" ("водяная пыль", "брызги"), которое этимологически соответствует др.-сканд. -fors ("водопад, порог") (хотя и не столь полно, как утверждает Селищев, поскольку исконные ступени огласовки здесь различны). Однако слово "прахъ" применительно к "водяной пыли", "брызгам", "порогу" нигде в славянском мире не засвидетельствовано. Гипотезу Селищева справедливо критикует А.И. Толкачев (О названии. С. 56-57); он же указывает на то, что конечное *-х- (вместо ожидаемого -гамма-) может быть объяснено закономерностями адаптации иноязычных названий в греческом языке. Отсутствие гласной после *-х- в *-прах (равно как после -т- в *Неасит - см. коммент. 35 к гл. 9) не может служить свидетельством того, что в древнерусском языке Х в. пали конечные редуцированные: оно может объясняться состоянием фонетической эволюции в южнославянском; возможна также переделка окончания в устах норманна или грека (А.З.) Таким образом, и "росское", и славянское названия совпадают по значению: "Островной порог". Как отметил еще Томсен (Начало. С. 54-55), в переводе Константина те же элементы названия переставлены местами: "Островок порога", когда следовало бы: ???. Ё. Сальгрен объясняет перестановку невнимательностью автора или копииста (Sahlgren J. Wikingerfahrten. S. 317). Этот порог обычно отождествляется с одним из двух следующих за Кодаком порогов: Лоханским или Сурским, оба они включают ряд мелких островков. Поскольку эти пороги располагались на небольшом расстоянии друг от друга (ок. 500 м), не исключено, что они считались одним протяженным порогом (см.: Томсен В. Начало. С. 55; Folk К.-О. Dneprforsamas namn. S. 25). (E.M., В.П.) 34. Для третьего порога Константин приводит одно название *Геландри, поясняя, что по-славянски оно означает "шум порога". Приведенное им наименование является не славянским, а "росским", т.е. скандинавским, и соответствует др.-исл. gjallandi, др.-шв. gaellandi, причастию наст. вр. от глагола gjalla/gaella - "громко звучать", звенеть" (О происхождении р в транслитерации см.: Vasmer М. Zu den Namen. S. 99-100). Таким образом, значение "росского" названия согласуется с указанным Константином и с известным по источникам XIX в. названием четвертого порога Звонец или Звонкий. Славянский топоним в тексте отсутствует; предполагается, что он был образован от корня "звон-". Обычно его отсутствие объясняется случайным пропуском у Константина. А. Карлгрен, однако, полагает, что славянское название не дано Константином из-за его созвучия "росскому", и возводит его к славянским корням gul-, gl- gal-, gol-, обозначающим различные звукоподражательные сочетания (Karlgren A. Dneprfossernes nordisk-slaviske navne. S. 135-137). Эта точка зрения малоубедительна, поскольку название порога с корнем "звон-" (семантически оправданным в данном случае) сохранилось до XX в. Порог Звонец находился в 5 км от Лоханского. 35. Подробно описывая четвертый порог, Константин указывает два его названия: Русское" *Аифор и славянское *Неасит. "Росское" название имеет скандинавское происхождение. Существуют две интерпретации его в зависимости от толкования второй части топонима. Если она понимается как др.-шв. fors, утратившее в греческой транслитерации конечную -с-, то перед нами образование, подобное *Улворси (см. коммент. 33 к гл. 9) и *Варуфорос (см. коммент. 40 к гл. 9), которые сохранили кнечное -с-. Название *Аифор могло утратить этот звук в греческой передаче на стыке со . словом, начинавшимся с сигмы. На эту возможность указал еще И. Тунманн (Thumann J. Untersuchungen. S. 388). Ё. Сальгрен, соглашаясь с этим толкованием второй части названия, предположил, что первая - производное от др.-исл. eictr, др.-шв aeidr -"волок, перешеек", и весь композит aei(d)fors имел значение "водопад на волокe" что согласовывалось бы с условиями преодоления этого порога (Sahlgreti J. Valda ortnamnsstudier. S. 70-73, где приведены многочисленные примеры употребления слова eidr в топонимах). Аналогичные названия, Edefors, известны в Хельсингеланде Медельпаде и других областях Швеции. По интерпретации В. Томсена (Томсен В. Начало. С. 56-61), это название соответствует др.-шв. aifor(r), где вторая часть композита является прилагательными forr - "стремительный", а первая соответствует др.-шв. -ае- (др.-исл. е) - "всегда, постоянно". На основании палеографических и семантических соображений К.-О. Фальк отказался от чтения И. Тунманна и Е. Сальгрена и присоединился к мнению Томсена, указав, что оно поддерживается двумя возможными случаями употребления этого названия в шведских рунических надписях: aifur (Pilgard, Gotland) и ifurs (Fjuckby, Uppland: Мельникова Е.А. Скандинавские рунические надписи. N 17 b 87; Krause W. Der Runenstein von Pilgards. Gottingen, 1952), где в первом случае также отсутствует конечное -с- (Falk K.~0. Dneprforsarnas namn. S. 148), Однако, как справедливо указал Сальгрен, прилагательные в эпоху викингов не использовались в образовании топонимов (Sahlgren J. Valda ortnamnsstudier. S. 65) и морфологически реконструкция Томсена не имеет аналогий. Р. Экблум (Ekblam R. Die Namen S. 171-173) выражает сомнения в интерпретациях и Томсена, и Сальгрена. полагая, что вопрос об этимологии названия *Аифор остается открытым. (Е.М., В.П) Славянское название порога *Неасит очевидным образом связано с его позднейшим названием Ненасытен, Нснасытецкий. Пояснение Константина ("так как в камнях порога гнездятся пеликаты") соответствует значению ст.-лав. не-асыть" ("пеликан") Вполне вероятно, что такое осмысление вторично, т.е. возникло уже на южнославянской почне (Толкачев А. И. О названии. С. 40-41), Первичное значен иеславянского nejesytъ- "ненасытный". Именно оно и могло лежать в основе первоначального восточнославянского названия порога. Мощь этого порога вполне отвечает такому названию, В пользу такого предположения говорит и его позднейшее название. Конъектура Томсена (Томсен В. Начало. С. 58 59): *Невасит - не представляется необходимой, Замена древнего "неиасыть" новым "ненасытьнъ, нснасытьць" могла наступить позже, когда слово "нсюсьпь" стало утрачивать свою первоначальную морфологическую прозрачность. (А.З.). Порог отождествляется с известным в XIX в. порогом Ненасытецкий, одниим из самых опасных на Днепре, в 6,5 км ниже четвертого порога. 36. О нападениях, печенегов см. также ниже в сообщении о переправе через Днепр (см, коммент. 44-46 к гл. 9): опасность этого участка Днепровского пути неоднократно ог мечается и в Повести временных лет: именно здесь погиб па пути из Византии Святослав; киевские князья высылают к порогам охрану для сопровождения "гречников" (купцов, торговавших с Византией) и т.д. (ПСРЛ. М., 1908. Т. 2. Стб. 468,541), В гл. 2 указывается, что торговые отношения "росов" с Византией возможны лишь при условии мира с печенегами. 37. Вещи, находящиеся в моноксилах, упоминаются также при описании первою порога, Вероятно, имеются в виду товары для продажи в Константинополе. Возможно, кроме рабов (см. ниже коммент. 38 к гл. 9), росы везли в Византию икру и дорогую соленую рыбу (семейства осетровых), так как сезонная добыча икры в низовьях Днепра совпадала с временем прохода в Черное море каравана на Константинополь (Литаврин Г.Г. Древняя Русь. С. 73). Подробнее см.: DAI. II. Р. 44-45. 38. Рабы - единственный вид "товара", упомянутый Константином в связи с экспедицией росов в Константинополь. Видимо, рабов держали в цепях во время пеших переходой у порогов, чтобы воспрепятствовать побегу: о прецедентах бегства рабов от росов в Византии свидетельствуют договоры Руси с греками 911 и 944 гг. Рабы на ходили сбыт на рынках Константинополя,, особенно в середине Х в. 39. В Х в. употреблялись византийская (1574 м 16 см) и римская (1480 м) мили (Schilbach E. Byzantinische Metrologie. Milnchen, 1970. S. 32-36). Протяженность Ненасытецкого порога, по описаниям, около 2,5 км, что в несколько раз меньше указанной Константином длины: 6 византийских миль = 9 км. Поэтому Д. Оболенский предполагает, что росы высаживались на берег значительно выше порога, а спускали моноксилы значительно ниже (DAI. П. Р. 48) (Г. Л.) 40. Для пятого порога Константин приводит "росское" название *Варуфорос и славянское *Вулнипрах, однако не объясняет их значения. "Росское" название отражает др.-исл. barufors, композит, имеющий в качестве второй части слово fors в грецизированной форме *форос (ср. коммент. 33 и 35 к гл. 9); первая основа композита - др.-исл. baru - род.п. ед.ч. от bara - "волна" (Томсен В. Начало. С. 61; Sahlgren J. Valda ortnamnsstudier. с 72; Ekblom R. Die Namen. S. 171). K.-O. Фальк полагает, что название можно связать с встречающимся в древнескандинавских топонимах термином vara (род. п. varu) - "остров, скала, выступающая из водьГ, т.е. в целом значение топонима - "водопад с высокими утесами и островками" (Falk K.-O. Dneprforsarnas namn. S. 163-164). Это чтение признано Сальгреном возможным (Sahlgren J. Valda ortnamnsstudier. S. 72). Критику чтения Фалька см.: Shevelov G. On the Slavic Names. P. 511-512). (Е.М., В.П.) Все исследователи, кроме Фалька, связывают славянское название *Вулнипрах с древнерусским "вълна" ("волна"). Правда, характер аффиксальной морфемы в *Вулни- не вполне ясен; с разной степенью вероятности здесь можно видеть: "вълньныи" (в этом случае *Вулни может быть опиской вместо *Вулниyb), „вълньнъ" (*Вулни вместо *Вулнин), „вълнигъ" (или „вълнъгъ"; ср. позднейшее название порога), „вълны" (род. п. ед. ч.; правда, порядок слов в этом случае ненормален для древнерусского и вся конструкция может быть объяснена лишь как калька со скандинавского barufors, возникшая в устах норманна). Фальк (Falk K.-O. Dneprforsarnas namn. S. 166-171) истолковывает *Вулни как vurny из voljbnyjb ("вольный") и видит в этом написании свидетельство того, что в южнорусском говоре Х в. уже пали срединные редуцированные и о в новозакрытом слоге перешло в и. Гипотеза Фалька маловероятна, в частности, потому, что связь названия данного порога именно со словом „волна" надежно засвидетельствована позднейшим его украинским названием Волшг, Волшг (тогда как название Вшьний носил совсем другой порог - последний по счету) (А.З.) Порог отождествляется с шестым днепровским порогом, носившим название Волнигский, Волнисский (Барсов Н.П. Очерки. С. XIII, укр. Вовшг) и лежавшим в 14км ниже Ненасытецкого. (Е.М., В. П.) 41. Объяснение Константина "ибо он образует большую заводь" не соответствует значению ни "росского", ни славянского топонимов: "Волновой порог". Ал. Лерберг предложил поэтому эмендацию: *динин- - "водоворот" вместо *лимнин- (Lehr-berg A.C. Untersuchungen zur Eriauterung der alteren Geschichte Russlands. SPb., 1816. S. 366-367), которая была принята Томсеном и др. Н.В. Малицкий, однако, счел возможным не исправлять текст, так как *лимнин- позволяет интерпретировать "заводь" как "запруда" и указывает, по его мнению, на наличие небольшой гавани внизу порога (Латышев В. В., Малицкий Н.В. Сочинение. С. 56, примеч. 24). 42. Для шестого порога Константин приводит все три компонента: "росское" название *Леанди, славянское *Веручи и перевод - "Кипение воды", однако в существующих интерпретациях они не согласуются между собой. "Росское" название имеет прозрачную этимологию, являясь причастием наст. вр. др.-исл. hiaejandi, др.-шв. le(i)andi от глагола hkeja/lea - "смеяться" (Томсен В. Начало. С. 61-62; Миллер В.О. Названия. С. 27; Sahlgren J. Valda ortnamnsstudier. S. 64-69). (Е.М., В. П.). Славянское название отражает др.-рус. "вьручии" ("кипящий, пузырящийся"). Греческое -е- соответствует здесь звуку -ь-, -оu- передает восточнославянское -у- из -*о-(ср. выше коммент. 8 к гл. 9). Попытка Б. Клейбера (Kleiber В. Zu den slavischen Namen der Dnjeprschnellen // ZfSP. 1959. Bd. 28. H. 1. S. 90-91) связать это название со словом "ручей" неубедительна. (А.З.) Локализация порога неопределенна. В. Томсен отождествляет его с Тавол-жанским, упомянутым в XVI в. и расположенным между Будиновским (Будило, будильный) и Лишним. Однако Таволжанский не является в полном смысле порогом и даже, как правило, не отмечался на картах. Подробнее см.: DAI, II. Р. 50. (Е.М., В.П.) 43. В той форме, как они даны Константином, три компонента названия этого порога не соответствуют друг другу ни морфологически, ни семантически. "Росское" название рассматривалось В. Томсеном и вслед за ним другими исследователями как дат. п. мн. ч. strokum от др.-исл. strok (п.) / struk (m.) - "течение в проточной воде" (Томсен В. Начало. С. 62-63). Однако использование дательного падежа в названиях речных объектов нетипично для древнескандинавских языков (в противоположность названиям населенных пунктов), на что указал Ё. Сальгрен (Sahlgren J. Valda ortnamnsstudier. S. 73) - Пытаясь объяснить окончание -ouv в греческой форме, он предположил, что название *Струкун отражает один из типов названий шведских порогов, образо-ванных как слабая отглагольная форма от сильных глаголов: *strukn - stryka (ср. *Rotn - ryta, sugn - suga и др. (Ibid. S. 64). Предложенное Сальгреном название этимологически совпадает с названием озера и острова в Вестеръётланде Straken Попытка согласовать "росское" и славянское названия привела К.-О. Фалька предположению, что *Струкун может являться формой дат. п. мн. ч. strukum от др.-исл. struk - "узкая часть русла реки, теснина" (Falk К.-О. Dneprforsamas namn. S. 207-217). Он привел значительное число аналогичных употреблений дательного падежа шведской топонимии эпохи викингов, ссылаясь на мнение К. Хальда о продуктивности этого типа образования топонимов (Hold К. De danske Stednavne раа -um // Universitets-Jubilaeets danske Samfund. Kobenhavn, 1942. N 333. S. 49). (E.M.. В.П.) На основании палеографических соображений Фальк предложил принятую и здесь конъектуру *Настрези вместо *Напрези, считая изменение исконного -стр- на -пр- ошибкой переписчика (Falk К.-О. Dneprforsamas namn. S. 217-222). Он рассматривал *Настрези как отражение незасвидетельствованного слова *nastrьzьje, производного от strьzь ("узкое место реки с сильным течением, стрежень"). Более убедительной представляется интерпретация Р. Экблума (Ekblom R. Die Namen. S. 151-154, 156-167, 174) na strьzi ("на стрежне"). Славянское название означает, таким образом, "порог на стрежне", т е вполне соответствует по смыслу скандинавскому названию этого же порога. Топонимы с предлогами „на" и „въ" (типа „На броду", „Въ бору") хорошо известны в Древней Руси-так назывались, в частности, многие населенные пункты в древней Новгородской земле. (А. 3.) Идентификация порога затруднительна. Обычно он отождествляется с восьмым или с девятым порогом, называвшимися соответственно Лишний и Вильный (Вольный) Подробнее см.: DAI. II. Р. 52. (Е.М.. В.П.) 44 "Переправу Крария" принято отождествлять с засвидетельствованным с конца XVI в. названием брода "Кичкас", расположенного в 15 км ниже порога Вильный, последнего из днепровских порогов. Наиболее убедительное обоснование названия предложил К.-О. Фальк (тюркские и армянские этимологии признаны неубедительными). Указывая на то, что в греческом минускуле переписчики часто путали буквы -бетта- и -к-, Фальк предложил читать *Bpapиу вместо *Kpapиу. В этом случае он считает возможным связать название с выражением др.-шв. Vrar faeria (от vra в форме род. п. ед. ч. vrar - "угол, поворот") - "переправа у поворота", где vrar было понято как имя собственное и передано *Bpapиу (с греческим окончанием -iou), а faeria правильно переведено как тсераца - "переправа" (Falk К.-О. *Перама тоу Kpapиу). С. 106-137). Он приводит ряд древнескандинавских и древнеанглийских аналогий употребления этих слов в топонимике и указывает на топографические особенности соответствующего места на Днепре, объясняющие возникновение названия (ниже последнего порога Днепр делает крутой поворот, сужаясь до 183 м). Ср.: Vasmer M. Zu den Namen. S. 98-101. Как следует из текста, брод Кичкас был важным пунктом на торговых путях юга Восточной Европы. Здесь пересекались Днепровский путь с путем из Киева в Крым (Херсон; см. коммент. 47 к гл. 9), а также маршруты сезонных миграций печенегов; возможно, здесь же проходила дорога в Хазарию, на Нижнюю Волгу и в Таматарху (Тмутаракань). Последняя связывалась с Киевом также водным путем: через Днепр и Черное море (см. коммент. 12 к гл. 42). 45. Собственно "херсониты из Росии" (???). Обычно считается, что это жители Херсона, возвращающиеся обратно из Руси. 46. Речь идет, следовательно, о печенегах, живших на правобережье Днепра, которые переправлялись на левый берег, чтобы продолжать путь к Херсону. (Г.Л.) 47. О связях Руси с Херсоном в Х в., преимущественно торговых, можно судить по глиняной таре - остаткам амфор, производимых в Херсоне и встречающихся на древнерусских поселениях по Днепровскому пути вплоть до Гнездова (Археология Украинской ССР. Т. 3. С. 476, 547). А.Л. Якобсон предполагает, что наиболее интенсивными были связи херсонитов с Приазовской Русью - "росами", обосновавшимися в Х в. в Тмутаракани (хазарской Таматархе); по договору с греками 944 г. Русь обязана была защищать Корсунскую землю от черных болгар, обитавших в Приазовье, русский же князь не имел права контроля над городами "Корсунской страны", что может свидетельствовать о непосредственной близости базы русских дружин к Херсону (Якобсон А.Л. Крым. С. 57-61). Впрочем, вопрос о времени появления древнерусского населения в Крыму и в Тмутаракани остается дискуссионным. 48. Данные археологии и письменных (косвенных) свидетельств о ширине ипподрома (он располагался близ Большого императорского дворца и использовался для спортивных состязаний и праздничных церемоний) расходятся (около или более 100 м). Ширина же Кичкасской переправы определяется в 150-180 м. Д. Оболенский считает, что эти сведения приблизительно соответствуют действительности (DAI. II. Р. 53). (Г.Л.) 49. Место, трудное для понимания. Принимаем конъектуру Р. Дженкинза (??? место ???) и его понимание ???, не как "высоты", а как "длины" порога. (Г.Л.) 50. Речь идет, видимо, о высоком правом береге Днепра, с которого спускаются печенеги к переправе. (Г. Л.) 51. Остров Св. Григорий - о. Хортица, лежащий в нескольких километрах ниже брода Кичкас. В Воскресенской летописи (под 1223 г.) назван Варяжским островом (ПСРЛ. СПб., 1856. Т. 7. С. 130). В последующее время постоянно использовался как русская база против половцев и монголо-татар (ПВЛ. Ч. 1. С. 183-184 и др.). На острове обнаружены остатки древнерусского поселения, древнейший слой которого датируется Х-XI вв. О торговой активности населения могут свидетельствовать обнаруженные здесь арабские монеты (Сокульский А.Л. и др. Раскопки славянского поселения на острове Хортица // Археологические открытия, 1976 г. М., 1977. С. 373-374). Во время строительства Днепрогэса в 1928 г. у Хортицы на дне Днепра были обнаружены четыре меча и один клинок без рукояти. Судя по надписям, клинки - франкского происхождения, по орнаментации рукоятей - смонтированы в Скандинавии во второй половине Х - начале XI в.; еще один меч Х в. найден в протоке устья Днепра (Кирпичников А.Н. Русское оружие. М.; Л„ 1966. Вып. 1. С. 29,48-49,78). Чрезвычайно интересно наименование острова, данное ему, конечно, христианами, может &ыть - уже русскими (их было немало даже среди ближайшего окружения Игоря, как об этом позволяет судить договор с греками 944 г.). В таком случае следующее ниже описание языческих обрядов, совершаемых росами в начале их пути к Константинополю, можно расценить как проявление сознательной конфронтации с приверженцами проникавшего на Русь христианства (остров носил имя христианского святого). Ср.: DAI. II. Р. 54-55. 52. Исследование ритуала жертвоприношений на о. Св. Григорий породило полемику об этнической принадлежности отправлявших культ. Делались попытки, опираясь на сравнительный материал, доказать скандинавскую (DAI. II. Р. 55-56) или славянскую (Дуйчев И. С. К вопросу. С. 31-34) их принадлежность. Поиски этнической атрибуции ритуалов представляются, однако, малоперспективными: поклонение дубу (см.: Фрезер Дж. Золотая ветвь. М., 1928. Вып. 1, гл. 19; Иванов Вяч.Вс., Топоров В.Н. Исследования. С. 6-167), принесение в жертву петухов (Фрезер Дж. Золотая ветвь. М., 1928. Вып. 3. С. 165-166) и мелкие приношения еды божествам известны едва ли не всем бродам Европы. Аналогии, прежде всего этнографические, могут быть полезны для Уяснения семантики ритуалов. Так, в восточнославянских заговорах дуб (береза и т.п.) может выступать как мировое древо, расположенное на острове среди океана (Иванов Вяч.Вс., Топоров В.Н. Исследования. С. 31-32), что напоминает реальную ситуацию на о. Хортица перед выходом в Черное море. Ритуалы, приуроченные к мировому древу, наделялись наибольшей сакральностью: вероятно, стрелы, втыкавшиеся по кругу, ограждали сакральную территорию, на которой совершался ритуал. В славянской традиции, восходящей к индоевропейской, дуб - дерево громовника Перуна, атрибутом и оружием которого считались стрелы (Там же. С. 85-86. Ср. находки стрел на славянском святилище на р. Воргол: Москаленко А.Н. Святилище на р. Воргол // СА. 1966. N 2. С. 203-209). Перуном клялись Олег и его дружина; с благодарностью к высшему существу обращались, по-видимому, и росы, прошедшие пороги - самую опасную часть пути. Показательно, что именно на водных артериях, связанных с активностью росов, обнаружены два языческих памятника, свидетельствующих о культе дуба: первый был обнаружен на дне Десны между Черниговом и Остром - ствол дуба с всаженными в него четырьмя кабаньими клыками (Каргер М.К. Древний Киев. Т. 1.С. 159-160); второй такой же дуб был найден при расчистке русла Днепра ниже устья Десны: в его ствол было вставлено девять кабаньих челюстей. Вероятно, дуб стоял у переправы через Днепр на пересечении пути из Чернигова в Киев и "из варяг в греки** (Ивакин Г.Ю. Священный дуб языческих славян // СЭ. 1979 №2 С. 106-115). Жертвоприношение петухов связано, по всей вероятности, с гаданием о предстоящем плавании. Приводимые И.С. Дуйчевым параллели - жертвы петухов, которых топили (по сообщению Льва Диакона) воины Святослава в Дунае, а также петуха и курицы, брошенных в погребальную ладью в рассказе Ибн Фадлана, - связаны с погребальным и поминальным культом. Описание Ибн Фадлана не может быть подтверждением того, что "принесение петухов в жертву - исключительно pyccкий обычай" (т.е. славянский: Дуйчев И.С. К вопросу. С. 33), так как оно воспроизводит ритуал типично скандинавского трупосожжения в ладье. 53. Меурсий предлагает опустить здесь отрицание ои ("не"), ибо, как следует из даль-нейшего, вплоть до р. Селины росы именно боятся печенегов. Поправка устраняет очевидное противоречие в тексте, хотя не снимает полностью сомнений, так как росы боятся печенегов и в районе порогов, а не только начиная от о. Св. Эферий ("от этого острова"). (Г.Л.) 54. Обычно отождествляется с Сулиной, центральным из трех рукавов дельты Дуная (DAI. II. Р. 57). 55. Остров Св. Эферий традиционно отождествлялся с о. Березань напротив дельты Днепра. Другая гипотеза отождествляет о. Св. Эферий с западной часть Кинбурн. ского полуострова, которая в древности представляла собой остров, омываемый лиманом, морем и рукавом Днепра (Погорелая В. В. Остров св. Эферия // Древнейшие государства на территории СССР, 1984 г. М., 1985. С. 188-198). Стоянки скандинавов на островах в дельте Днепра подтверждаются находкой на о. Березань фрагмента рунической надписи на камне, имеющем черты сходства с готландскими руническими камнями (Браун Ф.А. Шведская руническая надпись, найденная на о. Березани // Изв. Археологич. комиссии. СПб., 1907, Вып. 23. С. 66-75; Мельникова Е.А. Скандинавские рунические надписи. С. 154-155). Археологические раскопки указывают на временный, но периодически возобновлявшийся характер заселения о. Березань в Х-XI вв., что связано, видимо, с обитанием там моряков и рыболовов (Горбунова К. С. О характере поселения на острове Березань // Проблемы археологии. Л., 1979. Вып. II. С. 170-174). Там росы переоснащали свои моноксилы для морского путешествия. О важности о. Св. Эферий и для росов, и для византийцев свидетельствует договор 944 г.: русские не имели права зимовать в устье Днепра, на Белобережье и у Св. Елферия (Эферия. О летописных вариантах названия см.: Шахматов А.А. Повесть временных лет. Т. I. С. 57, примеч.). С наступлением осени они должны были отправляться на Русь (ПВЛ. Ч. 1, С. 37), что соответствует сведениям Константина о начале полюдья в ноябре. Вряд ли, однако, запрет росам зимовать на о. Эферия связан с полюдьем или с попытками росов использовать стоянку здесь для каких-либо иных путешествий по морю поздней осенью. Скорее всего, запрет обусловлен опасениями со стороны византийцев конкуренции, которую росы как рыбаки и добытчики соли могли бы составлять херсонитам, если бы стали здесь постоянными поселенцами (см.: Литаврин Г. Г. Древняя Русь. С. 73). Дальнейший путь росов по морю разделен на дневные переходы (ночью плавание прекращалось, ладьи причаливали, и люди сходили на берег). Одним из самых длинных однодневных переходов был, по всей вероятности, первый: от о. Св. Эферий до устья Днестра - около 230 км. Причем здесь, в устье Днестра, росы останавливались на ночь, видимо, не на берегу (из страха перед печенегами), а на островах или отмелях дельты. 56. Река в бассейне Днестра; ее название (*Аспрос - "Белая") было, вероятно, связано с наименованием приднестровского города Аспрокастра (рус. Белгород). Во время написания трактата местность у р. Аспрос контролировалась печенегами (с наступлением весны их кочевья передвигались в этот район; ср. гл. 8. См.: DAI. П-Р. 57). (Г. Л.) 57 От Селины (устье Дуная), согласно Константину, начинается "земля Булгарии", где росы не боятся не только печенегов, но и никого, т.е. прежде всего болгар. Г.Г. Литаврин (Древняя Русь. С. 73-74) в связи с этим предполагает, что право русских торговых караванов останавливаться на землях Болгарии было утверждено специальным болгаро-русским договором, заключение которого следует, видимо, относить к началу правления Ольги (945-946 гг.); не исключено, что на этих стоянках росы совершали торговые сделки и с болгарскими купцами (как на пути к Константинополю, так и при возвращении). Археологические находки древ-русских изделий этой эпохи в Болгарии подкрепляют такое предположение (история на България. Т. 2. С. 349-350). (Г.Л.) Фонола идентифицируется в настоящее время с с. Летя в Северной Добрудже (Румыния) (Там же. С. 349, 477). Представляется, что дневной переход от Дуная до Конопы (как и следующий) - самые малые по протяженности (см. также пе-реходы от р. Варны до р. Дичины). Не подтверждает ли это обстоятельство, что остановки росов преследовали не только цели отдыха, но и посещения торговых пунктов на болгарском побережье? (Г.Л.) 59. Совр. Констанца в Румынии. Далее - лакуна в тексте рукописи. Р. Дженкинз предлагает заполнить ее словами "от Констанции". (Г.Л.) 60. Река Варна - ныне р. Провадия, устье которой находится в районе совр. Варны (античный Одесос). Название реки считается славянским по происхождению (История на България. Т. 2. С. 265). (Г.Л.) 61. Река Дичина - совр. Камчия, ее устье - между Варной и Несебром. Ср.: DAI. II. 58. (Г.Л.) Характерная деталь: славянский союз племен (или племя) - "северы" имелся и на Балканах; стоянки росов у Констанции, Дичины и Варны находились в районе расселения славянского племенного союза северов, который как особая Славиния пользовался еще во второй половине VIII в. правами автономии в Первом Болгарском царстве и обладал значительной военной силой (Литаврин Г. Г. Формирование и развитие. С. 152-153). (Е.М., В.П.) 62. Замечание "все это относится к земле Булгарии" (второе в небольшом пассаже) позволяет предполагать, что именно р. Дичина (Камчия) служила во время написания труда границей между Болгарией и Византией. Причерноморские города Анхиал (Поморие), Созополь и Месемврия не раз переходили в IX в. из рук в руки. Завоеванные Симеоном, они были возвращены Петром империи по договору 927 г. (DAI. II. Р. 58; ср.: История на България. Т. 2. С. 370; Литаврин Г. Г. Древняя Русь. С. 75, примеч. 22). (Г.Л.) 63. Совр. Несебр. Г. Г. Литаврин полагает, что здесь оставалась вплоть до возвращения большая часть торговых судов и большинство гребцов и воинов, сопровождавших купеческую флотилию росов. В Константинополь отправлялись лишь товары (может быть, на византийских судах) и купцы (как и послы князя и знати росов), которые в соответствии с договорами 911 и 944 гг. имели право до шести месяцев располагаться в пригороде Константинополя "Св. Мамант" (близ одноименного монастыря на северном берегу Золотого Рога). По приблизительным подсчетам, общая численность росов, прибывавших с одним караваном, составляла не менее тысячи человек, и хотя бы по этой причине (не говоря уже о ясно выраженных в договоре 944 г. соображениях безопасности столицы и ее жителей) в отведенной росам резиденции могла разместиться едва ли десятая часть прибывших (Литаврин Г. Г. Древняя Русь. С. 63-68). (Г.Л.) 64. Исходя из множ. ч. термина "архонт" (см. коммент. 9 к гл. 9), можно предполагать существование нескольких дружин с предводителями-архонтами, собиравшими полюдье, как в случае со Свенельдом и Игорем, взимавшими дань с древлян (ПВЛ. Ч. 1. С. 39-40), или нескольких архонтов в одной дружине. Ср. упоминание "всякого княжья" в Договоре Игоря с Византией 944 г. (Там же. С. 35) и "архонтов Росии" в описании Константином Багрянородным приема Ольги (Const. Porph. De cerem. II, 15). 65. Вероятно, выражение "все росы" соответствует словосочетанию "вся русь" в легенде 0 "Ризвании варягов и в договорах с греками (ПВЛ. Ч. 1. С. 18, 26, 52; DAI. II. P. 59; ср.: Vernadsky G. Kievan Russia. New Haven, 1928. P. 137-140). Еще Б.Д. Греков считал, что "вся русь" означает в данном контексте дружину, собирающую по-людье (История СССР. М., 1947. С. 74); ср. замену слов "вся русь" а легенде о призвании варягов (ПВЛ) на выражение "дружина многа" (НПЛ. С. 106). Фиксация подобного выражения может быть отмечена уже в договоре Олега 911 г., заключенном "от всех иже суть под рукою его сущих Руси" (ПВЛ. Ч. 1. С. 26). К.-О. Фальк пред-положил, что выражения "все росы" у Константина и "вся Русь" в летописи вос-ходят к традиционному обозначению участников похода, в том числе морского (Falk К.-О. Einige Bemerkungen. S. 149-150. Ср. коммент. 1 к гл. 9). Таким образом, Средины X в. сохраняется традиционное социальное значение слова, наряду этническим. 66. Полюдье означало объезд князем с дружиной подвластных ему территорий целью сбора дани, а позднее и саму дань. Б.А. Рыбаков воссоздал маршрут полюдья по кольцу рек: последовательность полюдья, возможно, отражена в перечислении Константином славянских племен. Сначала сборщики полюдья отправлялись к ближайшему от Киева племени вервиан-древлян (см. коммент. 67 к гл.9); сообщению о начале полюдья у древлян соответствуют и сведения летописи о взимании Игорем дани с древлян осенью, когда начиналось полюдье. Затем сборщики дани направлялись через Любеч по Днепру к дреговичам-другувитам (см. коммент. 68 к гл. 9) вплоть до Смоленска в кривичском Верхнем Поднепровье затем по Десне к северянам-севериям (см. коммент. 70 к гл. 9) и через Чернигов и Вышгород возвращались в Киев. Предполагаемый маршрут включает все пять городов, перечисленных в начале главы. По Рыбакову, росы в ходе полюдья совершали кратковременные остановки в специальных пунктах - становищах, куда свозилась дань (Рыбаков Б.А. Смерды // История СССР. 1979. N 2. С. 39-47; Он же. Киевская Русь. С. 318-329). Однако в Гнездове (оно, а не Смоленск, по-видимому, служило поворотным пунктом "кружения") дружина в Х в. стояла постоянно; к постоянным пунктам-погостам можно отнести и Шестовицы, и Седнев "на Черниговщине, и другие погосты вне зоны, охваченной регулярным полюдьем на территории "прочих Славиний", чьи племенные названия не упомянуты Константином. Греческая транскрипция древнерусского слова "полюдье" показательна как свидетельство адаптации росами именно славянского слова (в исландских сагах также употребляется заимствование из древнерусского: polutasvarf. См.: Stender-Petersen A. Varangica. P. 151-164), хотя типологически сходный институт в самой Скандинавии носил название "вейцла" (Гуревич А. Я. Свободное крестьянство феодальной Норвегии. М., 1967. С. 126-143). Древнейшие известия о ежегодных объездах "царем" славян и о сборе дани одеждами содержатся в сочинении арабского автора Х в. Ибн Русте (Новосельцев А. П. Восточные источники. С. 389; Он же. Арабские источники об общественном строе восточных славян IX - первой половины Х в. (полюдье) // Социально-экономическое развитие России. М., 1986. С. 22-26). Участвуя в полюдье, росы содействовали оформлению в восточнославянском обществе системы сбора дани. Продукты дани - воск, мед, меха, рабы - реализовывались на внешних рынках, в том числе в Византии (Юшков С. В. Общественно-политический строй. С. 59; Рыбаков Б.А. Киевская Русь. С. 329 и след.). Частично это подтверждается материалами дружинных курганов, расположенных возле погостов и в самом Киеве, которые содержат монеты, остатки тканей и предметы роскоши из Византии и стран Востока. Именно после сбора полюдья, согласно Константину, росы отправляются в Византию; торговые отношения с ней регулировались договорами 911 и 944 гг. По данным археологии, расцвет торговли с Византией начинается именно в Х в.; находки византийских монет зафиксированы по всему пути "из варяг в греки" (Даркевич В. П. Международные связи // Древняя Русь. Город, замок, село. М., 1985. С. 394). Такая форма эксплуатации, как сбор дани и ориентация на внешние рынки характерны для раннефеодальных государств. Полюдье сохранялось до XII в. в форме фиксированной денежной повинности: в грамоте Мстислава Владимировича ИЗО г. (Грамоты Великого Новгорода и Пскова. М.; Л., 1949. С. 140. N 81) говорится об "осеннем полюдье". 67. По мнению всех исследователей, этноним Beppidvoi (В вместо Л представляет собой, несомненно, ошибку переписчика) обозначает древлян - восточнославянский союз племен, населявший территорию между Днепром, Горынью и верховьями Южного Буга. Древляне убили князя Игоря, пытавшегося повторно собрать дань, но были покорены его вдовой Ольгой в 945 или 946 г. - события, актуальные в момент составления трактата, который подтверждает подвластность древлян киевскому князю. Археологические памятники древлян Х в. изучены слабо: известны общеславянские полусферические курганы с трупосожжением или трупоположением без погребальной ямы (Седов В.В. Восточные славяне. С. 101-106) 68. *Дрговиты Константина отождествляются с дреговичами - восточнославянским племенным союзом, населявшим территорию между Припятью и Западной Двиной. Их археологические памятники X в. исследовангы слабо: открыты об щеславянские полусферические курганы с трупосожжением и трупоположением (Седов В.В. Восточные славяне. С. 113-119). 69. (Ср. коммент. 19 к гл. 9.) 70. *Северии Константина отождествляются с северянами - восточнославянским племенным союзом, населявшим поречье Десны, Сейма и Сулы. Этническая тер-питория северян совпадает с ареалом роменской культуры VIII-Х вв.; к середине v в. лесостепное левобережье Днепра вплоть до устья Сейма, возможно, было подчинено непосредственно Киеву, о чем свидетельствует однородность археологических памятников на правобережье и левобережье, а также дружинный некрополь Х в. в Седневе (Зайцев А. К. Черниговская земля // Древнерусские княжества Х-XIII вв. М., 1975. С. 63-66) и, возможно, разноплеменной некрополь в Гочеве (Седов В. В. Восточные славяне. С. 139 и след.). 71. Неоднократно отмечалось, что в перечнях славянских племен (двух в гл. 9 и одном в гл. 42) Константин не упоминает полян - восточнославянское племя (или племенной союз) в Среднем Поднепровье с центром в Киеве. В этом молчании императора видели свидетельство отождествления им полян и росов (Пархоменко В.А. у истоков русской государственности (VIII-IX вв). Л., 1924. С. 39-41, 51-53, особенно 54; Тихомиров М.Н. Происхождение названий "Русь". С. 77; Левченко М.В. Очерки. С. 205-208). Эта точка зрения противоречит тексту Константина, где под "росами" понимается великокняжеская дружина на Руси по преимуществу скандинавского происхождения (см. коммент. 1, 28 к гл. 9). Действительно, поляне ранее других племенных объединений славян утратили свои племенные особенности, включившись в процесс консолидации древнерусской народности: для летописца начала XII в. они "поляне, яже ныне зовомая Русь" (ПВЛ. Ч. 1. С. 21; ср. Ч. 2. С. 240). Последний раз в историческом контексте они упомянуты под 944 г. в войске Игоря (Там же. Ч. 1. С. 33) наряду с варягами, русью, словенами, кривичами и тиверцами, которых болгары именуют уже общим наименованием - "идуть Русь" (Там же. С. 34; ср. коммент. 1 к гл. 9). Вместе с тем, как уже отмечалось в связи с лендзянами (см. коммент. 20 к гл. 9), Константин упоминает наряду с вервианами-древлянами, другувитами, кривитеинами, севери" ями и "прочих славян, которые являются пактиотами росов" (ср. также гл. 37: "ультины, дервленины, лензанины и прочие славяне"). Это затрудняет попытки уточнения состава славян-пактиотов. Следует отметить, что перечень восточных славян у Константина в существенной части близок обозначениям Славиний, известных на Балканах: параллели на Балканах имеются для этниконов дреговичей, кривичей, северян. Считается, что эти соответствия отражают процессы расселения славян из прародины на Балканы и по Восточной Европе (см.: Трубачев О.Н. Ранние славянские этнонимы - свидетели миграции славян // Вопр. языкознания. 1974. N 6. С. 48-67; Иванов Вяч.Вс., Топоров В.Н. О древних славянских этнонимах // Славянские древности. Киев, 1980. С. 11-45). 72. Опактиотах см. коммент. 17 к гл. 9. 73. В сходном значении "кормление" упоминается в Повести временных лет (ПВЛ. Ч. 1. С. 97 - 1018 г., С. 116 - 1069 г.), когда дружина разводится по городам "на покорм" (Пашуто В.Т. Черты. С. 52). Ибн Русте сообщает, что "русы питаются лишь тем, что привозят из земли славян"; более подробно сообщение Гардизи: "Всегда 100-200 из них ходят к славянам и насильно берут у них на свое содержание, пока там находятся" (Новосельцев А.П. Восточные источники. С. 397, 400). Таким образом, сбор дани - полюдья сопровождался "кормлением" князя и дружинв. Система кормления в измененном виде продолжала существовать вплоть до XVI в. 74. Начало апреля - средняя дата ледохода в Верхнем Поднепровье. 75. Распространенное в византийской литературе (на тех же основаниях, что и термин Ромеи" - см. коммент. 3 к Предисловию) обозначение Византийской империи (ср. гл. 22, 44, 46, 47, 53). 76. Замечание об узах - явная интерполяция (сделанная, быть может, самим Кон-стантином) или грубый дефект композиции гл. 9. От тюрк. *Огуз > Uz. См.: Marquart J. Uber den Volksname der Komanen. Leipzig, 1914. S. 24 ff.; Kossanyi B. // Szazadok. 1923-l924. Bd. 57/58. S. 519 ff. В русских летописях соответствует этникону "торки" - "торкы" "торцы". Впервые в Повести временных лет упомина под 985 г. В византийских источниках самое раннее употребление термина - у Константина Багрянородного (в рукописном варианте известна несклоняемая фор-ма *ous см.: Moravcsik Gy. Byzantinoturcica. Bd. II. S. v.). В основном встречается в источниках XI в. Известны и другие византийские наименования узов-торков огузы(???) и гунны (???). Тюркские кочевые племена узов (огузов) населяли в Х в. территории к севе востоку от Каспийского моря, между Волгой и Аральским морем (Marquart J. Osteu pasche und ostasiatische Streifziige. S. 337-341; Grousset R. L"Empire des steppes. 1941. P. 240-241; Moravcsik Gy. Byzantinoturcica. Bd. I. S. 90-94). Еще в заволжских степях начался процесс не только вытеснения печенегов, но и слияния шедших к востока огузских (торческих) племен с печенегами, на что обратили внимание уже современники, например Ибн Фадлан (Ковалевский А.П. Книга Ахмеда Ибн-Фадлана). Ученые не склонны выделять самостоятельный торческий период в исто-рии юга нашей страны, так как узы кочевали в донских и приднепровских степях недолго: они прошли по Причерноморью на Балканы, устремившись к византий-ским пределам (Археология СССР. Степи Евразии. С. 213). Исследователи отмечали некоторую "нелогичность" упоминания узов и в конце гл. 9, и в гл. 10, хотя внимание к ним в связи с хазарами вполне логично (Bury J д The Treatise. P. 520-521; Manojiovic G. Studije. Knj. 187. S. 43; DAI. II. P. 18). К. Макартни (The Magyars. P. 146-147) считал даже, что "узы" в гл. 10 - интерполяция привнесенная из гл. 37, 5-8, где сказано о союзе узов с хазарами (М.Б.)