Предыдущая   На главную   Содержание   Следующая     Константин Багрянородный. Об управлении империей (комментарий к главе 9) К ГЛАВЕ 9 (О росах, отправляющихся с моноксилами из Росии в Константинополь) Основное содержание главы 9 - описание водного пути из Киева в Константинополь с краткими упоминаниями северной части Днепровского пути (от Новгорода до Киева) и этнополитической ситуации в Древнерусском регионе. Заключительная фраза об узах, фактически открывающая следующую, десятую, главу и перекликающаяся с главами о печенегах (гл. 1-8), по мнению всех исследователей, попала в главу 9 случайно при переписке сочинения из-за неясности или отсутствия деления на главы (DAI. II. Р. 18). Вместе с тем описание Днепровского пути отнюдь не является однородным ни по содержанию, ни по источникам. Наиболее очевидно, что отмечается всеми исследователями (Ibid. P. 18-20), его деление-на два раздела: собственно описание пути (9,3-104) и повествование о "полюдиях", т.е. о формах взимания дани "росами" с подвластных им славянских племен (9, 104-113) - то, что названо у Констатина "образом жизни росов". Различное происхождение разделов подтверждается употреблением в них одних и тех же названий в отличных фонетических формах: Киева - ??? (Киоава К.Е.) (9, 8), ??? (Киова К.Е.) (9, 15) в первом разделе и ??? (Киавон К.Е.) (9, 106, 111) во втором (отметим при этом, что во втором разделе передача названия в обоих случаях одинакова, тогда как в первом транслитерации различаются и между собой, как если бы автор или переписчик был не совсем уверен в передаче [или звучании ] слова) и "кривичи" -??? (Кривитаинои К.Е.) (9, 9-10) и ??? (Кривитсон К.Е.) (9, 108, причем вторая форма значительно правильнее отражает звучание древнерусского слова). Надо добавить и то, что именно во втором разделе, и только в нем, встречаются древнерусский terminus technicus в греческой транслитерации - "полюдье": ??? (9, 107), а также вероятные кальки с древнерусского: ??? (9, 106) - "со всеми росами" (см. коммент. 65 к г.9) и ??? (9, 110) "кормясь" (см. коммент. 73 к гл. 9). Таким образом, второй раздел главы (9, 104-113) обнаруживает значительно более близкое знакомство с древнерусской политической ситуацией и терминологией, нежели первый, и передает последнюю существенно точнее. Поэтому напрашивается предположение, что данный раздел основан на информации человека, не только знавшего древнерусские реалии, но и владевшего древнерусским языком. Состав первого раздела (9, 3-104) более сложен. Он в свою очередь распадается на ряд тематических пассажей, возможно различного происхождения. Первый из них - это описание подготовки однодеревок-моноксил к плаванию в Константинополь (9, 3-24). Именно в связи с этой темой в повествование включены названия шести городов, находящихся на пути "из варяг в греки": от Новгорода до Киева. Д. Оболенский выделяет список городов как отдельную часть (DAI. II. Р. 18), в чем думается, нет необходимости, так как он не является самостоятельным перечнем, а подчинен задаче рассказать, откуда приходят в Киев моноксилы. Представляется, что выделение именно этих городов (кроме Любеча и Вышгорода, лежащих уже в непосредственной близости от Киева) тесно связано с последующей информацией и информатором раздела, поскольку в приводимой здесь ономастике прослеживаются скандинавизмы. Обращает на себя внимание и то, что перечисленные в северной части пути города (см. коммент. 5 к гл. 9) не только были крупнейшими торговыми и политическими центрами, но и хорошо известны как пункты пребывания великокняжеских, состоящих в значительной степени из скандинавов, дружин (см. коммент. 6, 11, 13 к гл.9). Второй пассаж - описание Днепровских порогов (9, 24-79). Подробность и яркость его, указание мелких деталей внешнего вида порогов, характеристика способов преодоления каждого из них свидетельствуют о том, что описание вышло из-под пера очевидца, на собственном опыте познакомившегося с трудностями плавания по этому отрезку Днепровского пути. Включение именно в этот пассаж собственно византийских (точнее константинопольских) реалий: сопоставление ширины первого порога с циканистерием (9, 26; см. коммент. 30 к гл. 9), а переправы Крария с ипподромом (9, 68; см. коммент. 48 к гл. 9) указывают на то, что автором его является житель Константинополя: побывавший в Киеве купец или, как предполагает большинство исследователей (DAI. II. Р. 19), член византийского посольства в Киев, участвовавший в подписании договора 944 г. К характеристике порогов примыкает и, видимо, принадлежит тому же автору пассаж о жертвоприношениях на о. Св. Григория, который также содержит мелкие детали; их изложение выдает очевидца. Завершается этот пассаж обобщением отноше-ний росов и печенегов, о чем речь шла неоднократно и в главах 1-8, и в главе 9. Оба пассажа содержат значительное количество топонимов и два личных имени, передача которых обнаруживает разнобой. Так, сохранение носового е в имени *Сфендославос и форм с / в названиях порогов *Островунипрах и *Вулнипрах как будто свидетельствуют о южнославянской передаче названий, как считало большинство исследователей, но может быть объяснено и из древнерусского языка, как это показал А.А. Зализняк (см. коммент. 8, 33, 40 к гл. 9). Остальная ономастика распадается на две языковые группы: древнерусскую (Милиниски, Чернигога, Киоава и др. и "славянские" названия порогов) и древнескандинавскую ("росские" названия порогов). К последней возможно, принадлежит также сохранение -ню- в имени *Ингор (< Ingvarr, Игорь) и *гардас Третий тематический пассаж этого раздела (9, 80-104) посвящен описанию пути от о. Св. Эферий до Месемврии. Представляется, что он имеет принципиально отличное от предшествовавших двух пассажей и второго раздела гл. 9 происхождение. По своей структуре и элементам описания: перечисление стоянок, времени пути между ними, условий плавания - он приближается к распространенным еще с античного времени и продолжавшим функционировать и в средневековье периплам. Можно предполагать, что составитель главы 9 включил необходимый для полноты описания раздел соответствующего перипла, возможно, дополнив его сообщением о печенегах, нападающих на потерпевших кораблекрушение мореплавателей вплоть до устья Селины, заимствованным из концовки предшествующего пассажа (9, 78-79). Следы компилирования нескольких источников и редактирования текстов отмечены в "периплическом" пассаже и во втором разделе главы, где составитель отсылает читателя к предшествующему повествованию - "как было рассказано" (9, 87 и 112) и, начиная второй раздел, перебрасывает мостик к началу главы - "образ жизни этих самых росов..." (9, 104). Таким образом, по содержанию и источникам глава 9 объединяет два раздела, первый из которых членится на три пассажа: описание сбора моноксил в Киеве и Вити-чеве; описание Днепровских порогов и пути до о. Св. Эферий, источниками которых являлись наблюдения очевидца и информация двуязычного "роса"; и фрагмент византийского перипла. Второй раздел, основанный на сообщениях русскоязычного информатора, посвящен описанию жизни "росов". Состав и тематика главы 9 существенно отличают ее от остальных частей сочинения "Об управлении империей". Она включена в первую часть труда Константина, "дидактическую", и совершенно не соответствует ей по своим задачам. Поэтому большинство исследователей полагает, что она должна была находиться во второй части повествования, рассказывающей "о народах" (DAI. II. Р. 18). Но и там аналогий главе 9 нет. Внимание Константина во второй части сосредоточено на политической обстановке в описываемом регионе, на отношениях с империей, христианизации народов. Ничего подобного нет в главе 9, хотя первая половина - середина Х в. - время интенсивных экономических, политических, культурных контактов Древнерусского государства с Византией. 1. Термин *Pо~с (через омегу с тильдой К.Е.) у Константина обозначает народ или его часть; производные *Росиа (см. также гл. 2, 6, 37, 42) - принадлежащую росам землю, ??? (буквально "по-росски") - язык, на котором они говорят. В связи с этим в науке с давних пор ведуться споры: 1) о появлении термина Pо~с/Pо"с; 2) о его распространении в византийски источниках; 3) о его происхождении и, наконец, 4) о его содержании. Первые упоминания "росов" в византийских текстах относятся к IX в. Это сообщение о нашествии на малоазийский город Амастриду (по южному берегу Черного моря) варваров росов - народа, как все знают, дикого и жестокого" (???) (Васильевский В. Г. Труды. Т. III. C. 64. Schultze V. Altchristliche Stadte und Landschaften. Gutersloch, 1930. Bd. II/l. S. 212-217) в "Житии Георгия Амастридского" (Beck H.-G. Kirche. S. 512; Sevcenko I. Hagiography of the Iconoclast Period // Iconoclasm. Birmingham, 1977. P. 121-127). "Росы" упомянуты также в двух проповедях патриарха Фотия, связанных с нашест-вием росов на Константинополь в 860 г. (Laourdas B.S. ??? (Фотион... К.Е.). Thessalonike 1959, C. 42.8-43.12; Mango C. The Homilies of Photius, Patriarch of Constaminopole" Cambridge (Mass.), 1958. P. 98). Первое актовое упоминание "росов" зафиксировано в известном Окружном послании Фотия "восточным патриархам" 867 г. (Grumel V.) Les Regestes des actes du Patriarcat de Constantinople. P., 1936. Vol. I. Fasc. 2. P. 88-90, N 481): "Народ..., ставший у многих предметом частых толков (в других переводах - пресловутый, К.Е.), превосходящий всех жестокостью и склонностью к убийствам, - так называемый народ рос" Pо"с (Photii epist. Vol. I. N 2. P. 50. 293-296). Этот народ, по Фотию, - "подданный и дружественный" Византии (??? и ??? - о значении этих терминов см.: Литаврин Г. Г. Болгария и Византия С. 256-263; Obolensky D. The Principles and Methods of Byzantine Diplomacy // Actes du XIIe CIEB. Belgrad, 1964. Vol. I. P. 56-58). Другие случаи употребления Фотием наименования "рос" в той же форме (???) известны по "Амфилохиям" (PG. Т. CI. Col. 285) и - в качестве антропонима *Pо~с, - по письму N 103 (Photii epist. Vol I. N. 103. P. 143. 125, 129). Исследовательская традиция, идущая от В. Г. Васильевского, позволяет считать "Житие Георгия Амастридского" сочинением Игнатия, написанным до 842 г. и, следо-вательно, первым упоминанием "росов" в византийских источниках. Из современных ученых этой точки зрения придерживается прежде всего И. Шевченко, основывающийся на стилистической близости "Жития" к другим произведениям Игнатия и на органичности в "Житии" пассажа о "росах", хотя он и выделен композиционно (Sevfenko I. Hagiography... P. 122, п. 63). Ряд исследователей считает пассаж о "росах" позднейшей интерполяцией, относя его данные к событиям 860 г. или даже 941 г. (последователи А. Грегуара, А. Васильев и др.: Da Costa-Louillet G.Y eut-il des invasions Russes dans PEmpire Byzantin avant 860? // Byzantion. 1941. Т. 15. P. 231-248; Idem. Saints de Constantinople aux VIII-e, IX-e, X-e siecles // Byzantion. 1954. Т. 24. P. 479-492; VasilievA The Russian Attack on Constantinople in 860. Cambridge (Mass.), 1946. P. 70-89). M. Ниста-зопулу, Э. Арвейлер, А. Маркопулос видят фразеологическое"и идейное сходство этого текста с сочинениями Фотия. Невозможность датировать описанное в "Житии" нашествие ппеменем по 842 г- объясняется, по их мнению, дружественным характером русско-византийских отношений около 840 г. (Ahrweiler H. Les relations entre les Byzantins et les Russes au IX0 siecle // Bulletin d"information et de coordination, 1971. N 5. P. 55; Marcopoulos A. La vie de Saint Georges d"Amastris et Photius // JUB, 1979. Bd. 28. S. 75-82; ср.: Nystazopoulou M. La Chersonese taurique a Fepoque byzantine, P., I960 (These dactylogr.). P. 106, n. 1), засвидетельствованным Бертинскими анналами под 839 г. (Mango G. Eudocia Ingerina, the Normans, and the Macedonian Dynasty // ЗРВИ. 1973. Кн. 14/15. С. 17). Отметим, однако, локальность события, описанного "Житии", которая не исключает возможности нападения росов на отдаленный от столицы византийский город (Амастриду). Молчание других византийских источников о русско-византийском конфликте до 842 г. также не может служить контраргу-ментом. Название Rhos Вертинских анналов считается обычно отражением греческой формы термина в латинском памятнике середины IX в. Там сообщается о том, что отправленные из Константинополя ко двору Людовика Благочестивого в Ингель-хейм шведы "назвали себя... "Рос"" (se, id est gentem suam, Rhos vocari dicebant.-Annales Bertiniani. A. 839). Сообщения двух других византийских источников, якобы упоминающих русских, в настоящее время нашли иное, более убедительное объяснение. "Церковная история" Псевдо-Захария (VI в.), видимо, под влиянием эсхатологической легенды о Гоге и Магоге в перечне паралюдей и чудовищных народов называет народ Hros (отож-дествлявшийся с "русами": Marquart J. Osteuropaische und ostasiatische Streifzuge. S. 355-357, 383-385; Дьяконов А. П. Известия Псевдо-Захарии о древних славянах // ВДИ. 1939. N 4. С. 83-90; Пигулевская Н.В. Имя "рус" в сирийском источнике VI в. н. э. // Академику Б.Д. Грекову ко дню семидесятилетия: Сб. статей. M., 1952. С. 42-48). Однако, по всей вероятности, сирийский источник "Церковной истории" имеет в виду народ "рос" (???) греческого перевода Книги Иезекииля (Иез. 38, 2-3; 39,1; см.: Dvornik F. The Making. P. 307-309; Thulin A. The Southern Origin of the Name Rus" // Les pays. P. 175-183; Петрухин В.Я. Комментарий // ЛовмяньскийХ. Русь и норманны. C. 283). Второе сообщение - это упоминание роиош ^eXdv5ia, которые по "Хронографии" Феофана 810-814 гг. (Theoph. Chron. 446. 27 sq.), составляли часть флота Константина V в 774 г. (ср.: Летопись византийца Феофана / В пер. В. И. Оболенского и Ф.А. Терновского; С предисл. О.М. Бодянского. М., 1887. С. 327; Мишулин А.В. древние славяне в отрывках греко-римских и византийских писателей по VII в. н.э. // ВДИ. 1941. N 1 (14). С. 280: здесь к тому же ошибочно указан 765 г.; Vernadsky G. Ancient Russia. L., 1943. 279-280). Толкование "русские корабли" ошибочно, ибо прилагательное ??? (русиос, через оu+сигма, К.Е.) имеет значение "алый", "пурпурный", "багряный" (Sophosles Е. А Oreek Lexison. Vol. II. Р. 972; Liddel H.G.. Scott R. A Greek-English Lexicon. Vol. II. Р. 1575) и обозначает, таким образом, цвет кораблей: "алые хеландии" (см.: Чичуров И. С. Византийские исторические сочинения. С. 143-144. Ср. то же: DAI; а также ниже: коммент. 5 к гл. 51). Ко времени Константина Багрянородного, таким образом, этникон "рос" стал привычным в византийской традиции и постепенно был "втянут" в греческую парадигматику. Дополнительным подтверждением этого является употребление Константином парадигматически корректного термина Pо~с (см. коммент. 3 к гл. 9). Наряду с термином, имеющим корневую огласовку (о) (с чертой К.Е.), отметим и следы распространения в греческом языке рассматриваемого периода варианта с огласовкой (u), на что ретроспективно указывают этниконы ??? (Русиа К.Е.) в актах Русского афонского монастыря (Lemerle P., Dagron G., Circovic S. Actes de Saint-Panteleemon. P., 1982. N 8, 17, 71-72, 76; 9, 4; 16, 2), в ряде других греческих текстов, а также Rusios в сочинении Лиутпранда (середина Х в.) (Liudpr. Antap. V, 15: gens quaedam... quam a qualitate corporis Graeci vocant... Rusios...), как отражение в латинской транслитерации греческого ??? (русиои К.Е.) Происхождение названия Pо~с в византийских источниках - спорная проблема. Комментаторы лондонского издания (DAI. II. Р. 20-21) производят греческое Pо~с/Pо"с из славянского "Русь", объясняя замену омега/оu фонетической близостью и взаимозаменяемостью омега/оu в "северногреческих" диалектах (со ссылкой на: Ekblom R. Rus- et vareg-. S. 8; Hatzidakis G.N. Einleitung in die neugriechische Grammatik. Leipzig, 1892-1893. S. 348 ff.) или возможным тюркским, например хазарским, посредничеством (Томсен В. Начало. С. 88-89; Stender-Petersen A. Varangica. P. 84). Но и это объяснение остается также пока лишь гипотезой, поскольку чередование омега/ои действительно свойственно и греческому языку византийского времени, причем не только его северным диалектам. Следы бытования в византийской среде этникона ??? (рус- К.Е.) с корневым (и) говорят о возможной связи греческого названия Руси с русским термином. Показательно, что употребление термина с (и) относится к фактам автономасии (Лиудпранд воспроизводит название народа по наименованию наемного корпуса в Византии; акты Русского монастыря на Афоне могут отражать речь ктиторов - носителей русского языка). Надо отметить, что и формы с (о) корневым, впервые засвидетельствованные в житиях первой половины IX в. и в Бертинских анналах, также могут являться прямым отражением слова roрs- (если принять скандинавскую этимологию слова "русь" - см. ниже), понимаемого как самоназвание отрядов скандинавов, проникавших в глубь Восточной европы вплоть до Черного моря. Во всяком случае, указанные три наиболее ранних Упоминания появляются в результате непосредственного знакомства с этими отрядами, Сражение Бертинских анналов ("назвали себя... "Рос"") подтверждает это предположение. Другая точка зрения на происхождение названия Pо~с предполагает его чисто книжную основу. Речь идет о применении для обозначения русских библейского термина "рош", известного по Септуагинте в форме рос (омега просто, К.Е.); (Флоровский А. "Князь Рош" у пророка Иезекииля (гл. 38-39): (Из заметок об имени Русь) // Сборник в честь на Васил Н. Златарски. С., 1925. С. 505-520; Сюзюмов М.Я. К вопросу. С. 121-123. Отметим бездарный вариант воспроизведения термина в современном издании Септуагинты). Pо"с трижды фигурирует в Книге пророка Иезекииля (Иез., 38, 2, 3; 39, 1) в выражении: ???. Сближение византийого Pо~с с библейским рош основано на понимании последнего как этнонима, обозначающего северных варваров, главой которых был Гог (см.: Wilhelm Gesenius" hebraisches und aramaisches Handworterbuch liber das alte Testament / Bearb. v. F. Buhl. В.; Gottingen; Heidelberg, 1959. S. 738; Born A. van den. Bibel-Lexikon / Hrsg. v. Haag. Leipzig, 1969; Grollenberg L.H. Atlas of the Bible. L., 1956. P. 161). Однако существует мнение и об употреблении слова ??? (рош) в Септуаги в его исконном значении древнееврейского ??? - "глава", т.е. фраза из Книги Иезекииля понимается как "... архонта-рош Фувала и Мешеха" (Sophocles E. A Greek Le-xicon. Vol. II. P. 974), что находит соответствие в Вульгате и в некоторых других текстах Эсхатологическая легенда о Гоге и Магоге, которые во главе бесчисленных войск сатаны подойдут к "городу возлюбленному" (Отк., 20, 7-8), была широко распростра-нена в Византии (Andersson A.R. Alexander"s Gate, Gog and Magog and the Inclosed Nations Cambridge (Mass.), 1932; Podskalsky G. Byzantinische Reichseschatologie. Munchen, 1972). В этом смысле показательно восприятие Львом Диаконом (вторая половина Х в.) нападения русских на Константинополь в 860 г. как исполнения пророчества Иезекииля (Leon. Diac. Hist. P. 150. 15-19). Однако упоминания Гога и Магога в связи с нашествием северных "варваров" на Византию могли иметь место и без какой бы то ни было связи с народом (?) "рош" (см., например, о нашествии скифов и гуннов у Андрея Кесарийского: PG. Т. CVI. Col. 416) Несклоняемость этнонима Pо~с/Pо"с византийских текстов сама по себе не может свидетельствовать о книжном, библейском происхождении термина (Сюзюмов М.Я К вопросу. С. 123). Ошибочно также мнение, что несклоняемый термин "рос" в византийской традиции занимает исключительное положение в отличие от других иноязычных этнонимов, подвергшихся морфологической адаптации (??? (Пачинакои, Туркои, Варангои, Франгои К.Е.) и др.), и это будто бы свидетельствует о невозможности его прямого заимствования. Как раз наоборот: и в ранневизантийской традиции, и у Константина Багрянородного несклоняемые формы этнонимов и других терминов являются следствием прямой транслитерации иноязычных названий народов (Moravcsik Gy, Byzantinoturcica. Bd. II. S.v.: ???, Коиртоиуерцат и т.д. Показательно наличие в византийском словоупотреблении параллельных форм: ??? и т.д.). Третье предположение касается возможной генетической связи греческого Pо~с/Pо"с с широко распространенным в топо- и этнонимике среднеазиатского, северокавказского и севернопричерноморского ареала, вероятно, иранским корнем "рос-" (варианты см.: Толстов С. П. Из предыстории. С. 39-59; Vernadsky G. The Origin, P. 167-179). Однако эта точка зрения слабо обоснована; это относится и к крымскому топонимическому ряду Россофар - Россока - Росса и др. (см.: Талис Д.Л. Топонимы Крыма с корнем "рос-" // АДСВ. 1973. Т. 10. С. 229-234; Он же. Росы в Крыму // СА. 1974. N 3. С. 87-99). Таким образом, в вопросе о влиянии библейского термина на бытование византийского этнонима Pо~с/Pо"с следует различать два аспекта: 1) языковой, генетический (тезис о возникновении этникона как книжного заимствования) и 2) литературно-художественный (проблема контаминации представлений об эсхатологическом нашествии библейских племен с образной характеристикой "варваров"-современников). Влияние библейской образной системы на непосредственные впечатления византийцев несомненно. Обыгрывание термина-этникона, подобное тому как это имеет место у Льва Диакона (см. выше), - явление, характерное для византийских этнологических построений (см.: Бибиков М.В. Пути имманентного анализа византийских источников по средневековой истории СССР (XII - первой половины XIII в.) // Методика изучения древнейших источников по истории народов СССР. М., 1978. С. 99-100). Что же касается собственно этимологии и содержания названия, то наиболее распространенная гипотеза - об отражении в византийском Pо~с (с влиянием библейской традиции или без него) названия "русь" - неизбежно влечет за собой вопрос об этимологии и значении восточнославянского "русь". Ответ на этот вопрос в значительной степени определяет и интерпретацию слова Pо~с у Константина (М.Б.) Крайне затрудняет решение проблемы названия "русь" то обстоятельство, что история этнонима и история этноса, как правило, не расчленены. Частный и, строго говоря, относящийся к области исторической этнонимики вопрос включен как один из центральных в широкую историческую проблематику происхождения Древне-русского государства, а иногда и подменяется ею. До самого последнего времени он решался в зависимости от общих взглядов исследователя на происхождение Древнерусского государства: норманистских (которым почти во всех случаях соответствует скандинавская этимология) или антинорманистских (что нередко и ныне выражается в поисках его южнорусских, прибалтийско-славянских, иранских, кельтских или иных истоков). О современном состоянии изучения русско-скандинавских отношений раннего средневековья см.: Авдусин Д.А. Современный антинорманизм // Вопр. истории. 1988. N 7. С. 25-44; Мельникова Е.А., Петрухин В.Я. Послесловие // Ловмяньский X. Русь и норманны. С. 230-245. Очевидно, что проблема происхождения названия "русь", каково бы оно ни было, нe равнозначна проблеме становления древнерусской государственности как социальноэкономического и политического процесса; это отметил еще В.О, Ключевский (Ключевский В.О. Неопубликованные произведения. М., 1963. С. 114; см. также: Попов А.И. Названия. С. 47; Хабургаев Г.А. Этнонимия. С. 216 и след.; Ловмяньский X. Русь и норманны. С. 163-164). Более того, как писал Ф. Энгельс, "названия племен, по-видимому, большей частью скорее возникали случайно, чем выбирались сознательно, с течением времени часто бывало, что племя получало от соседних племен имя, отличное от того, которым оно называло себя само" (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 21. С. 93. См. также: Алексеев В. П.. Бромлей Ю.В. К изучению роли переселений народов в формировании новых этнических общностей // СЭ. 1968. N 2. С. 35-45). В истории наименований европейских государств и народов известны случаи как сохранения названия покоренных народов при радикальном изменении этнического состава населения после завоевания (Британия - после завоевания кельтов германцами, Англия - несмотря на покорение англосаксов нормандцами), так и усвоения названия победителей при сохранении устойчивых этнических признаков покоренных народов (Франция - по названию германского племенного союза франков, растворившихся в галло-римской среде, Болгария - по названию славянизировавшихся тюрков-болгар и др.). Поэтому необходимо четко различать вопрос о происхождении слова "русь" (т.е. об истории этнонима), который должен решаться в первую очередь в рамках этимологических, т.е. лингвистических, исследований, и вопрос об эволюции его значения на восточнославянской почве, что требует учета исторических факторов. См. также: Мельникова Е.А., Петрухин В. Я. Эволюция названия "русь" в процессе становления Древнерусского государства (до XI в.) // Вопр. истории (в печати). Выяснение первого вопроса - этимологии и эволюции значения названия "русь" - осложняется отсутствием письменных источников VIII-Х вв. на Руси и крайней скудностью сведений, подчас не поддающихся однозначной интерпретации, в иноязычных памятниках этого времени, з связи с чем все существующие этимологии являются реконструкциями, основанными на более или менее полном привлечении сведений позднейших (вплоть до XII в.) источников, а также - косвенно - материалов археологических исследований. Степень убедительности таких реконструкций различна, наиболее аргументированной - с языковой, археологической и историчеcкой точек зрения - представляется скандинавская. Скандинавская этимология названия широко принята зарубежными и рядом советских исследователей, в первую очередь лингвистов, а также историков и археологов. Слово "русь" рассматривается обычно как этноним и связывается с древнескандинавским корнем rotp- через финское Ruotsi. Эта теория в любой ее модификации предполагает несколько этапов развития слова: а) формирование древнескандинавского исходного наименования; б) его распространение в финноязычной среде; в) его последующее заимствование восточными славянами. а) Исходной формой финского Ruotsi считаются производные от др.-герм. глагола с и.-е. основой *егё-: др.-исл. roа, др.-англ. rowan - "грести" и др. Предлагались слеующие возможные исходные формы: др.-шв. Rodhsin - название жителей области ослаген (Roslagen<*Rotpslagen, совр. Руден - Roden) на восточном побережье Швеции из др.-герм. *rods (ср.: др.-шв. rodher - "весло, гребля". См.: Kunik A.A. die Berufung der schwedischen Rodsen durch die Finnen und Slaven. SPb., 1844. Bd. I. S. 67-70, 89-96, 163-167); др.-шв. композиты rodsmen, rodskarlar, rodsbyggjar, завидетельствованные в источниках XIII-XIV вв., от др.-шв. rotper - "гребля, судоходство, плаванье" (Томсен В. Начало. С. 84-87); те же композиты со значением "жители проливов, шхер", т.е. жители Средней Швеции, от др.-шв. rotper - "пролив между островами, неглубокое морское пространство" (Ekblom R. Rus- et vareg-. S. 9-10; Idem. Roslagen-Rusland // ZfSP. 1957. Bd. 26. H 1. S. 47-58); др.-шв. *rtprt "гребное судно", откуда *Rotp(r)in>Rotpslaghm (Roslagen) по аналогии со skeppslag - "округ, поставлявший в ополчении одно судно", поэтому rotpsmen=skeppslagmen (Hjarпе Е. Roden. Upphovet och namnet, Omraden och jarlen // Namn och Bygd. 1947. B. 35. S. 28-60). Все отмеченные гипотезы апеллируют к древнешведским формам, прямое обращение к которым, однако, невозможно, поскольку выделение древнешведского, как и других диалектов, произошло лишь в Х-XI вв. (Стеблин-Каменский М.И. История скандиинавских языков. М.; Л.; 1953. С. 26-27; Haugen Е. The Scandinavian Languages. Cambridge (Mass.), 1976. P. 135, 142, 150-157). На более ранее возникновение фин. Ruotsi по историческим причинам указывали В. Томсен и А. Погодин (Погодин А.Л. Вопрос о происхождении имени Руси // Сборник в честь на Васил H. Златарски. С. 271-273). Подробное фонетическое обоснование заимствования фин. ruotsi в V1-VII вв. дал С. Экбу, который показал, что исходной должна быть архаичная форма *potp(u)R или редуцированная, т.е. более вероятная для того времени *rotp(e)R, где конечное -R в силу незавершенности процесса ротацизма могло звучать как [z], а не как [г] (Ekbo S. От ortnamnet // ANF. 1958. В. 73. H. 3/4. S. 187-199; Idem. The Etymology of Finnish Ruotsi-Sweden // Les pays. P. 143-145). Представляется, что поиски конкретной словоформы, исходной для фин. Ruotsi малоперспективны из-за скудости сохранившегося древнегерманского лексикона и не имеют научной ценности, поскольку существование самого корня и его производных во всех германских языках середины I тысячелетия н.э. несомненно. Любой из композитов с первой основой rotp- мог закономерно отразиться в западнофинских языках как Ruotsi / Roots. Комплекс значений др.-герм. *ropru- - "гребля, весло, плаванье на гребных судах" проявляется во всех германских языках. В шведской рунической надписи первой половины XI в. засвидетельствовано значение "поход [на гребных судах]": han. uas. buta. bastr. i rutpi (i rodi). hakunar - "Он был лучшим из бондов в походе Хакона" (Nibble, Up. 16). Корень *гоtp- был продуктивен и как первая часть композитов (Rotpslagen, rotpskarl, rotpsmadr и др.), в том числе обозначавших участников походов [которые вряд ли для времени до Х в. можно отождествлять с ледунгом - королевским морским войском-ополчением, как полагает С. Экбу (Ekbo S. От ortnamnet, S. 197). Ср. слово vikingr - обозначение и морского грабительского похода, и его участника]. Поэтому можно предположить, что скандинавы, проникавшие еще в довикингскую эпоху на территории финских племен, обозначали себя каким-то словом, производным от гоtр-, и познакомились финны именно с этим "профессиональным" самоназванием. б) Контакты скандинавов и населения Финляндии и Юго-Восточной Прибалтики по археологическим данным ощутимы уже с бронзового и раннего железного века и усиливаются в середине I тысячелетия н.э. Судя по погребальным памятникам, скандинавы с середины I тысячелетия проникают в Западную Финляндию (типично вендельские погребения в ладье появляются с конца VI в.: Anderson G. Boatgraves in Finland // Suomen museo. Helsinki, 1963. Vol. 70. P. 5-23; Muller-Wille М. Bestattung im Boot // Offa, 1968/1969. В. 25/26. 1970. S. 150-152) и на Аландские острова. где в конце I тысячелетия формируется метисная фенно-скандинавская культура (Мейнандер К.Ф. Биармы. С. 37), а также на побережье современной Эстонии, где встречены погребальные комплексы второй половины I тысячелетия, близкие скандинавским (Eesti esiajalugu. Tallinn, 1982. L. 251-253). Эти контакты создавали почву для заимствования и распространения в финноязычной среде самоназвания военных групп скандинавов в форме фин. Ruotsi / эст. Roots (совр. - Швеция Ruotsalainen / rootslane - "шведы"; водск. Rotsi, лив. Ruot"s - "Швеция"). Косвенным подтверждением изначального значения слова *rotp(e)R - участник морских походов является распространение в ту же вендельскую эпоху в среде шведской родоплеменной знати обряда погребения в ладье (Лебедев Г.С. Шведские погребения в ладье VII-XI веков // СкСб. 1974. Вып. XIX. С. 155-186), характеризующего ее новый социальный статус. Эти погребения известны и в зоне скандинавской колонизации в Финляндии, и на Аландских островах; изолированный скандинавский некрополь с кремациями в ладье появляется в IX в. в урочище Плакун под Ладогой (Назаренко В.А. Могильник в урочище Плакун // Средневековая Ладога. Л., 1985. С. 158-159). В качестве этнонима название получило распространение на севере и северо-востоке Европы в финноязычной среде во всяком случае к середине VIII в. (Falk К.-О. Einige Bemerkungen. S. 147-159). Западнофинские языки устойчиво используют его как этноним для обозначения шведов (Magiste J. Fi. Ruotsi. S. 200-209; Itkonen E. Lappalaisten esihistoriaa valaisevia sanoja. Helsinki, 1946). Но уже в ряде карельских и саамских диалектов этноним обнаруживает неоднозначность и используется для обозначения как шведов, так и собственно русских (ср.: др.-рус. "немцы", обозначавшее этнически различные народы Западной Европы, саам. Tara, Tarra - "Норвегия" и "Русь" и др.), т.е. пришлого, иноэтнического населения, собиравшего дань; функциональное родство затушевывало для местного населения этнические различия (Попов А. И. Названия. С. 47-50). В языке коми - далее на восток - корень "роч-" (из общеперм. *гос, заимствованного из прибалтийско-финских языков: Лыткин В. И., Гуляев Е.С. Краткий этимологический словарь коми языка. М., 1970. С. 243), а также ненец, "луца" (*luatsa), эвенк, "луча", "нуча" и др. имеют единственное значение "русский", поскольку население этих областей сталкивалось только с русским колонизационным потоком. Существование слова Ruotsi / Roots во всех западнофинских языках с единым значением свидетельствует или о его исконности (что предполагал Ю. Мягисте: Magiste J. Fi. Ruotsi. S. 200-209), или о заимствовании его в период западнофинской языковой общности (Шаскольский И. П. Вопрос о происхождении имени Русь в современной буржуазной науке // Критика новейшей буржуазной историографии. Л., 1967. С. 153- 156), которая относится к VI-VIII вв. н.э. (Хайду П. Уральские языки и народы. М., 1986. С. 80). Предполагаемое (на основании фонетических закономерностей развития германских языков) время заимствования слова rotps- в финские языки - VI-VII вв. - соответствует именно периоду западнофинской языковой общности. Представлению же об исконности слова Ruotsi / Roots противоречит узость его семантики (этноним и производные от него хороним и отэтнонимическое прилагательное) и отсутствие производных. Мягисте указал всего три слова сходного звучания и крайне узкого специализированного значения: фин. ruota - "рыбья кость, планка", откуда ruotia, ruotsia - "чистить рыбу от костей"; эст. rood, roots - "твердое, защищающее изнутри более слабые внешние части" (Magiste J. Fi. Ruotsi. S. 209). Однако для двух из них (фин. ruota и эст. rood) предполагается также скандинавское происхождение, а третье (фин. ruotia) является производным от ruota. Таким образом, середина - начало второй половины I тысячелетия н.э. с точки зрения развития германских и финских языков, а также северогерманско-финских контактов представляется наиболее вероятным временем проникновения в прибалтийско-финские языки слова rotps- в форме Ruotsi / Rootsi. в) Третий этап развития слова связан с его проникновением в восточнославянскую среду. Представляется убедительным обоснование перехода зап.-фин. uо/оо>др.-рус. у, так как славянское у в это время было долгим гласным, фонетически ближайшим к приб.-фин. -о-, тогда как слав. -о- был кратким, очень открытым типа а~о. Этот переход подерживается ближайшей аналогией suomi>cyмь и общим соответствием др.-рус. у фин. uo/o, обнаруживаемым в финских заимствованиях из древнерусского языка (гyмнo>kuomina, лyжa>luoso и др. (Kalima J. Die slavischen Lehnworter. S. 42). Возможность перехода фин. ts>др.-рус. с подвергалась сомнению, так как, по мнению некоторых славистов, оно должно было отразиться не как -с-, а как -ц- (Черных П. Я. Очерк русской исторической лексикологии. Древнерусский период. М., 1956. С. 100). Однако еще А. А. Шахматов указывал, что др.-рус. -ц- было мягким звуком, не тождественным фин. -ts-, поэтому более вероятна передача последнего звуком с (Шахматов А.А. Введение в курс истории русского языка. Пг., 1916. Ч. 1. С. 67; см. также: Vasmer М. Schriften zur slavischen Altertumskunde und Namenkunde. В., 1971. Bd II. S. 801). Г. Шрамм, подробно рассмотревший этимологический аспект проблемы, указал два возможных объяснения перехода ts>c: 1) время образования др.-рус. -ц- не установлено, и этот переход мог осуществиться до возникновения звука -ц- в древнерусском язке; 2) если -ц- уже и существовало, то с могло возникнуть как упрощение консонантной группы -ts- (ср. vepsa>вecь) (Schramm G. Die Herkunft. S. 19-20). Итак, переход Ruotsi>"pyсь" представляется в достаточной степени фонетически обоснованным. Появление скандинавов среди финских племен Восточной Европы (от Приладожья до Верхнего Поволжья) к концу I тысячелетия н.э. совпало со славянской колонизацией этого региона. Вероятны ранние контакты всех трех этнических компонентов в Ладоге (появление здесь норманнов датируется серединой VIII в.: Рябинин Е.А. Скандинавский производственный комплекс VIII века из Старой Ладоги // СкСб. 1980. Вып. XXV. С. 161-178; Петренко В.П. Финно-угорские элементы в культуре средневековой Ладоги // Новое в археологии СССР и Финляндии. Л., 1984. С. 83-90). Показателен смешанный характер расселения скандинавов, финно-угров, балтов и славян, не образующих в Ладоге компактных этнических массивов (Кирпичников А.Н. Раннесредневековая Ладога (итоги археологических исследований) // Средневековая Ладога. Л., 1985. С. 17-19), фенно-славяно-скандинавские контакты отмечены также в Новгороде (после 862 г., если верить летописной датировке), в конце VIII - начале IX в. на мерянском Сарском городище под Ростовом (Леонтьев А.Е. Скандинавские вещи в коллекции Сарского городища // СкСб. 1981. Вып. XXVI. С. 141-149) и, по-видимому, в Ярославском Поволжье (если принимать за свидетельство раннего присутствия там норманнов рунические знаки на монетах тимеревского клада последней трети IX в. (Дубов И. В. Тимеревский комплекс - протогородской центр в зоне славяно-финских контактов // Финно-угры и славяне. Л., 1979. С. 116-118). Причем культура курганов Ярославского Поволжья по некоторым характерным чертам (наличие глиняных амулетов-лап и др.) близка метисной культуре Аландских островов, где эти амулеты датируются более ранним временем (Мейнандер К.Ф. Биармы. С. 37; Ярославское Поволжье в IX-XI вв. М., 1963. С. 86-87); вероятно, таким образом, проникновение в Верхнее Поволжье уже метисного фенноскандинавского населения, встретившегося с местными поволжско-финскими племенами (меря) и пришлыми славянами. Тесные фенно-славянские этнокультурные связи засвидетельствованы и значительным числом лексических заимствований в обоих (но более - в финских) языках в эту эпоху, Ю. Миккола датирует древнейшие славяно-финские лексические связи VIII в. (Mikkola J.J. Die alteren Beruhrungen zwischen Ostseefinnisch und Russisch. Helsinki, 1938 S. 9); Я. Калима указывает на VII в. как наиболее раннюю возможность (Каlima J. Die slavischen Lehnworter. S. 149); В. Кипарский также относит их к VII-IX вв. (Кипарский В. О хронологии славяно-финских лексических отношений // Scando-Slavica. 1958. Vol. IV. P. 127-136). Именно в этой зоне контактов встречаются хотя и немногочисленные, как показала Е.А. Рыдзевская (Рыдзевская Е.А. К варяжскому вопросу: (Местные названия скандинавского происхождения в связи с вопросом о варягах на Руси) // Изв. АН СССР, Отд-ние обществ, наук. 1934. N 7. С. 485-532; N 8. С. 609-630 - в противоположность мнению Р. Экблума: Ekblom R. Rus- et vareg-; ср. также: Vasmer М. Wikinger-spuren im Rupland // Sitzungsberichte der Preussischen Akademie der Wissenschaften, Philos.-hist. Kl. 1931. Jg. 1931. H. XXIV. S. 649-674), топонимы - производные от корня "рус-", а также гидроним - Руса (Русса) с производным Порусье, упомянутый в Воскресенской летописи в сказании о Гостомысле, которое Д.С. Лихачев считает "возможно, весьма древним" (ПВЛ. Ч. 2. С. 214). Таким образом, скандинавская этимология названия "русь", предполагающая следующие ступени: др.-герм. rotps- (самоназвание приплывавших на земли финнов скандинавов)>зап.-фин. Ruotsi / Roots (имеющее этносоциальное содержание)>др.-рус. русь, на всех этапах фонетически закономерна и поддерживается историческими условиями скандинаво-финно-славянских контактов VI-IX вв. "Южнорусская", или "среднеднепровская" этимология слова "русь" распространена среди советских и некоторых зарубежных историков и археологов [Тихомиров М.Н. Происхождение. С. 60-80; Рыбаков Б. А. Древние русы. С. 23-104; Мавродин В.В. Происхождение названий "Русь", "русский", "Россия". Л., 1958; Толочко Л. 77, Древняя Русь. Киев, 1986. С. 31; Vernadsky G. The Origin P. 167-179, 333-339 (наряду с выделением "второй руси", пришедшей с Рюриком. Ср. гипотезу В.А. Брима о независимом происхождении корней "рос-" и "рус-": Брим В.А. Путь из варяг в греки // Изв. АН СССР. VII сер. Отд-ние обществ, наук. Л., 1931. N 2. С. 201-247); Idem. Ancient Russia. P. 275-278; Riasanovsky A. A History of Russia. 3rd. ed. Oxford, 1977. P. 27-30]. Понимаемое как этноним, слово "русь" сопоставляется с рядом топонимов и этнонимов, частью засвидетельствованных начиная с I тысячелетия до н.э. античными византийскими авторами в Северном Причерноморье, частью сохранившимися в топонимике до настоящего времени в Среднем Поднепровье. Вo-первых, устанавливается соответствие с этно- и топонимической основой, видимо, иранского происхождения (Абаев В. И. Историко-этимологический словарь осетинского языка. Л., 1973. Т. II. С. 435-437) ruxs/roxs - "светлый" (варианты: рокс-, рас-, раке-, ракш-, рокш-, рош- и префиксированные аорс-, араке-, арси-), ареал второй в V в. до н.э. - V-VI вв. н.э. охватывал Среднюю Азию, Северный Кавказ и Северное Причерноморье (Толстов С. П. Из предыстории. С. 39-59; Vernadsky G. The Origin. P. 167-179). Во-вторых, предполагается тождественность названия "русь" и гидронима Рось (др.-рус. Ръсь; правый приток Днепра) с производными названиями притоков Роська и Россава и топонимами Поросье, г. Родня и др. Этимология гидронима Ръсь считается неясной (Трубачев О.Н. Названия рек правобережной Украины. М., 1968. С. 237, 262). Высказанное В. Курашкевичем мнение о том, что оно родственно слову "русло", основано на приводимых им неточных чтениях (Россь, Росса=Русь, Урсь, без ссылок на источники), а объяснения возможности двоякого развития ъ->о и ъ->y он не дал (Kuraszkiewicz W. Ros // SSS. 1972. Т. IV. Cz. 2. S. 553). Однако, показав существование продуктивной этно- и топоосновы "рос-" на юге Восточной Европы, сторонники этого направления априорно приняли его идентичность корню "рус-" и благодаря этому заключили, что этноним "русский", название Древнерусского государства "Русь" и пр. имеют южнорусское, может быть, в основе своей иранское, происхождение (Седов В. В. Восточные славяне. С. 111-112). Однако в древнерусских письменных источниках этноним встречается исключительно с корневым -у-. В гидрониме же Ръсь засвидетельствован редуцированный гласный, лишь в XII в. в результате падения "еров" развившийся в сильной позиции в -о- (ср.: търгъ>торгъ, вълкъ>волкъ и др.). Он восходит к общеслав. ъ< и.-е. -u- (Филин Ф.П. Образование языка восточных славян. М.; Л., 1962. С. 253_ 261; Мейе А. Общеславянский язык. С. 45-46; Mikkola J.J. Urslavische Grammatik. Th. 1. S. 39-41). Звук же у в слове "русь" мог развиться только из и.-е. дифтонгов *оu, *еu или *аu (Мейе А. Общеславянский язык. С. 45-46, где специально оговорено, что -у- ни в каких случаях не могло возникнуть в русском языке из -ъ-; Mikkola J.J. Urslavische Grammatik. Th. 1. S. 56). Как показал А. В. Назаренко, объяснение чередования ъ>о/у не только пока отсутствует, но и представляется маловероятным в связи с переходом праслав. -с- после гласного -у- в -х- (Назаренко А. В. Об имени. С. 46-47; см. также: Schramm G. Die Herkunft. S. 26). Этимологическая независимость корней "рус-" и "ръс-", а также их довольно строгая пространственная дистрибуция для древнейшего слоя гидронимов (Руса и производные на севере Восточной Европы / Ръсь и производные на юге) свидетельствуют против "среднеднепровской" гипотезы происхождения названия "русь" (Martel A. Un point d"histoire de vocabulaire russe: Rossija, Russkij // Melanges publics en Fhonneur de Paul Soyer. P., 1925 P. 270-279; Respond S. Pochodzenie. S. 35-50; Попов А.И. Названия. С. 53-56). Не подтверждается эта гипотеза и археологическим материалом. Б. А. Рыбаков на основании данных Псевдо-Захария о "народе рус" полагал, что в Среднем Поднепровье, в том числе и в бассейне р. Рось, в VI-VII вв. развилась особая культура, получившая название "древности русов" (Рыбаков Б.А. Древние русы. С. 23- 104; Он же. Киевская Русь. С. 67-90; см. также: Седов В. В. Анты // Этносоциальная и политическая структура раннефеодальных славянских государств и народностей. М., 1987. С. 16-22). Г.Ф. Корзухина продемонстрировала полиэтничность этой культуры и поставила под сомнение ее связь со славянскими древностями и тем более мифическим народом "рос" Псевдо-Захария (см. выше) (Корзухина Г. Ф. К истории Среднего Поднепровья в середине I тысячелетия н.э. // СА. 1955. Т. 22, С. 61-82; см. также: Третьяков 77. Я. У истоков древнерусской народности. Л., 1970. С. 105- 110). Во всяком случае, на самой р. Рось собственно славянские памятники вплоть до Древнерусской эпохи (XI-XII вв.) не обнаружены (см. каталог: Древнерусские поселения Среднего Поднепровья. Киев, 1984); по р. Рось позднее проходила граница древнерусского государства с кочевниками. Исконно славянская" этимология корня "рус" предлагается С. Роспондом (Роспонд С. Miscellanea onomastica Rossica. III. Несколько замечаний о названии "русь" // Восточнославянская ономастика. Исследования и материалы. М., 1979. с 44-47); Rospond S. Pochodzenie. S. 35-50). Он называет, полностью отвлекаясь от гидронима Ръсь, две возможные исходные общеславянские основы: 1) общ.-слав. *rud-/*rus- -*rud-sa<=rudъ - "русый" и 2) общ.-слав. *ru-/*ry- - "плыть, течь" (русло, польск. runo, ruszyс). Первоначальным образованием от одной из этих основ Роспонд считает гидроним Рус(с)а (а также название города Старая Русса и местности Порусье), из которого развился этноним "русь". При этом автор ссылается на текст Воскресенской летописи (ПСРЛ. СПб., 1856. Т. VII. С. 262: "...Прозвашася [словене] Русь рекы ради Руссы, иже впадоша во езеро Илмень" (отметим, что Д.С. Лихачев указывает по меньшей мере три различных объяснения названия "русь", встречающихся в поздних летописных сводах. - ПВЛ. Ч. 2. С. 214, 244). Эта гипотеза требует дополнительных лингвистических обоснований (ср.: Назаренко А. В. Об имени, где указано на вероятное неславянское происхождение слова "русь" в силу фонетической невозможности сохранения исконного славянского -s- после -u- Schramm G. Die Herkunft. S. 44-46), объяснения возможности образования гидронима от указанных основ, взаимоотношения с южнорусским гидронимом Ръсь и хронологии формирования этнонима. Мнение о "готской" этимологии (Куник А.А. Примечания к кн.: Дорн Б. Каспий, о походах древних русских на Табаристан // Зап. имп. Академии наук, 1875. Т. 26. Кн. 1. С. 54-55, 430-436; Шмурло Е. Восьмой археологический съезд (9-24 января 1890 г. Будилович А.С. К вопросу о происхождении слова "Русь". Доклад на VIII археологическом съезде в Москве 1890 г. // ЖМНП. 1980. N 5. С. 25-29) не получило распространения, хотя временами делаются попытки его возрождения (Sederlind S. Russernas rike. Till fragan om det ostslaviska rikets uppkomst. Stockholm. 1978) с целью обоснования готской теории образования Древнерусского государства. Слово "русь" возводится ее сторонниками к гот. *hrotps - "слава", восстанавливаемому из засвидетельствованных в письменных источниках прилагательного hrotpeigs (вин. п. мн. ч.) - "торжествующий, победоносный, славный" и ряда однокоренных слов в других германских языках. Как показал Ф.А. Браун, фонетическое обоснование перехода *hrotps>"pycъ" затруднительно: если гот -о- могло дать др.-рус. -у- (ср.: гот. bока>др.-рус. букъ, гот. dоms>др.-рус. дума), то в области консонантизма таких соответствий нет: начальное h+плавный согласный не отпадало в древнерусском языке (ср.: гот. hlaifs> др.-рус. хлъбъ); неясно, каким образом готское -pt- могло перейти в др.-рус. -сь- (Браун Ф.А. Разыскания в области гото-славянских отношений // Сб. ОРЯС имп. Академии наук. 1899. Т. 64. N 12. С. 5-7; Он же. Гипотеза профессора Будиловича о готском происхождении названия "Русь" // Зап. Нео-филологич, о-ва при имп. Санкт-Петербургском ун-те. 1892. Вып. II. N 1. С. 45-58). Маловероятно это заимствование и с исторической точки зрения. Хотя готы прошли по территории Восточной Европы и осели в Северном Причерноморье и Крыму, их влияние прослеживается лишь на юге позднейшего восточнославянского ареала, на севере же и северо-западе Восточной Европы (где представлена топонимика с корнем "рус-") оно отсутствует полностью. Поэтому трудно предположить, что быстро переместившиеся на юг готы (маршрут их миграции, кстати, неясен, но очевидно, что в бассейнах Западной Двины, Верхнего Днепра и в Поильменье они не проходили) оставили за собой название, ставшее обозначением местного населения на огромной, незатронутой ими территории (Тихонова М.А. К вопросу о связях Южной Скандинавии с Восточной Европой в первой половине I тысячелетия н.э. // Studia archaeologica in memoriam Harri Moora. Археологические исследования, посвященные памяти Харри Moopa. Tallinn, 1970. С. 202-206). Вместе с тем нельзя не отметить, что этнополитическая история готов в Северном Причерноморье изучена крайне слабо, к чему привлечено внимание в работах: Топоров В. Н. Древние германцы в Причерноморью результаты и перспективы // Балто-славянские исследования, 1982, М., 1983 С. 227-263; Лебедев Г. С. Русь и чудь, варяги и готы (итоги и перспективы историко-археологического изучения славяно-скандинавских отношений в I тыс. н.э.) // Историко-археологическое изучение Древней Руси. Итоги и основные проблемы. Л. 1988. Вып. 1. С. 79-99. "Прибалтийско-славянская" этимология, в отличие от "исконно славянской" и "готской", широко привлекавших материалы сравнительного индоевропейского и славянского языкознания и оперировавших источниками аутентичными, опирается в основном на поздние и вторичные источники и исторические заключения общего характера. Наиболее обстоятельно она была изложена С. А. Гедеоновым (Гедеонов С.А. Варяги и Русь. СПб., 1876. Ч. 1-2), а затем кратко повторена А.Г. Кузьминым (Кузьмин А.Г. "Варяги" и "Русь" на Балтийском море // Вопр. истории. 1970. N 10. С. 28- 55) без существенной дополнительной аргументации. Гедеонов отметил существование в западноевропейских источниках (по преимуществу XII-XIII вв.) этнонимов и хоронимов сходного со словом "русь" звучания: Rut(h)eni (Rut(h)enia), Rugi (Rugia), а также название о. Рюген. Основой для выведения слова "русь" из них было нередкое употребление названий Rut(h)enia и Rugia для обозначения Руси, а также славянского населения о. Рюген - ран (последний перечень текстов см.: Трухачев Н.С. Попытка локализации Прибалтийской Руси на основании сообщений современников в западноевропейских и арабских источниках Х-XIII вв. // Древнейшие государства на территории СССР, 1980 г. М., 1982. С. 159-175). Соположение разновременных и разного происхождения хоронимов и этнонимов с общим первым слогом ru- (Rutheni, Rugi, Ruzzi, Russi), несмотря на длительность традиции (предложено еще в 1840-е годы), так и не нашло до сих пор убедительного обоснования хотя бы в отношении его правомерности как такового. Так, этноним и отэтнонимический хороним Rut(h)eni и Rut(h)enia засвидетельствованы в античных источниках с I в. до н.э. как обозначение одного из кельтских племен, населявших Аквитанию. Его использование в источниках XI-XIII вв. свидетельствует отнюдь не о его актуальности в это время, а о характерной для средневековой географии ориентации на античную хорографическую традицию, что вело - и нередко - к отождествлению сходно звучащих наименований современных автору и античных, утративших историческое содержание (ср.: Dacia и Dania, Galatia и Галичская Русь. См. подробнее: Чекин Л. С. Традиционные и новые сведения в западноевропейской географии XII-XIII вв. // Древнейшие государства на территории СССР, 1985 г. М., 1986. С. 157-163). Не предложена сторонниками этой гипотезы и убедительная аргументация возможности чередования руг- / рус- (ср. ниже о гипотезе 0. Прицака). К "прибалтийско-славянскому" направлению примыкает гипотеза Я. Отрембского, который связал название "русь" с гидронимом Русса, который имеет, по его неаргументированному предположению, "балтийско-славянское" происхождение (Otrebski J. Rusb // Lingua poznaniensis. 1960. Т. 8. S. 219-227). "Кельтская" этимология названия опирается на кельтский субстратный этноним Rut(h)eni (Unbegaun В.О. L"origine du nom des Ruthenes // Unbegaun B.O. Selected Papers on Russian and Slavonic Philology. Oxford, 1969. P. 128-135; Кузьмин А.Г. Об этнической природе варягов // Вопр. истории. 1974. N 11. С. 54-83). Первая серьезная попытка дать лингвистическое (при опоре на работу: Назаренко А. В. Об имени) и историческое объяснение этой этимологии содержится в статье Прицака (Pritsak О. The Origin of the Name rus/rus" // Turco-Tatar Past. Soviet Present. Studies Presented to Alexandre Bennigsen. P., 1986. P. 45-65). Указывая, что формы Ruzzi, Ruzaramarcha появляются в первой половине IX в. в латинских памятниках Каролингской империи (Баварский географ, грамота Людовика Немецкого Нидеральтайхскому монастырю), он полагает, что эти формы возникли из корня *Rut-/*Rut-en в результате второго верхненемецкого передвижения согласных (что было показано А. В. Назаренко) и связывает его с кельтским этнонимом Rut(h)eni, сохранившимся в античных источниках I в. до н.э. В нижненемецких диалектах, где второе передвижение согласиых отсутствовало, эта форма была заменена, по мнению Прицака, формой с сибиллянтом j, т.е. Ruzz-/Ruz->Russ-/Rus- [по Назаренко, в.-нем. Ruz(z)-, н.-нем. Rus(s)с-, романск. Rus(s)-]; форма же Rugi возникла на территории рипуарских франков в результате гуттурализации исходного *Rut->*Rudi->*Rugi. Историческими носителями этого наименования в середине I тысячелетия н.э. стали, по мнению Прицака, еврейские купцы, называемые у арабского писателя первой половины IX в. Ибн Хордадбеха "ар-разанииа" (BGA. Т. VI. Р. 154. См. о них: Калинина Т.М. Торговые пути. С. 68-82), которые вели трансевропейскую торговлю и, смешавшись с фризскими купцами и скандинавскими викингами, образовали на Волге политическое объединение, позднее славянизировавшееся и развившееся в русское государство (Pritsak О. The Origin of Rus\ Vol. I. P. 25). Возведение Прицаком названий Ruzzi и Ruzaramarcha в немецких латиноязычных источниках к кельтскому Rut(h)eni может быть справедливым, но надо подчеркнуть вслед за Назаренко: "Совпадение др.-в.-нем. Ruz(z)- и ср.-в.-нем. R(i)dzen (<*Rut-. -Сост.) с др.-рус. Роусь не означает..., что древневерхненемецкий термин должен был непременно быть заимствован из древнерусского. Не исключено, что оба этникона развились самостоятельно..." (Назаренко А. В. Об имени. С. 56-57). Нет языковых данных и для предположения о заимствовании др.-в.-нем.>др.-рус. Поэтому вероятнее всего, что корни Rut- и "рус-" отношения друг к другу не имеют. Это тем более вероятно, что историческое построение Прицака о торговой компании "русь" не обосновано. Гипотеза об "индоарийской" этимологии выдвинута О.Н. Труба чевым в результат исследований индоевропейских языков периода, непосредственно последовавшего за распадом индоиранской языковой общности (Трубачев О.Н. Лингвистическая периферия древнейшего славянства. Индоарийцы в Северном Причерноморье // Вопр. языкознания. 1977. N 6. С. 13-29). Трубачев полагает, что слово "русь" - отражение региональной традиции называния Северного Причерноморья "Белой, Светлой стороной". Эта традиция, по мнению автора, еще дославянская и дотюркская, и потому он возводит слово "русь" к местному бессуффиксному варианту др.-инд. ruksa-, допуская в качестве гипотезы специфическую индоарийскую ассимиляцию *russ-. Критику этой гипотезы см.: Schramm G. Die Herkunft. S. 31-33. Значение названия Рo~c у Константина было обусловлено, с одной стороны, сложившейся в Византии традицией обозначения "северных варваров", совершавших с начала IX в. нападения на византийские города, а затем вступивших в торговые, дипломатические и, возможно, конфессиональные контакты с Константинополем; с другой стороны, той конкретной информацией о политической, этнической, социальной ситуации в Восточной Европе, которую он получил лично. Совмещение этих не полностью идентичных данных (их частичное несовпадение было неизбежно в силу их разновременности, тем более что восточнославянское общество переживало в то время интенсивные процессы государствообразования) обусловило двойственность содержания, вкладываемого Константином в название Рo~c.. Впрочем, такая двойственность была заложена уже в исходном - этносоциальном - значении слов Ruotsi и "русь", однако ко времени Константина, насколько можно судить по договорам Руси с греками, она была уже в значительной степени преодолена. Для Константина народ "росов" тождествен со скандинавами, хотя эксплицитно это не находит выражения. Император последовательно противопоставляет росов славянам (славяне - пактиоты росов, что повторено дважды, росы исключены из перечней славиний; наконец, "росские" названия порогов имеют прозрачную скандинавскую этимологию. SorlinL. Les temoignages. P. 178, 180 sq.; Toynbee A. Constantine Porphyrogenitus. P. 348; ср.: Dvornik F. The Making. P. 315 sq.; DAI. II. P. 41), а их язык - славянскому (см. коммент. 27 к гл. 9). Этническое значение названия Рo~c у Константина, очевидно, опирается на предшествующую византийскую традицию, восходящую к началу IX в. (см. выше) и находит аналогию в употреблении слова "русь" в древнерусских источниках, в первую очередь в Повести временных лет (перечни народов европейской части мира, легенда о призвании варягов). Оно подтверждается также морфологической структурой, что выявляется при сопоставлении с основными типами древнерусских этнонимов и хоронимов. Собственно славянские этнонимы имели две основные модели: 1) апеллятивная основа + суффикс -ян-/-ан- или -ен (из общ.-слав. *janin, 5enin); ср.: словене, северяне, древляне; 2) топографическая или псевдопатронимическая основа+патронимический суффикс -ич- (из общ.-слав. -itjo); ср.: кривичи, радимичи и пр. Обе модели относятся к общеславянскому времени (Respond S. Struktura pierwotnych etnonimow slowianskich. // RS. 1966. Т. 26. Cz. 1. S. 29-32; Cz. П. Formacje po rozpadzie dialektalnym (IX w. i nn.) // Ibid. 1968. Т. 29. Cz. 1. S. 18, 24-25), но первая, возможно, является более поздней (Трубачев О.Н. Ранние славянские этнонимы - свидетели миграции славян // Вопр. языкознания. 1974. N 6. С. 59). Первая модель обнаруживает в древнерусском языке несравненно более высокую продуктивность (более 20 наименований в Повести временных лет по сравнению с шестью второго типа), охватывая не только славянские по происхождению и этнической принадлежности этнонимы, но и заимствованные книжные (агаряне, ассиояне. римляне и до.), а также - позднее - названия жителей городов и местностей (смоляне, кияне). В ряде случаев возникают параллельные формы: меря - меряне, амазонки - амазоняне. Среди этнонимов, обозначающих неславянские народы, выделяются две модели: собирательные наименования на -а-: меря, мордва, мурома (Хабургаев Г. А. Этнонимия. С. 167-168), относящиеся к восточнофинским народам; и собирательные женского рода, основанные на фонетической передаче самоназваний с конечным палатальным согласным, отражающим финское конечное -i-: кърсь, корсь<финск. *kurh-, лат. kursa, лит. kursas: чудь (<готск. tpiuda?) <саам. норв. cutte, cudcte, саам. шв. cute, cude - "преследователь, враг", саам. кольск. cutte, cut; сумь<финск. Suomi, эст. Soome Maa, лив. Suom; ямь, емь<финск. Нате (название области); весь<финск.*vepsi, vepsa; водь<водск. vad"d"a, финск. vaaja ("клин"); лопь<финск. lappi; либь<лат. libis, libietis и др. (см.: Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. М., 1973; Vasmer М. Schriften zur slavischen Altertumskunde und Namenkunde. Bd. II. S. 762). Все они относятся к западнофинским и балтским племенам. Этноним "русь" морфологически тождествен этнонимам именно последней группы. На неславянскую этническую принадлежность первоначальной руси указывает и то, что этническая группа "русь" не включается летописцем ни в один из перечней славянских "племен", расселившихся по Восточно-Европейской равнине (ПВЛ. Ч. 1. С, 11, 13, 15). Для обозначения государственных образований выявляются три основные модели: 1) употребление соответствующего этнонима для обозначения территории, занимаемой этносом (ср.: "пойти в ляхи"); 2) отэтнонимическое прилагательное+географический термин "земля" (Агарянская земля, Аглянская земля и др.), причем этнонимы могли быть как собственно славянского, так и иноязычного происхождения; 3) заимствованные книжные наименования (Ефиопья, Мисия, Мармария), проникшие с византийской и южнославянской литературой на Русь. В этом контексте очевидно, что названия "Русь" и "Русская земля" образованы в полном соответствии с наиболее продуктивными моделями территориальных наименований, засвидетельствованных древнейшими русскими письменными источниками, развивавшимися в восточнославянской языковой среде. Пути формирования этих названий указывают на то, что в их основе лежит этноним "русь . Понимая под "росами" скандинавов, Константин вместе с тем отчетливо связывает название с определенной социальной группой, противопоставленной массе славян. Он подчеркивает их правящее положение: славяне являются их пактиотами, "росы" собирают во время полюдья с них дань (см. коммент. 65 к гл. 9), имеют резиденцию в Киеве. Упоминание "всех росов", которые выходят по осени из Киева в полюдье, указывает достаточно ясно на ту социальную группу, которую Константин имеет в виду, - великокняжескую дружину, которая, по сообщениям Повести временных лет, осуществляла полюдье. Социальное значение названия Pо~с также находит поддержку в древнерусских источниках. Слово "русь" рассматривалось как социальный термин, обозначающий привилегированную верхушку общества: славянскую (Юшков С. В. Общественно-политический строй. С. 57-63; Тивериадский Л.С. К вопросу о происхождении руси в связи с этногенезом славян // Ист. зап. 1942. Т. 13. с. 40-53) или скандинавскую в Восточной Европе (Smal-Stocky R. The Origin of the Word "Rus" // Slavistica. 1049. T. 6. P. 5-18); военное сословие (Акопов Г. Б. Этимология названия "Рус" в свевете теории этнической консолидации // Вестн. обществ, наук АН Арм. ССР. 1967. N. 6. С. 89-101); княжескую дружину и знать (Падалка Л. В. Происхождение и значение имени "русь" // Тр. 15-го Археологического съезда в Новгороде 1911 г. М., 1914. Т. 1. С. 364); торговую купеческую организацию международного характера (Pritsak О. The origin of Rus". Vol. I. P. 25) или просто купцов скандинавского происхождения (Vitestam g. The People of ar-Rus as Merchants According to Arabic Sources // Kgl. Vitterhets historic och antikvitets Akademien. Filologisk-filosofisk serien. 1975. В. 15. S. 15-22). Для обоснования этой трактовки привлекались указанные сведения Константина, а также сообщения в восточных источниках о народе "ар-рус". Возможность социально-терминологического понимания слова в восточных источниках кроется в том, что арабские путешественники и купцы могли видеть лишь две категории народа "ар-рус": купцов, с которыми они торговали, и дружинников, составлявших военные отряды и направлявшихся на юг и восток, т.е. представителей феодализирующейся верхушки общества. Поэтому присутствие социального оттенка в описании "ар-рус" в восточных источниках закономерно, но оно не затушевывает его этнического содержания. Что же касается этнической принадлежности народа "ар-рус" в восточных источниках, то трудно не согласиться с мнением большинства исследователей, что этим названием первоначально обозначались скандинавы. Оба указанных значения термина Рo~c у Константина тесно связаны с реконструируемой эволюцией понятия "русь" в процессе образования Древнерусского государства (см. подробнее: Мельникова Е.А., Петрухин В. Я. Название "русь" в этнокультурной... С. 24-38). Спорадические набеги скандинавских отрядов еще в довикингскую эпоху сначала на восточнобалтийское побережье, позднее - вверх по рекам Балтийского бассейна, набеги, дополнявшиеся со временем оседанием части скандинавов в таких центрах, как Старая Ладога, "Рюриково" городище и др., создали основу для этноязыковых контактов. Проникновение скандинавов в финские земли в результате походов на судах, участники которых, гребцы и воины, называли себя rotps-, обусловило превращение "профессионального" самоназвания в экзоним (иноназвание) в финской среде, позднее развившийся в этноним, и отэтнонимический хороним. В северо-западной области контактов всех трех этнических групп оно проникает в древнерусский язык, как этносоциальный термин с доминирующим этническим значением. Вместе с двигающимися на юг и юго-восток отрядами название rotps- разносится по Восточной Европе и в результате непосредственных контактов фиксируется в византийских источниках IX в. и Вертинских анналах в формах Рo~c и Rhos сохраняя значение "профессионального" самоназвания. Во второй половине IX - первой половине Х в., когда началось формирование древнерусской народности и происходило становление раннефеодального государства главной консолидирующей силой становилась великокняжеская дружина. В условиях перерастания племенных союзов в государственное образование наиболее существенной была борьба с племенным сепаратизмом, и именно здесь скандинавы представляли удобную, этнически нейтральную военную силу, которую великие князья могли использовать против родоплеменной знати для объединения разноэтнических территорий под своей властью. Это, видимо, вызвало приток скандинавских воинов в дружины древнерусских князей, так же как и привлечение ("призвание") скандинавских вождей дружин к управлению союзом нескольких разноэтнических племен в Новгороде в середине IX в. (Пашуто В. Т. Русско-скандинавские отношения. С. 51-61), а по предположению X. Ловмяньского - и в Киеве (Ловмяньский X. Русь и норманны, С. 135, 270, примеч.). Опора первых древнерусских князей на независимые от славянских племенных интересов отряды скандинавов, составлявших в это время ядро княжеской дружины, создавала предпосылки для перенесения названия отрядов на дружину целиком. Распространение понятия "русь" на полиэтнические дружины вело к быстрому размыванию первоначально четко выраженной этнической приуроченности названия к скандинавам (ср. о понятии "русь" как обозначении надплеменного политического образования: Рогов А.И., Флоря Б.Н. Формирование самосознания древнерусской народности // Развитие этнического самосознания славянских народов в эпоху) раннего средневековья. М., 1982. С. 102-105), что отражено, в частности, в ономастиконе договоров с греками 911 и 944 гг.: в последнем среди имен скандинавского происхождения появляются имена восточнославянские и другие. Об ассимиляции и славянизации скандинавов красноречиво говорят археологические материалы середины - второй половины Х в. К середине Х в. по всей территории расселения восточных славян от Киева до Ладоги распространяются дружинные древности, складывается "дружинная культура", впитавшая в себя и сплавлявшая воедино элементы разноэтничного происхождения. Ее носителями являются прежде всего великокняжеские дружины, присутствие которых отмечается по археологическим данным на важнейших водных путях Древнерусского государства: в Верхнем Поднепровье и Поволжье, в Поволховье, а также в Киеве и в Черниговской земле. Включение этих земель в сферу действия великокняжеских дружин знаменует их консолидацию и формирование территории государства, подвластного "великому князю русскому". Отсутствие четкой этнической атрибуции прилагательного "русский" в договорах подчеркивается тем, что имена доверителей, заключающих договор "от рода русского", имеют не только скандинавское, но и славянское, балтское и финское происхождение, т.е. понятия "русь", "русский" не свзываются со скандинавами или славянами, а все территории, подчиненные вели-кому князю, называются "Русской землей" ("всякое княжье и все люди Руския земля" - ПВЛ. Ч. 1. С. 35. Таким образом, в процессе консолидации разноэтнических территорий под эгидой великокняжеской государственной власти возникает расширительное географическое понятие "Русь", "Русская земля", которое нашло отражение у Константина во встречающемся впервые в византийской литературе названии Poсиа (см. коммент. 3 к гл. 9). Отождествление названия племенного союза (позднее - народности) с наименованием его правящей верхушки представляет типичное для раннего средневековья явление: приравнивание части и целого как взаимозаменяемых единиц (Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры. М., 1972. С. 71-75). Наиболее близкую и яркую аналогию представляет отражение взглядов на "народ" в памятниках раннесредневекового героического эпоса, где проводится регулярное (но неосознанное) замещение понятия "народ" (целое) понятием "дружина" (часть), которая в англосаксонском эпосе "Беовульф" постоянно называется "все даны", "народ фризов" и т.д. (Мельникова Е.А. Меч и лира: Англосаксонское общество в истории и эпосе. М. 1987. С. 90), у славянских народов - "все чехи", "весь народ" в "Чешской хронике" Козьмы Пражского (Флоря Б.Н. Формирование этнического самосознания раннефеодальной чешской народности // Развитие этнического самосознания. С. 135-136). Весьма близкую аналогию эволюции содержания названия "русь" представляет наименование "болгары", развивавшееся от обозначения тюркских отрядов Аспаруха через политоним, утративший этнический смысл, к этнониму, обозначавшему славянское население, и хороним "Болгария" (см. коммент. 1 к гл. 5). Таким образом, в употреблении Константином терминов Pо~с и Росиа отразились три этапа эволюции названия "русь" на восточнославянской почве. Во-первых, он связывает росов со скандинавами, интегрированными в восточнославянское общество; во-вторых, именует тем же термином полиэтничные великокняжеские дружины; в-третьих, вводя хороним "Росла, распространяет название на все территории, подвластные великому князю, сидящему в Киеве. Эти, казалось бы противоречащие друг другу интерпретации объяснимы в условиях относительно быстрой эволюции семантики слова "русь" у восточных славян при интенсивных процессах социальной, культурной и этнической консолидации, когда еще не было забыто древнейшее значение слова, но оно начало функционировать уже и в расширительном, полиэтническом значении, постепенно превращаясь в территориальное название (см. также: Мельникова Н.А., Петрухин В.Я. Название "русь" в этнокультурной... С. 24-38). Кроме того, полисемия названия Pо~с у Константина, очевидно, отражает в целом "особенность византийской этнонимии, где этнические термины не являются этни-конами в узком и строгом смысле слова, но включают в себя обширную область географо-культурно-бытовых характеристик" (Бибиков М.В. Скандинавский мир в византийской литературе и актах // СкСб. 1986. Вып. XXX. С. 101). (Е.М., В.П.) 2. в узком смысле слова моноксилы (однодеревки) - долбленки, т.е. лодки, выдолбленные из одного бревна (DAI. II. Р. 23-25), Однако, судя по дальнейшему описанию, собственно долбленки использовались, по-видимому, в качестве килевой части более сложных конструкций типа поздней русской набойной ладьи-насада с наставными бортами из планок, пригодной для морских плаваний. Суда с клинкерной обшивкой использовались и викингами. Выделение в Русской Правде четырех типов судов - морских ладей, набойных ладей, стругов и челнов - указывает на разнообразие видов кораблей в зависимости от характера плавания (по морю или рекам) и его целей (торговые, военные) (см.: Воронин Н.Н. Средства и пути сообщения // История культры Древней Руси. М.; Л. 1948. Т. 1. С. 282-288). С точки зрения конструкции морских судов интересны находки корабельных частей, в том числе уключины из слоев X в. в Ладоге (Петренко В.П. Работы Староладожской экспедиции // Археогические открытия. 1977 г. М., 1978. с. 28; Он же. Раскоп на Варяжской улице: (постройки и планировка) // Средневековая Ладога. Л., 1985. С. 112, 116; ср. летописное известие о взятии Олегом дани с греков "на ключь", уключину - ПВЛ. Ч. 1. С. 24); ладейных заклепок, крепивших доски бортов и сохранявшихся на кострище в курганах Х в. (Авдусин Д.А. Скандинавские погребения. C. 80) днища долбленой ладьи, перекрывавшей погребение у Белгорода Киевского (Мезенцева Г. Г., Прилипко Я. П. Новые открытия на раскопках Белгорода Киевского // Археологические открытия, 1976 г. М., 1977. С. 340). Эти находки подтверждают описание сборной конструкции кораблей (см. подробнее: DAI. II. Р. 24-25). Длина крупнейшего скандинавского корабля эпохи викингов из Гокстада (середина IX в.) -23,3 м с мощным дубовым килем длиной 17 м. Согласно договору о дани, взимаемой Олегом с греков, в ладье помещалось 40 человек (ПВЛ. Ч. 1. С. 24; см также: Varangian Problems. Copenhagen, 1970. P. 165-169; Фиркс И.ф. Суда викингов. Л., 1982). Походы "варваров" на моноксилах против Византии упоминаются в византийских источниках с середины V в. [см. особенно сообщение об осаде Фессалоники славянскими племенами, среди которых упомянуты драгувиты (см. коммент. 68 к гл.9), между 615 и 620 гг. (Иванова О. В., Литаврин Г. Г. Славяне и Византия. С. 43, 65-66)] Скилица, рассказывая о нападении русского флота в 1043 г., подчеркивает, что моноксилы как тип кораблей присущи именно росам (Sc. Syn. P. 430. 45-47). 3. Термин Poсиа как обозначение территории восточнославянского государства, coответствующее летописным наименованиям "Русь" и "Русская земля", впервые в византийской литературе встречается в сочинении Константина "О церемониях" (De cerem. Р. 594. 18, 691. 1. См.: DAI. II. P. 20). Сопоставимыми с названиями "русская земля" и "страна русская" стали в византийских источниках выражения ??? (DAI. 37. 43) и ??? (Horander W. Theodores Prodromes. Historischi Gedichte. Wien, 1974. N 59. 191). В южнославянских памятниках для обозначения государства он употребляется лишь с 1387 г., в России - со второй половины XV в (Соловьев А.В. Византийское имя России // ВВ. 1957. Т. XII С. 134-146). Известная форма, употребительная в новое время, - с двумя с ("Россия"), в греческих текстах встречаются в XIV в. (Nicephori Gregorae Byzantinae historiae lubri postremi/Ed. I. Becker. Bonnae, 1855. P. 199, 12, 511. 18), в русских источниках - с XVI в. (см.: Соловьев A.В. Византийское имя России // ВВ. 1957. Т. XII. С. 146). 4. Выражение ??? допускает несколько толкований. 1) "Внешняя Росия" - подчиненная росам территория славян со всеми перечисленными ниже городами, "внутренняя" (этого термина у Константина нет - он восстанавливается как оппозиция к "внешней" Росии) - собственно Киев, откуда выходят "все росы" в полюдье. В этом случае к "внешней Росии" придется причислить даже Вышгород - Вусеград (см. коммент. 14 к гл. 9), княжеский "Ольгин град" в середине Х в., что маловероятно. 2) "Внешняя" и "внутренняя" Росии - два основных пункта пребывания росов: Немогард - Новгород, где сидел Святослав, и Киев, в котором Константин помещает "всех росов". Тогда все прочие города, перечисленные императором, не включаются ни во "внешнюю", ни во "внутреннюю" Росию (ср.: Насонов А.Н. "Русская земля". С. 31; Mosin V.A. Начало Руси. Норманы в восточной Европе // BS. 1931. Roc.3. Р. 305), а принадлежат пактиотам росов - славянам (ср. обозначение Витичева как крепости-пактиота росов; см. коммент. 25 к гл. 9). В гл. 37 Росия противопоставлена землям уличей, древлян, лендзян и прочих славян, платящих ей дань. Возможно, Константин, повсюду противопоставляя славян и росов, пытался разделить их и территориально, чему соответствовала и полученная им информация о "всех росах" в Киеве. Из самого трактата очевидно, что росы присутствовали и в Новгород и, как следует из данных археологии, в других пунктах, отмеченных Константином (см. коммент. 6, 11, 13, 16 к гл. 9). Росы и княжеская дружина вообще не могли замкнуться в стенах лишь двух подвластных росам крепостей: дружинные погосты в Х в. известны по всей Восточной Европе на важнейших речных магистралях Древнерусского государства (Петрухин В.Я., Пушкина Т.А. К предыстории. С. 100-112). Таким образом, и земли между Киевом и Новгородом, и особенно речные пути, по-видимому, не были нейтральной зоной, куда росы наезжали лишь на время полюдья - они были закреплены за киевским князем системой погостов. 3) Гипотетическая "внутренняя" Росия - страна полян (Manojiovic G. Studije. Knj. 187. S. 24) или Русь в узком смысле - Киевская, Черниговская и Переяславсская земли (Приселков М.Д. Киевское государство второй половины Х в. по византийским источникам // Учен. зап. ЛГУ. Сер. историч. наук. 1941. Вып. 8. С. 233-235; Рыбаков Б. А. Киевская Русь. С. 89). Однако Чеонигов назван наояду с Новгородом и Смоленском вне связи с Киевом, равно как Вышгород и Любеч (на территории полян Переяславль же не назван вообще: города "Русской земли" в узком смысле не выделяются Константином в отдельную группу (ср.: DAI. II. Р. 25). А.Н. Насонов ("Русская земля". С. 31) находит у Константина противопоставление "внешней Росии" с новгородом собственно Росии, где князем (архонтом - см. коммент. 10 к гл. 9 и коммент. 10 к гл- ^) оыл Игорь, сидевший в Киеве. Но договор Игоря с греками 944 г. ПВЛ. Ч. 1. С. 34-39), упоминающий наряду с послами великого князя Игоря, княгини Ольги и других также "сла" Святослава, заключен был от "всех людий Руския земля". Таким образом, киевский великий князь в Х в. - не князь Руси в узком смысле, но правитель всей Русской земли, включая Новгород, как, по-видимому, и следует понимать титул "архонт Росии" у Константина. В гл. 37 Константин противопоставляет территорию (хору) Росии землям славян, платящих дань Росии, в которой Насонов видел Русь в узком смысле. Но Константин говорит о южных границах Росии и округах (хорах), с которыми соседят печенеги, поэтому сужение территории Росии до Среднего Поднепровья неправомерно. 4) "Внешняя Росия" - Северная Русь с границей где-то между Новгородом и Смоленнском (DAI. II. Р. 26; ср. наименование Смоленской и Новгородской земель Верхней Землей - Ипатьевская летопись, 1148 г.: ПСРЛ. СПб. 1908. Т. 2. Стб. 369). В этом случае перечисленные вслед за Новгородом (относительная самостоятельность которого подчеркнута тем, что называется новгородский князь Святослав) Смоленск, Любеч, Чернигов, Вышгород входят во "внутреннюю Росию". Непосредственная связь Любеча, Чернигова и Вышгорода с Киевом не подлежит сомнению. Смоленское Поднепровье по данным нумизматики (Янин В.Л. Денежно-весовые системы. С. 149-151) в середине Х в. входило в ареал южнорусской денежно-весовой системы, что свидетельствует о включении территории смоленских кривичей в сферу влияния Киева; полюдье с кривичей собирал киевский князь. По Б.А. Рыбакову, маршрут полюдья (по периметру племенных территорий древлян, дреговичей, кривичей и северян) проходил через перечисленные Константином города, поворотным пунктом был Смоленск (Рыбаков Б.А. Киевская Русь. С. 316 и след.). В таком случае вероятно, что "внутренняя Росия" - это территория Руси, освоенная полюдьем киевского князя (ср.: Рыбаков Б.А. Первые века. С. 36-37). Вместе с тем в рекон-струкции Рыбакова не учтены упомянутые Константином "прочие славяне", с которых собиралось полюдье, и платившие дань Росии уличи и лендзяне, наряду с древлянами не входившие, согласно Константину (см. гл. 37 и коммент. 15), в Росию. Неясным остается и положение Смоленска, который древнерусская традиция относит к Верхней Земле наряду с Новгородом (ПВЛ. Ч. 2. С. 350-351). Существует также ряд других менее обоснованных гипотез о локализации "Внешней" и "Внутренней" Росии (см.: DAI. II. Р. 26). Среди последних - их отождествление О. Прицаком с "каганатом Руси", состоящим из двух территорий, которыми для седины X в. являлись Днепровский путь - "Внешняя Росия" и Ростовская земля (метрополия) - "Внутренняя Росия". См.: Pritsak О. Where Was Constantine"s Inner Rus"// Harvard Ukranian Studies. 1983. Vol. VII. P. 555-567. 5) Наиболее убедительным представляется предположение А. Поппэ, что деление Руси на "внешнюю" и "внутреннюю" проводилось самими византийцами; таким образом, внутренняя Росия" - ближайшие к Византии земли в Приднепровье, "внешняя Роосия" - отдаленная Новгородская земля (Poppe A. Rhosia // SSS. 1972. Т. 4. Cz. 2. S. 496-497). Ср.: Soloviev A. ??? //Byzantion. 1938. Vol. 13. P. 2331). Д. Оболенский отмечает, что Новгород лежал на периферии Древней Руси с точки зрения и Константина, и правителей Киева (DAI. П. Р. 26). "Внешняя ар-Русийа" упомянута ал-Идриси, но, как и у Константина, нигде не противопоставлена "внутренней" (Бейлис B.М. Ал-Идриси (XII в.) о восточном Причерноморье и юго-восточной окраине Русских земель // Древнейшие государства на территории СССР, 1982 г. М., 1984. С. 216) - Впрочем, тот же автор упоминает "внутренних" и "внешних" басджиртов (Там же. С. 216). Если учесть, что восточные авторы, например ал-Хорезми (Калинина Т.М. Сведения ал-Хорезми о Восточной Европе и Средней Азии // Там же. С. 184, 196), следовали Птолемею в традиции разделения Скифии на внешнюю и внутреннюю, то закономерен вопрос, не повлияла ли эта античная традиция и на сочинение Константина. Существенно, что он упоминает также внутреннюю Персию (гл. 22) в соответствии с античной традицией, внешнюю Испанию (гл. 24, она же "Малая"). Ср. также выделение "окольных Славиний" (???) на Балканах в византийских текстах IX-Х вв. (см.: Иванова О. В., Литаврин Г. Г. Славяне и Византия. С. 88). Таким образом, наиболее вероятно, что Константин следовал античному "эгоцентрическому" принципу выделения внутренней и внешней частей описываемого региона (по отношению к описывающему), а не собственно древнерусской традиции (см.: Петрухин В.Я., Шелов-Коведяев Ф.В. К методике исторической географии "Внешняя Росия" Константина Багрянородного и античная географическая традия // ВВ. 1988. Т. 49. С. 184-190). 5. Нижеследующий перечень древнерусских городов, поставляющих моноксилы росам, последовательно называет центры, лежащие на Днепровском пути, от самого северного - Новгорода - по мере их приближения к Киеву. Это выделение части Днепровского пути к северу от Киева перекликается с выделением Константином "внешней", т.е. дальней Росии (см. коммент. 4 к гл. 9). Систематичность перечня подтверждает справедливость предлагаемой интерпретации топонимов. Особый интерес представляет синтаксическое выделение Константином первого центра - Новгорода: "одни из Немогарда, ... другие из крепости Милиниски, из Телиуцы..." Именно он (в отличие от Любеча и др.) играл первостепенную роль в функционировании Невско-Днепровского пути и был крупнейшим средоточием ремесла и международной торговли. В скандинавских памятниках и в XII-XIII вв. сохраняется представление о Новгороде как столице Руси. Это сообщение Константина весьма важно как свидетельство сложения на Руси к середине Х в. сети поселений, связанных едиными внешнеэкономическими и политическими целями. 6. Общепринята интерпретация топонима *Немогардас как Новгорода Великого. Исключение составляют мнения В.А. Пархоменко, который считал, что под ним кроета название какого-то другого города, расположенного южнее (Пархоменко В.А. У истоков русской государственности (VIII-XI вв.). Л., 1924. С. 34, примеч. 8), и В. Ляско. ронского, полагавшего, что этим топонимом обозначалась новая, вновь отстроенная часть Киева (Ляскоронский В. Киевский Вышгород в удельно-вечевое время // ЖМНП. 1913. N4. С. 232-235); однако эти мнения представляются неосновательными, Дж. Бьюри предложил широко принятую в настоящее время конъектуру: -м- вместо -в-, т.е. *Невогардас (Burry J. The Treatise. P. 543. Note 1). Основываясь на этой конъектуре, А.Н. Кирпичников сопоставил основу *Нeвo- с названием Ладожского озера "Нево" и предположил, что ойконим *Невоградас относится не к Новгороду, а к "городу на озеро Нево" - Старой Ладоге, которая в середине Х в. была крупнейшим торговым и ремесленным центром Северной Руси (Кирпичников А.Н. Ладога и Ладожская земля VIII-XIII вв. // Историко-археологическое изучение Древней Руси. Л., 1988. С. 55). (Е.М.. В. П.) Представляет большой интерес передача второй основы сложного слова через *-гард- с -ар-. Можно предполагать, что здесь отразилось фонетическое состояние, предшествующее развитию восточнославянского полногласия; полную аналогию составляет -ер в наименованиях древлян - *Дервленионои, *Вервианон (ср.: Дурново Я.Я. Введение. С. 226). В самом деле, примеров с полногласием (оро, ере, оло) в сочинении Константина нет вообще; записям *Немогардас, *Дерв- противостоят только *Bунсеград (Вышгород) и *Прах ("порог"), где -pa- явно отражает южно-, а не восточнославянскую огласовку. Не исключено также влияние древнескандинавского наименования Новгорода Великого - Holmgardr (Мельникова Е.А. Восточноевропейские топонимы. С. 199-210). Д. Оболенский рассматривает эту возможность как единственную (DAl. II. Р. 26). Из трех однотипных ойконимов только *Немогардас содержит форму *-гардас в отличие от *Bунсеград и *Нуградас (см. коммент. 14 к гл. 9 и гл. 35). Если информа тором Константина здесь был норманн, то он почти наверняка считал что "росское" и славянское названия Новгорода Великого различаются лишь в первой части (соответственно Holm- и nov-, novo-), а во второй части совпадают. (А.З.) Археологические материалы, одновременные известиям Константина, свидетельствуют о важном политическом и экономическом значении Новгорода (Археологическое изучение Новгорода. М., 1978; Новгородский сборник. 50 лет раскопок Новгорода М., 1982). Однако находки скандинавских вещей, которые можно было бы связать с пребыванием там дружины "росов", незначительны (см.: Седова М.В. Ювелирные изделия древнего Новгорода. М., 1981. С. 23, 39, 84, 181); их намного больше Городище под Новгородом, где, по предположению Б.А. Рыбакова, размещались норманны (История СССР с древнейших времен. Т. 1. С. 489). Это предположение, а также вероятность того, что Городище было резиденцией новгородских князей и их дружин уже в IX-Х вв., были подтверждены работами Е.Н. Носова (Носов Е.Н. Новгород и Рюриково Городище в IX-XI вв, (К вопросу о происхождени Новгорода) // Труды V Междунар. конгресса славянской археологии. М., 1987. Т. I. Вып. 26. С. 5-14). (KM.. В. П.) 7. Употребление формы имперфекта ??? от глагола ??? соответствующего др.рус. "седе" (от "сидеть" в значении "править, занимать престол"), рассматривалось как показатель того, что ко времени написания гл. 9 правление Святослава в Новгороде (см. коммент. 8, 9 к гл. 9) окончилось (после смерти Игоря осенью 944 г.). Д. Оболенский предположил, что составитель этой части гл. 9, писавший в то время, когда Святослав находился в Новгороде, употребил форму наст. вр. ???, замененную впоследствии имперфектом для согласования сообщения с реальной ситуацией (DAI. II. Р. 18, 29). По мнению Оболенского, использование древнерусских терминов (ср, коммент. 66 к гл. 9) в переводе или транслитерации указывает на то, что одним из информаторов мог быть человек, владевший древнерусским языком. Наконец, учитывая неточности в употреблении глагольных форм и содержание всей фразы, вполне вероятно, что она была написана до смерти Игоря и отражала реальную политическую ситуацию на Руси (DAI. II. Р. 18-19). Киевский князь Святослав Игоревич. Согласно Ипатьевской летописи, родился в 942 г. (ПСРЛ. Т. 2. Стб. 36); умер в 972 г. Славянское имя князя является важным свидетельством быстрой - в третьем поколении - ассимиляции скандинавской по происхождению династии русских князей в славянской среде. (Е.М., В. П.) Надо отметить, что славянское *свe- передано Константином как *сфен- т.е. с носовым согласным (аналогично транслитерируется оно и у Льва Диакона; ср. ниже передачу Константином имени Игорь как *Ингор - коммент. 9 к гл. 9, а также лензанинои - коммент. 20 к гл. 9). Вопреки распространенному мнению (см. прежде всего: Шахматов А.А. Очерк древнейшего периода. § 193), сочинение Константина не может служить прямым свидетельством того, что к середине Х в. носовые гласные в древнерусском языке уже утратили свой носовой характер. Написаниям *Сфентославос, *лензанинои, *Ингор здесь противостоят два написания без носовой согласной: *Неасет и *Верутзе (см. коммент. 35 к гл. 9) и ??? (см. коммент. 42 к гл. 9). Мнение о том, что лишь последние два написания отражают восточнославянское произношение, а первые три по тем или иным причинам следует считать непоказательными (см., в частности: Дурново Н.Н. Введение. С. 225- 226), основано на предположении о полном изначальном единстве правосточнославянского языка. Исследование древненовгородского (по материалам берестяных грамот) и древнепсковского диалектов показало, однако, что полного единства здесь в действительности не было. Соответственно, и процесс деназализации носовых гласных в принципе мог происходить в разных восточнославянских говорах отнюдь не одновременно. Сосуществование написаний c -ню- без -ню- в сочинении Константина говорит скорее в пользу именно такого предположения. (А.З.) Сведения о том, что Святослав "сидел" в Новгороде, сохранились только у Константина. Это известие - раннее подтверждение традиции сажать на новгородский престол сына великого киевского князя (ср.: Владимир Святославич, Ярослав Мудрый и др.), которое согласуется с фактом относительной самостоятельности Новгорода, - что, возможно, повлияло на выделение "внешней Росии". X. Ловмяньский считал, что о княжении Святослава в Новгороде Константину было известно уже во время заключения договора с Игорем в 944 г. (Ловмяньский X. Русь и норманны. С. 154), поскольку при этом присутствовал посол Святослава. Однако в момент убийства Игоря в 944 г. Святослав, согласно летописи, пребывал в Киеве с Ольгой и кормильцем Асмудом (ПВЛ. Ч. 1. С. 40). Если принять известие Константина о княжении малолетнего Святослава в Новгороде, то можно предпо-лоить, что за него правил кормилец Асмуд (как впоследствии в Киеве - Ольга). Упоминание Константином пребывания Святослава на Новгородском столе может тогда служить датирующим признаком - свидетельством составления гл. 9 или во время правления Игоря, т.е. до осени 944 г. (если принять предположение Д. Оболенского о первичности формы настоящего времени ??? - DAI. II. Р. 28; см. коммент. 7) или вскоре после 944 г. (если имперфект ??? стоял с самого начала и означал, что Святослав, ранее сидевший в Новгороде, теперь находиться в другом месте - в Киеве). (Е.М., В. П.) 9. Киевский князь Игорь, сын Рюрика. Имя - скандинавского происхождения: Игорь Ingvarr (в раннесредневековой Швеции имя Ингвар было распространено в династии конунгов из рода Инглингов). Иную точку зрения см.: Respond S. Ono-mastische slavo-nordica. Kritische Berne rkungen // Sprawozdania Wrocfawskiego towarzistwa naukowego, 1965. Wrocfaw, 1967. Т. 20. Ser. A. 54. Характерно, что греческое написание *Иггор [*гг - читается как -нг, о~ - омега. К.Е.] (также у Льва Диакона *Иггорос - род. п. от или *Игго~р Leon. Diac. Hist. P. 106.5, 144.6; и Лиудпранда; Inger: Liudpr. Antap. V, 15) сохран носовой согласный, выпавший др.-рус. "Игорь", но сохраненный в повторном заимствовании того же имени "Ингварь". Это может свидетельствовать о скандинавском происхождении информатора Константина рассматриваться как след незавершенной фонетической адаптации имени. Игорь правил, по сообщению Повести временных лет, с 912 г. (хронология его жизни до вокняжения в Киеве сомнительна. Ср.: ПВЛ. Ч. 2. С. 249-250, 295). Сведения о его гибели во время полюдья летописец помещает под 6453 г. (Там же. Ч. 1. С. 39-40); поскольку Константин говорит о начале полюдья в ноябре, гибель Игоря, видимо, произошла в ноябре 944 г. (Литаврин Г. Г. Древняя Русь, Болгария и Византия в IX-Х вв. // IX Международный съезд славистов. История, культура, этнография и фольклор славянских народов. М., 1983. С. б8). Благодаря походам на Константинополь в 941 г., а затем в 944 г. (Игорь дошел только до Дуная), о чем рассказывают как Повесть временных лет, так и византийские источники (византийские источники о походе 944 г. не сообщают К.Е.), Игорь был хорошо известен в Византии, а заключение им договора 944 г. могло привлечь в Киев византийское посольство. По мненю Д. Оболенского, автором раздела гл. 9, посвященного плаванию из Киева в Кон-стантинополь, мог быть участник этого посольства (DAI. II. Р. 19). 10. Архонт - здесь обычный титул киевского князя в официальных документах виза тийской канцелярии (DAI. II. Р. 29). О титуле "архонт" вообще см. коммент. к гл. 8. 11. Общепринята идентификация топонима *Mилиниска с названием Смоленска, одного из древнейших русских городов. Форма "Смольньскъ" - производная от "Смольня" (название речки, на которой стоит Смоленск; от "смола"); прочие этимологии (включая скандинавскую) неубедительны. В транслитерации названия у Константина первая йота, очевидно, возникла под влиянием последующих двух йот. Опущение начальной сигмы объясняется двояко. Н.Н. Дурново предполагал, что первоначально слово стояло в род. п.: *(апо тес Смилиниска) где две смежные сигмы слились в одну (Дурново Н. Н. Введение. С. 224, примеч. 4). Р. Якобсон предложил возводить словосочетание *(апо тен Молиниска) к древнерусскому "и-Смольньска", которое могло быть реинтерпретировано составителем как "из Мольньска", откуда им. п. - *Молиниска (DAI. П. Р. 30). (А.З.). Сообщение Константина о крепости Смоленска породило дискуссию среди археологов о том, какой именно населенный пункт он имеет в виду и что такое Смоленск в середине Х в. (Авдусин Д.А. О Гнездове; Алексеев Л. В. Смоленская земля в IX-XIII вв. М., 1980. С. 135 и след.). В современном Смоленске не открыты ни слои, ни укрепления Х в., поэтому со времен А.А. Спицына высказывалось предположение, что древний Смоленск располагался на месте Гнездова, на Днепре, в 12 км ниже современного города, где помимо дружинных курганов открыты городище и селище. Однако гипотеза о Гнездове как о древнем Смоленске, центре кривичей, не подтверждается последними исследователями (Авдусин Д.А. О Гнездове; Петрухин В. Я., Пушкина Т. А. К предыстории. С. 100-112). Самовыражение "крепость Милиниски" аналогично упоминанию "крепости Киоава, называемой Самватас" (коммент. 17 к гл. 9). Если предположить, что, как и в случае с Киевом -Самватасом, речь идет не о самом городе (коммент. 17 к гл. 9), а о крепости вне его, то вероятно, что "крепостью Смоленска" информатор Константина назвал укрепленное поселение в Гнездове (ср. также соотношение Новгорода и Городища (коммент. 6. к гл. 9)). Это предположение, однако, не может опираться на синтаксис словосочета-ния касттроу+топоним, так как родительный и именительный падежи топонима неупо-рядочены: крепость Херсона (гл. 7), но крепость Херсон (гл. 11), крепость Милиниски (род. п.), но большой ряд топонимов в им. п. Кастрон у Константина сплошь означает сам город, а не его акрополь или крепость, защищающую одноименный город (ср. гл.